Почти неделя времени между днями памяти двух великих киево-печерских подвижников — преподобного Иоанна Многострадального (31 июля) и преподобного Моисея Угрина (8 августа). Оба они известны своей молитвенной помощью в борьбе со страстью блуда. Преподобный Иоанн так противостоял ей, что закопал себя на весь Великий пост по грудь в землю, а она в виде змея нападала на святого, так что всё его тело горело нестерпимым огнем. А Преподобный Моисей, поступив в Киево-Печерскую Лавру уже сильно покалеченный за свое желание сохранить целомудрие, имел от Бога дар одним ударом посоха исцелять иноков от бушевания плоти.

В наши дни мы в землю не закапываемся, значит ли это, что блудная страсть для нас не так актуальна, как много сот лет назад для печерских подвижников? Если есть разница между голодом телесным и перееданием с излишествами, то, может, не всякое плотское движение является признаком блудной страсти? Где граница ответственности человека за свои желания, если, например, женщине Сам Господь сказал: «К мужу твоему влечение твое»?..

Эти и другие вопросы мы решили задать протоиерею Андрею Ткачеву, публицисту и проповеднику, настоятелю двух киевских храмов — во имя Преподобного Агапита Печерского и во имя Святителя Луки Крымского, объединенных в один приход, известный своей активной миссионерской деятельностью.

«Мы все капитулянты перед блудом. Потому и войны нет, что все сдались»

— Отец Андрей, для кого разговор об этой страсти актуален, если он сегодня актуален вообще?

— Один человек просил о помощи другого человека: я мучаюсь от разных помыслов. А тот ему говорит: если бы у тебя не было помыслов, у тебя были бы дела...

Если человек не распознает у себя помыслов блуда, которые он ощущает как вторжение в себя и что-то чужое, значит, он настолько погружен в блуд, что даже этого не замечает.

— Но ведь видимых проявлений нет. Нельзя сказать, что, например, в православной среде нравы распущены...

— Нет видимых проявлений по части совершения блудных дел, в этом смысле? Во-первых, это только «кажется». А во-вторых, уровень биологической активности человека уменьшился. Раньше пост нужен был, например, для реального ослабления плоти, потому что человек был силен и здоров. В каком-то недавнем для нас XIX веке мужчина, как пишется в житии старца Силуана, мог съедать на Пасху яичницу из 200 яиц, убивать кулаком быка-трехлетку (у Шолохова такие казаки есть в каждой станице).

А за последнее столетие человек серьезно упал в витальной силе, он стал слаб. И ему сейчас пост не нужен как способ обуздания плоти — плоть и так немощна. Пост уже переключился на информативную сторону: нужно ограничиваться от информации, отсеивать ненужное, дать покой голове, глазам, языку; молчать, удаляться от раздражителей, искать тишины.

Что касается блуда... Нет поползновений на какие-то жуткие безобразия? — Ну и слава Богу, что нет. Но мне кажется, что мы — дети современной цивилизации — все капитулянты перед блудом. Потому и войны нет, что все сдались (это если говорить в макромасштабах). Этот фронт сдан, и поэтому воевать не с кем. А вот войну ощущают те, кто вдруг сказал Богу: «Все, я иду к Тебе, Боже, прочь от всякой скверны». И пошел. И начал делать что-то такое, что чуть-чуть похоже на то, как боролись Печерские подвижники. И вот тогда эта дремлющая, бездельничающая злая сила, вдруг с удивлением обнаружив одного не умершего «могиканина», приходит к нему и начинает с ним воевать. И тогда с ним происходит буквально то же самое, что было у Иоанна Многострадального.

Иоанн так мучился, что не мог смотреть на лица: ни на мужские, ни на женские, ни на детские. То есть, он просто не мог смотреть на людей, не мог среди них находиться. Любое пребывание среди людей, слышание голоса, прикосновение к любой человеческой части тела — плечу, руке, — погружало его в какую-то геенну. Для этого он ушел в пещеру и жил там очень долго, чтобы, не видя никого и постясь, убить, по крайней мере, в себе источник раздражения. И этого тоже было мало, потому что это все жило внутри. Он закапывался в землю, и тогда уже к нему диавол пришел как змей.

Эта борьба сохраняет свою актуальность для всех людей. Где есть борьба, там есть обнаружение диавола. Когда борьба есть, тогда он обнаруживает свое присутствие. Зачем обнаруживать свое присутствие рядом с неборющимися людьми? Чтобы они умерли от страха?..

Как по мне, так этот вопрос вполне понятен. Наша цивилизация — это цивилизация людей, капитулировавших перед многими грехами и перед блудом в частности.

Перед сребролюбием мы капитулировали. Перед самолюбием — тоже. Мы любим себя, хотим жить комфортно, любим деньги, и блуду поработились в разных его формах, включая мысленную.

— И что делать?

— Хороший вопрос. Прежде всего, надо быть честным с самим собой, мне кажется. Не нужно из себя изображать то, чем ты не есть. Не нужно изображать из себя христианина первых веков. Не нужно из себя изображать победителя над страстями. Нужно ничего из себя не изображать и честно попытаться понять: «Кто я такой на самом деле?».

Поняв, кто я такой, нужно понять, что я могу. И вот этот честный образ жизни перед лицом Божиим, будет, наверное, спасительным.

Что делать? Господь не поменялся, Он во веки тот же. Нужно искать Его, и на пути к Нему найти и себя самого, потому что мы себя не знаем. Возможно, это звучит очень обще, но нужно спрашивать, где Господь. Написано у пророков, что наказаны будут священники за то, что с раннего утра не спрашивали, где Господь. Нужно искать Бога и стремиться к Нему. И только на этом пути человек начинает обретать себя самого, и скрытое в нем проявляет себя.

В свернутом виде все грехи в нас присутствуют, и покаяние нужно принести Богу не только за содеянные тобою факты греховной биографии, но и за то, что скрыто присутствует в тебе, чего ты сам о себе не знаешь.

Есть такой сказочный оборот: готов ли ты отдать мне то, о чем ты сам у себя дома не знаешь? Как правило, люди готовы. И то, что люди о себе не знают — оно либо самое дорогое у них, либо самое страшное в них. По части грехов, наверное, самое страшное в нас — это то, что мы о себе не знаем. А самое дорогое — это то, что мы меньше всего ценим. Наверное, так.

Думаю, что все мы, люди, пребываем в преступном состоянии души и ума, при котором не знаем о себе ни хорошего, ни плохого. Лучшее в себе мы не ценим, страшного в себе мы не боимся. Поэтому и спасти человека, наверное, нельзя, потому что он сам себя не знает. Кого спасать, если вместо тебя, человека, одна сплошная иллюзия, одни сплошные представления о себе и набор масок...

Духовная жизнь обнажает человека. Она не превращает его автоматически в подвижника, но снимает с него маски. Наши рахитичные, какие-то паралимпийские попытки изобразить великанов духа — они уродливы на самом деле. Наш пост, наши молитвы, наше духовное обучение, вообще, наш образ жизни — часто бывают уродливы, к сожалению.

Такие слова, как «искушение», «гордыня», «ад», «утешение», «благодать», «рай», «страсть», «посещение Божие», «увядшая страсть», «проснувшаяся страсть» — это все не какие-то архаичные термины, а реальные явления. И настоящие страсти — они тебя как псы грызут, и как осы жалят...

Чтобы положительно наполнить жизнь человека, нужно всю евангельскую лексику, которой мы так легко пользуемся, наполнить внутренним переживанием, живым ощущением. На самом деле, оно все есть. И вот тогда человек понимает, какой он, и в общей сложности это все рождает два слова: «Господи, помилуй!»

«И обжорство доходит до тошноты. Блуд же опасен тем, что не имеет конца»

— Отче, мы ушли вглубь темы, а можно несколько вопросов, которые на поверхности? Есть голод, когда хочется есть, а есть страсть, которая называется обжорство. Так и в этом случае: где разница между плотским голодом, который испытывает человек по своей природе, и блудной страстью, которая его борет. Как их различить?

— Дело в том, что древние считали, что телесные потребности человека в плане сексуального общения с противоположным полом так же естественны, как вкушение пищи. Что дыхание, что еда, что питье, что насыщение сексуальных потребностей и желаний — равноприродны, соответственно, не стыдны, не порицаемы, и нечего тут тень на плетень наводить. Так они считали.

Но апостол Павел говорит — и в этом есть новизна христианства — что «пища для чрева и чрево для пищи, но и то, и другое Бог упразднит. А вот тело не для блуда, но для Господа, и Господь для тела».

Новый Завет как бы вторгается, вбивает клин в эти понятия и говорит, что будет другая жизнь — без еды. Но вот тело не для блуда, а для Господа, и Господь для тела, поэтому благодать, реально действующая на человека, дает ему новый план бытия, при котором возникают новые интересы, а старые исчезают. Человек не упраздняется как мужчина, не исчезает как женщина, но у него появляется нечто главное в жизни, и это главное заставляет молчать то, что раньше громко говорило. Благодать, не изменяя природы, наполняет человека другим смыслом.

Наверняка каждый из нас знает по себе такие состояния, когда плоть молчит, если мы заняты чем-то серьезным: трудом, воспитанием детей, написанием научной работы, чтением хорошей книги или долгим выстаиванием служб в Великий пост. Тогда у тебя все второстепенное в стороне, и плоть молчит, покорствуя духу. Она находится как бы в священном рабском состоянии и исполняет свою работу.

Но нам известно и другое состояние, когда плоть начинает заявлять о своих правах как взбунтовавшийся плебс: «Я хочу!» Душа пытается что-то пищать в ответ, но ее не слышно. Плоть встает на дыбы, и все: человек уже одержим какими-то другими желаниями, не знает, что ему делать, как на огне томится... Нам всем известно и то, и другое. Мы все можем сравнить эти два состояния.

Есть борьба со страстью, когда страсть проснулась и требует своего, а ты не даешь ничего — вы схватили друг друга за горло и оба друг друга душите. Это ныне редкая вещь.

Читаем в патериках о том, что люди как борцы на арене схватывались со страстью: она их давит, а они — ее. Она человека разжигает, а он берет и не ест, например, весь день. Она его дальше жмет, а он спать ложится на пол, а не на кровать. Она его дальше жмет, а он начинает поклоны класть. Она то, а он — это, и он ее задавил или она его — по-разному бывает.

Мне кажется, современные люди совершенно разучились это делать. По части борьбы мы совсем потеряли опыт. Я извиняюсь, но и среди монахов трудно найти человека, который бы эту борьбу знал и вел бы ее терпеливо.

Есть другой вид борьбы: когда ты не борешься со страстью непосредственно, а как бы не замечаешь ее, продолжаешь делать свое, что-то хорошее. Например, ухаживаешь за больными. И пока ты за ними ухаживаешь, страсть подавлена благодатью и не проявляется.

Вот так, мне кажется, можно различить степени борьбы. То есть, можно идти выше нее, не замечая, а можно бороться с ней.

А как разграничить, естественно желание или нет? Сказано: «попечения о плоти не превращайте в похоти». Потребности в еде и одежде — естественные, но могут перерастать в обжорство, в лакомство, в щеголянье какое-то.

Блуд опасен тем, что не имеет конца. И обжорство доходит до тошноты. Любой самый толстый человек, если даже не решится бегать по утрам, может сделать липосакцию. А вот блуд имеет тенденцию развиваться все больше и больше, доходит до самых диких форм удовлетворения расплодившихся страстей, о существовании которых в себе человек даже и догадываться не мог. Блуд расширяет поле своей деятельности и на каком-то этапе меняет человека так, что тот уже не может смотреть на мир более-менее чистым взглядом, но в каждом видит сексуальный объект. Блуд меняет сам взгляд на мир.

И в этом смысле нужно оценить роль брака. Естественной преградой для блуда является брак — не аскетизм, а именно брак. Брак вводит половую сферу в четкое русло, дает ей некий закон. В этом смысле брак неоценим, особенно тогда, когда у человека пропадают силы и возможности бороться с блудом. Тогда достоинства брака возрастают.

Были времена, когда люди были духовно более сильны и могли себе позволить относиться к браку пренебрежительно. У апостола написано: неженатые думают, как угодить Господу, а женатые — как угодить жене/мужу. Апостол всем рекомендовал оставаться как он — холостым.

Но сегодня, когда мы все меньше и меньше можем служить Господу, достоинство брака возрастает. Брак уцеломудривает человека, совершает самое первичное и необходимое насыщение сексуальных потребностей, причем насыщение законное, Богом подаренное, не давая похотям развиваться в нечто противоестественное.

продолжение следует

Беседу вела Юлия Коминко

Источник