Кате Рущанской 21. Ещё год — и она получит диплом врача. А пока — учёба и работа медсестрой в детской реанимации. Своими впечатлениями от будней «белых халатов» Катерина поделилась с газетой «Прямая речь».

— Ты училась, училась и решила пойти работать?

— Нет, просто большинство студентов после третьего курса подрабатывают медсёстрами.

— И где было твоё первое место работы?

— Так как я учусь на педиатрии, моим первым местом работы было детское отделение онкологии Киевского института рака. Я там когда-то была волонтёром, потом пошла медсестрой. Проработала год.

— Первые впечатления от работы?

— Интересно. Я очень хотела чему-то научиться в реальной жизни. Уже не по книжкам.

— Разница была — книжки и реальность?

— Да, очень большая. Но я поняла: то, что я выбрала, — это моё. Я и до этого никогда не жалела о своём выборе, а тут я ещё больше убедилась — больше я нигде не смогла бы себя найти.

— Ты знакомилась с пациентами в Институте рака. Завязывались какие— то отношения?

— Завязывались. Некоторые и сейчас продолжаются — созваниваемся, переписываемся с детками. Но я поняла, что это не очень хорошо. Если ты приходишь в больницу волонтёром — да, хорошо, что ты дружишь с детьми. Но если ты работаешь — это только вредит.

— Чем?

— Ты не можешь объективно оценить ситуацию. И когда ребёнок страдает или умирает — а ты понимаешь, что не можешь ничем помочь... Дружба — это хорошо, но я поняла, что она должна быть отдельно.

— У тебя были случаи, когда уходил тот, с кем ты дружила?

— Да. Даже если умирает твой знакомый — как-то не по себе. А если умирает ребёнок? А если это твой знакомый ребёнок, с которым ты успел подружиться?

Хотя у меня не всегда язык поворачивается назвать этих детей детьми. Иногда они взрослее взрослых. Я таких взрослых не встречала — таких мудрых, таких оптимистически настроенных.

— А можешь вспомнить кого-то, кто тебе запомнился?

— Не хочу.

— Не было у тебя, как у человека верующего, такой мысли — ребёнок болеет, надо за него молиться?

— Надо молиться. Но на всё воля Божья.

— Почему ушла через год из Института рака?

— Освободилось место там, где я изначально хотела работать, — в реанимации в Охмадете.

— Там лучше?

— Там я, по крайней мере, не успеваю привязаться к детям. Когда я уходила со старого места, было такое ощущение, что я себя оттуда отдираю. А тут приходишь на новое дежурство — уже другие лица. Просто я поняла — о себе тоже надо иногда думать.

— В чём заключается твоя работа?

— Обычная работа медсестры. Уколы. Там дети находятся без мам, за ними нужен уход.

— Когда начала там работать, что для себя открыла?

— Смирение для себя открыла. На самом деле от нас мало что зависит. И на всё воля Божья. Медицина не всесильна. Раньше это были просто слова. А теперь я с этим столкнулась на самом деле. Когда ты первый раз сталкиваешься со смертью, когда умирает ребёнок — не просто там где-то, а на твоём дежурстве, у тебя — это очень тяжело перенести. А бывает, привозят ребёнка почти безнадёжного — и врачи его вытягивают. Смотришь на этих врачей с восхищением и думаешь: вот бы мне так. И хочется учиться.

— А есть врачи, которые бы вызвали твоё восхищение, у которых бы ты училась?

— Да. Я один случай особенно запомнила. Доктор устанавливала подключичный катетер, у неё не получалось. Она начала молиться: «Господи, мне не надо помогать, у меня всё есть. Помоги этому ребёнку, ну пожалуйста». Ещё я научилась ответственности. Когда ты знаешь, что если сделаешь что-то не так, это может повлечь за собой очень серьёзные последствия, вплоть до вопроса о чьей-то жизни, это страшно.

Вот сейчас я работаю медсестрой, от меня зависит, насколько точно будет выполнено указание врача. Но основная фигура — это доктор. Он всё решает. А в будущем я буду решать. Если мне сейчас страшно — то я представляю, что будет тогда... Ты принимаешь решение относительно чьей то жизни, и выше тебя — только Боженька...

И что ты решишь, то и будет. Мне ещё моя бабушка покойная, она тоже была медиком, говорила: у каждого врача есть своё кладбище. От этого никуда не денешься. Её звали Злата Сергеевна. Удивительный человек. Она всю свою жизнь проработала обычным участковым педиатором. Когда шли по улице — с нами много людей здоровалось. И я спрашивала: «А это кто, бабушка? А это кто?» — «А я уже не помню». Она была бескорыстным человеком. Сейчас говорят — все врачи деньги берут. А она — я уверена — не взяла бы никогда в жизни. Только какой-то банальный презент, и то, скорее всего, отказалась бы.

— Получается, ты потомственный врач?

— Через поколение. Мои бабушка и дедушка были врачами. Мои внуки, наверное, тоже будут врачами.

— Среди православных есть такая тенденция — искать себе православных врачей. Как ты к этому относишься?

— Для меня это абсолютно не важно. Если он православный и он знает, что ты православный — он отнесётся к тебе как-то более ответственно, что ли? Это абсурд. И среди неправославных есть очень много отличных, великолепных врачей. Отец Андрей Ткачёв когда-то сказал: если учитель или врач неверующий, то ему это может проститься, потому что он делает очень много хорошего. Не всегда доктор, который подойдёт, посюсюкает, подружится, окажется лучше того, который просто вылечит — и всё.

— Среди врачей много верующих людей?

— Есть. Много. Большинство рано или поздно всё равно приходит к тому, что всё не просто так.

— Расскажи про человека, который тебя удивил — на твоей работе?

— Я могу рассказать про девочку, которая меня удивила и удивляет. Её зовут Марина. В понедельник, кстати, у неё операция. Она сирота. Ей 16 лет. Большинство детей проходит лечение со своими родителями — папами, мамами, бабушками. А этот ребёнок всё время один.

И настолько общительного, настолько жизнерадостного человека я никогда не встречала. Она понимает, чем она болеет, она понимает всю серьёзность этой ситуации. Но в то же время она умеет ободрить и себя, и окружающих. У неё невероятно много друзей. Все в ней души не чают. Она очень позитивная, пацанка такая, у неё бандана с черепами. Она когда приезжает в Киев — просто душа отделения.

— Не приходило разочарование в избранной профессии?

— Лишь на уровне того, как устроено наше государство.

— Недостаток финансирования, оборудования и т. д.?

— Да.

— Что доставляет удовольствие в работе?

— Сложно сказать. Понимаешь, что это твоё.

— Кем себя видишь через 5 лет?

— Можно, пока я не буду говорить? Есть некоторые мечты...

— Хочешь уехать в другую страну?

— Нет. Ни в коем случае. Но хотелось бы после учёбы остаться в Киеве на интернатуру. Мне нравится реанимация. Тут сразу виден результат твоей работы. Это не то, что ты дал таблетки и человек ушёл — наверно, помогло, а может, сам выздоровел. А тут сразу нужно принимать решение — и от этого зависит очень много.

— Не страшно?

— Страшно, но это настоящая работа.

Беседовал Александр Иваницкий