Каждый из нас чудотворец, превращающий невидимые мысли в видимые дела. Но такие «обыкновенные чудеса» коммерчески бесперспективны, вот и жаждет грубое сердце чудес рукотворных: полетов в космос и небоскребов. Между тем, чудеса рядом: в любви, прощении и пении птиц.

Материалистическая философия категорически отрицает существование «сверхъестественного», отвергает саму принципиальную возможность чуда: «Чудес не бывает».

Придерживаются такого мнения и ученые, зависимые от материалистических догм: «Чудеса отменяются», — утверждают они. Они трактуют чудо как нечто временно не познанное в природе, дескать, мы это явление пока не можем объяснить, и поэтому некоторые называют это чудом. Но подождите, мы все объясним, и от ваших чудес останутся рожки да ножки...

Над нами мирное небо и улицы баррикадами не перегорожены. Мы говорим о чуде или его отсутствии как о чем-то рядовом в области мысли. А ведь это серьезный вопрос! Под стягом борьбы с чудесами, борьбы за чистый позитивизм летели с плеч головы, и не одна. Проводились, к примеру, кампании по вскрытию мощей с целью доказать, что Церковь дурачит народ. Вообще, всю христианскую Церковь обвиняли и обвиняют в эксплуатации «чудесного», «таинственного», чтобы удержать народные массы в повиновении и чтобы выдоить из этих масс трудовую копейку...

Сегодня за это никого не расстреливают, но откуда, вы думаете, берутся постоянные требования заняться Церкви прежде всего социальной деятельностью, а не внутренней молитвенной жизнью? Отсюда же, от страха перед Тайной, от попыток обрезать Церкви метафизические крылья, превратив ее, таким образом, в светский институт гуманитарного направления.

Сторонники такого подхода к деятельности Церкви рассуждают примерно так: «Перестаньте нагружать нас вашими привычными темами, всеми этими разговорами о смерти и воскресении, о заступничестве святых, о загробной жизни, о чудесных исцелениях, об ангельском мире. Займитесь-ка лучше пропитанием бедных. Когда бедных не станет (ибо мы постараемся, чтобы их не было), кормите бездомных собак.

А когда и собаки будут сыты, а значит и счастливы, тогда вы и не нужны будете вовсе. Ну разве что позволим вам существовать в виде музея древности или костюмированной инсталляции, изображающей ненужные обряды отживших эпох. Так что перестаньте, просим вас, цепляться за иной мир, доказывая свою необходимость. Чудеса у нас теперь рукотворные: мосты через проливы, тоннель под Ла-Маншем, клонирование, полеты в космос даже как туризм, лечение стволовыми клетками и так далее... Где уж там вашим чудесам с нашими тягаться...»

Подобное мировоззрение не просто существует — оно живет всей полнотой своей дегенеративной жизни, если можно, конечно, условно, придать дегенеративному мышлению категорию полноты.

Либерализм смягчил нравы, и теперь апологетов чуда не ставят к стенке ради быстрейшего наступления неминуемого всеобщего счастья, наукой предсказанного. Но унылый скепсис или ядовитую насмешку, пришедшие на смену ненависти, вряд ли назовешь прогрессом. Вот уж действительно: «Где нет места чуду, там царствуют чудовища».

Известно, что из семи чудес света только пирамида Хеопса уцелела до наших дней. Однако эти рукотворные инженерные творения — Висячие сады Семирамиды, Александрийский маяк, Колосс Родосский и т. д. — ведут духовное происхождение от Вавилонской башни и воплощают гордое стремление к самоутверждению, что, скорее, относится к «изнанке» чуда, а не к чуду как таковому. К тому же, список этот подвергается ревизии. Поступают предложения дополнить его статуей Свободы, Великой китайской стеной, Эйфелевой башней...

Все это неким образом касается феномена чуда, но именно в духе того самого позитивизма и гордости, которые заставляют человека карабкаться на небо и придают древней истории о строительстве Вавилонской башни современные черты.

Есть иные пути. Есть Илия, восшедший на небо в огненной колеснице. Это такой же факт священной истории, как и вавилонское столпотворение. Но люди хотят именно новую башню, а не новую колесницу с небесными конями. Илия ведь взошел не тогда, когда сам пожелал, а когда Бог повелел.

Человечеству не хочется ждать милостей ни от Бога, ни от природы. Хочется управлять процессом, а не молитвенно ожидать благодатных посещений. К тому же Илия был один, и никто другой, кроме допотопного Еноха, подобного взятия от земли не удостоился. А человечеству хочется соединить усилия, чтобы всем вместе, по праву силы и большинства, а не по избранничеству, взобраться наверх.

Гребенщиков в одной из песен поет: «Мне не нужно награды, мне не нужно венца. Только стыдно всем стадом — прямо в Царство Отца». Стыдно человеку. А больше почти никому и не стыдно. Большинству хочется именно всем вместе, именно без стука и приглашения, всем скопом — и в Царство. При этом Сам Отец не является объектом любви и внимания. Невеждам во дворцах интересны лишь позолоченные ручки дверей и шелковые занавески.

Христос вознесся от земли в сороковой день по Воскресении, чем указал нам путь в Горняя. Но ведь в это надо верить. А верить — значит пережить как благодатное внутреннее событие, как сердечное сочувствие чудесному факту. А с верой-то и проблемы. В общем, огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их, — говорит Господь (Ис. 6, 10).

Если сердце огрубело, то чудо — это не мученичество, не преодоление страстей, не деятельная любовь, а небоскребы в Абу-Даби.

При социализме чудеса замалчивались, а их проповедники преследовались. Неудивительно, что одно такое событие, как Зоино стояние, способно в краткие сроки так проветрить мозги миллионам, что в них марксизма-ленинизма и в помине не останется. Замалчивание, насмешка, антирелигиозная пропаганда, истолкование чудес в нужном для власти свете — все шло в ход...

Вполне естественно, что после смены режимов и появления религиозной свободы люди верующие массово стали интересоваться мистическими явлениями. «Православные чудеса в ХХ веке» — один из религиозных бестселлеров той поры. И вот тут мы встречаемся с негативным феноменом религиозного сознания.

Отрицать в принципе чудеса — глупо, но и гоняться за чудесами — грешно. Искать чудес — грешно. Сводить всю суть жизни в вере только к мироточениям, исцелениям, пророчествам и сбывшимся предсказаниям нельзя. У нас незыблемо верящий в чудеса человек сплошь и рядом не верит в одно самое главное чудо, а именно — в возможность своего собственного исправления.

Например, человека не нужно убеждать, что иконы порой мироточат или кровоточат ради человеческого вразумления. Но сам человек может обладать склочным характером, или быть скрягой, или носить в себе многолетние обиды. Он, может, и не думает меняться. «Каков в колыбельку, таков и в могилку», — говорят о таких. «Каким я был, таким я и останусь», — твердит он сам себе. Так и пророки говорили о людях, которые не исправляются, что те похожи на упавшее дерево.

Человек верит в силу Божию и исповедует действие силы Божией, но над другими, а не над собой. Сам себя исправлять не хочет и Бога к себе в этом деле не зовет. Так преимущественно выглядит наш религиозный человек. Это можно назвать диагнозом, и это явление ждет благодатных изменений. Религиозный этнос славянина насущно нуждается в такой установке, как очистительная работа над собой с помощью Бога. Без этого нет деятельной веры, и это — главное чудо. Эту сентенцию можно назвать вторым выводом из начатого разговора. А первая звучит так: «Где нет места чуду, там царствуют чудовища».

* * *

Чудес искать не надо. Они повсюду. Неужели вы никогда не удивлялись, что люди живут и ходят, и что всех их мамы родили, и Солнце больше Земли, но оно служит Земле, а не наоборот? Если вы всему этому и многому другому не удивлялись, то вы просто совсем не знаете чудес.

Вы тоскуете по фокусам, возможно, религиозным. Антихрист даст некие сложные и эффектные чудеса людям, которые не замечают повседневных подлинных чудес, чем прельстит их и погубит. Все это уже происходит для глаз внимательного человека. А ведь человек всегда погружен в чудо. Кому, как не верующему человеку, это знать? Зачатие и рождение, улыбка и объятия, примирение и прощение — чудо.

Делать невидимое видимым — не является ли чудом? Является, конечно. А знаете ли вы, что любой человек ежедневно сотни раз творит такое чудо? Он превращает нечто невидимое в нечто видимое. Так говорит Иустин (Попович), и я лишь повторяю его слова.

Вот вы подумали, что неплохо было бы проведать в больнице товарища. Кто видел эту мысль? Никто, если на время не говорить о Боге. Ваша мысль для всех невидима. Но вот вы реализовали ее и проведали товарища. Браво! Вы — чудотворец. Вы невидимую мысль претворили в видимое дело без всякой алхимии, одними только изначально данными средствами.

Так — в отношении добра. Но так же и в отношении зла. Вы подумали украсть (оболгать, сблудить) и сделали это. Вы — черный маг, друг демона и распространитель невидимого зла в видимом мире. Так каждый из нас черно или светло творит чудеса, тысячи и сотни тысяч раз превращая невидимые мысли в осязаемые дела, за которые и даст ответ на Страшном Суде. Разве это не удивительно — а вместе с тем и весьма страшно?

В 1947 году, то есть в самый разгар эпохи борьбы против чуда (Сталину еще оставалось жить шесть лет) в СССР на экраны вышла лента «Золушка». Пьесу по этому «бродячему сюжету» написал Евгений Шварц. Фильм более чем удался, и, как водится, был разобран на цитаты. Быть может, главная из них — это слова маленького спутника Феи: «Я еще не волшебник. Я только учусь. Но любовь позволяет мне делать настоящие чудеса».

Фраза эта выходит далеко и за рамки сюжета, и за исторический контекст. Она претендует на то, чтобы быть внеисторической, поскольку в любое время найдет для себя сочувствующее сердце.

Что значит «идти в Каноссу» или пировать «от яиц до яблок» — многим непонятно. Для расшифровки этих вошедших в историческую память выражений нужно порыться в книгах и поискать современные соответствующие ситуации. Причем соответствующих ситуаций может и не быть. А вот слово о том, что любовь позволяет делать настоящие чудеса, есть слово внеисторическое, которое должно быть расслышано каждой эпохой впервые и вновь. Горе той эпохе и тем людям, что живут в ней, если они глухи к слову маленького спутника Феи.

Мы призваны творить чудеса. Мы обязаны их творить, не в смысле сведения огня на землю, а в смысле деятельной любви, которая в этом падшем и обреченном на сожжение мире всегда будет высшим чудом.

Вот мы поговорили о высоких абстракциях, пронизывающих жизнь. Пусть теперь мать посмотрит на детей своих и поймет, что они — чудо, и больше чудес не надо. Пусть и дети не пользуются материнской любовью как чем-то непременным и неизбежным, но поймут (если в соответствующем возрасте уже), что и это чудо. Когда вы будете оглядываться по сторонам и замечать «обыкновенные чудеса», вы будете одновременно превращаться в человека.

Протоиерей Андрей Ткачев

Журнал «Фамилия»