Есть одна опасность, о которой начинающие работники благотворительной сферы обычно не то, что не помнят, скорее, просто почему-то уверены, что она их обойдет. Так молодые супруги бывают беспечны, когда представляют будущее в розовом свете и ждут, что будут вместе всегда-всегда. Нет, они несомненно понимают, что надо будет и деньги зарабатывать, и быт устраивать, и о том, что дети — это непросто, они уже слышали. Но зато они уверены в себе — в том, что не подведут друг друга, в том, что не разведутся (а иначе зачем в брак вступать?), в том, что со всем-всем справятся.

Речь идет о чувствах.

Тот, кто только начал системную волонтерскую или благотворительную работу, обычно очень верит в себя. Он знает, что придется фандрайзить и его ждут не только детские улыбки, но взрослые отказы в помощи. Он понимает, что жизнь его приобретает нерегулярный характер, что родственники могут не понять, что благополучатели иногда оказываются неадекватны, и что можно оказаться жертвой мошенников. Все это он понимает и всего этого опасается.

Но вот того, что сам он может не справиться — никто не боится.

Дело не в том, что люди полагают себя титанами добродетели, гениями тайм-менеджмента и великанами документооборота. Скорее, даже наоборот. Речь скорее о ресурсе, который даст силы «все преодолеть» несмотря на присущие всякому недостатки. Люди, которые занялись чем-то добрым, обычно именно в доброте черпают свой психологический ресурс. И доброта кажется им неисчерпаемой.

Любая деятельность, которую человек ведет добровольно, должна чем-то подпитываться изнутри его личности — без этого она превращается в бессмысленную формальность, не приносит удовлетворения, и рано или поздно прекращается. Это может быть страх, это могут быть какие-то амбиции, это может быть некоторая идея, воплощение которой важно для человека. А еще это могут быть «реакции отношения», какие-то внутренние переживания, заставляющие человека включаться в тот или иной труд — жалость, ревность, желание понравиться и так далее.

Будучи прочными и относительно постоянными, эти реакции называются чувствами, будучи кратковременными и поверхностными, они зовутся эмоциями. Граница между одним и другом — весьма условна.

И именно чувства и эмоции в большинстве случаев являются тем фундаментом, на котором люди хотят построить свое благотворительное дело. Увидел грустную фотку больного малыша — стало жалко — захотел помочь. Прочитал про ужасное состояние больниц и домов престарелых — рассердился, решил исправить, что получится. Друг оказался в беде — понял, что не могу остаться в стороне, а потом оказалось, что людей в такой беде много. Подобрал на улице раненую собаку, потому что она плакала, как человек. Случайно попал в отделение к отказникам и не смог жить с пониманием, что эти дети никому не нужны. Был захвачен общим энтузиазмом во время наводнения в Крымске — и теперь не хочу заниматься ничем иным, потому что пережитое там чувство братства и совместного хорошего дела слишком еще свежо в памяти.

Мало кто приходит в профессиональную благотворительность из желания послужить идее или в поисках карьерного роста. Основным топливом для нашего кадрового резерва являются именно чувства и эмоции, относящиеся к, скажем так, неагрессивным: жалость, доброта, тревога за другого. Они возникают как реакция на нечто плохое, происходящее с другим человеком. Они вызывают желание «вписаться» за страдающего собрата и что-то сделать, чтобы ему стало легче.

Обладающие этими чувствами люди, приходя в «третий сектор», черпают из них силы, решимость, способность терпеть лишения и неудачи — а потому стараются именно эту сторону своей души развивать прежде всего. Попросту говоря, люди стараются быть максимально чувствительны, максимально открыты к новым реакция на боль, страх, одиночество и страдания других людей в надежде, что это сподвигнет их больше делать и лучше стараться.

Потому что на одной только воле все время вариться в среде нервных страдающих людей вряд ли кому удастся.

И вот именно здесь находится та опасность, которой не замечают начинающие благотворители: чувства, какими бы они ни были сильными, со временем угасают. Такова их природа.

То, что однажды становится уже никого не жалко, и прежнего энтузиазма в деле помощи, как ни старайся, в себе не находишь — это нормальное явление. Оно говорит о здоровой усталости и необходимости отдыха. В нем нет ничего такого, за что следовало бы стыдиться — таковы законы человеческой психики. Любое чувство постепенно становится менее сильным и ярким. Это явление понятное, поддающееся контролю и коррекции: отдых, смена направления деятельности, разумное дозирование рабочих часов, обращение к любым источникам радости и поддержки вполне способны вернуть и прежнюю свежесть восприятия, и яркость реакции. В трудных случаях бывает необходима совместная работа со специалистом-душеведом, но в целом проблема охлаждения чувств редко приводит к полному краху деятельности.

А вот переоценка чувств как источника энергии, чрезмерное упование на свои переживания как на расходный материал для деятельности, нередко может закончиться именно полным развалом и крахом не только хорошего дела, но и самой личности активного деятеля. Вариантов тут несколько.

Например, столкнувшись с тем самым охлаждением чувств, человек вместо того, чтобы принять какие-то меры по части отдохнуть и расслабиться, решает: причина в том, что я недостаточно усердно тружусь. И начинает со страшной силой гнать себя, отказывая себе в отдыхе и развлечениях, посвящая работе все возможное время и силы. Человек начинает видеть в естественном психологическом явлении усталости от переживаний некую «вину» и искупать ее усиленным напряжением. Особенно это касается людей религиозных, для которых всякое действие, а также бездействие, всякое чувство или отсутствие оного непременно встроено в систему отношений с Богом, или же с какой-то абсолютной этической системой, и оценивается, прежде всего, именно с этой точки зрения. В результате никому не становится хорошо: натужные, через «не хочу» и «не могу», усилия что-то сделать, все сильнее истощают самого деятеля, но в силу их насильственной природы дают не очень хороший результат: рабы вообще работают хуже свободных. Накапливающееся истощение рано или поздно проявляется кризисом — человек срывается, отношения с окружающими портятся, и активный деятель превращается в озлобленного на полмира одиночку. Порою жертва такого подхода впадает в параноидальный поиск врагов и злопыхателей, проходит через жесткую переоценку ценностей, либо просто находит себе какой-то не самый лучший источник быстрого энергетического ресурса, ясности переживаний и оптимизма.

В России люди в такой ситуации обычно начинают пить и иногда впадают в амурные приключения.

Но есть и иная опасная реакция на охлаждение чувств. Как я говорил выше, люди, видя в чувствах ресурс для хороших дел, начинает в себе эти чувства всячески «возгревать», прибавляя к своей природной чувствительности все новые и новые доли, отрезая от других частей своей души. И это тоже очень опасно.

Если в предыдущем варианте человек необходимые чувства просто изображал, по сути — лгал самому себе и окружающим, то в здесь речь идет о прямом насилии над своим внутренним миром.

Представьте себе, что человек не занимается благотворительностью, а бегает стометровку. Можно улучшать свои результаты разными способами. Можно просто систематически бегать, уповая на тренировки и постоянство усилий. Можно изучать хитрые приемы, позволяющие пробежать на долю секунды эффективнее. Можно, как описано выше, загонять себя сверхнапряжением, когда человек, видя, что не тянет пробежать стометровку с заданной скоростью, начинает работать на полный износ поперек травм и болезней и постепенно выдыхается окончательно. А в некоторых случаях вместо интенсификации усилий человек начинает употреблять допинг и насилие над мышцами заменяется насилием над нервами.

Как и в случае обычного допинга, оборачивающегося для спортсмена преждевременной потерей формы и болезнями, искусственное накачивание чувств чревато обратной реакцией. Охлаждения все равно не избежать, но в случае доведения себя до исступления, до сверхчувствительности и сверхранимости это охлаждение, будет иметь характер полного опустошения: все, что можно было в чувства вложить, уже вложено, ресурсов нет никаких, и вместо просто усталости человек может свалиться в депрессивное состояние, когда его не будет радовать уже совсем ничего. При этом доведение своих чувств до предела и растравление ран ради большей продуктивности (кстати, обычно этот процесс малоосознаваем) в целом увеличивает эмоциональную подвижность человека, делая его нестабильным: раз — и стало хорошо, раз — и обратно плохо, и все за несколько минут и по довольно случайным поводам.

Человеку с молотком любая проблема кажется гвоздем, а человеку с перекачанной эмоциональностью истерика кажется способом решить любую проблему: он просто пользуется для всего тем инструментом, которым научился работать.

Продуктивность, которой добываются в данном случае — это не только способность побольше работать. Способность быстро, горячо и сильно чувствовать, переживать и откликаться на чужую боль имеет очень хороший «спрос» в среде тех, кто жертвует, сочувствует и помогает, среди зрителей и читателей. Своими эмоциями вполне возможно заражать людей, которые превращаются в волонтеров, в спонсоров, которые оказывают моральную поддержку или хотя бы занимаются репостингом в социальных сетях. Потому что именно таков в головах у народных масс стереотип «идеальный директор благотворительного фонда» — нервный неуравновешенный человек, с безразмерным сердцем, бесконечно горящий своими подопечными, готовый ради них ежедневно умирать и заново воскресать. Не так уж сложно получить полное одобрение и поддержку со стороны массы интернет-пользователей — довольно просто достаточно убедительно рассказывать поочередно о своем героизме и надрывной любви к очередному подопечному и о своей опустошенности и бессилии, вовлекая в раскачивание своего внутреннего маятника все больше людей.

Попросту говоря, прилюдная эмоциональная истерика, чувствительность, доведенная до публичного демонстративного обнажения чувств, может помогать решать проблемы в благотворительном деле — и оттого пользуется известной популярностью. Особенно среди начинающих, ибо долго на этом ресурсе продержаться невозможно.

Со временем на истерики, даже если они не разрушают отношения, просто не остается сил. Постоянное повышение чувствительности приводит к регулярным скандалам и ссорам: человек, привыкший не контролировать свои чувства в одной области, рано или поздно начнет терять контроль над ними вовсе, что всегда приводит к излишней резкости в словах и делах. Особенно у человека чувствительного, который, искренне горя желанием помочь, при столкновении с людьми более холодными моментально включает праведный гнев, ибо проблемы, который он горячо хочет решить — действительно серьезны, и отказывающиеся идти с ним в ногу представляются вовсе бесчеловечными чудовищами. Отсюда постоянная ругань и вообще нервно-тревожная атмосфера в некоторых благотворительных сообществах, как правило — неиституционализированного толка. Я знаю один хороший фонд, который такого рода проблемами был по сути «подбит на взлете»: в тот момент, когда деятельность уже выходила на достаточно качественный уровень, уже были созданы стабильные договоренности и написаны долгосрочные планы, учредители фонда перессорились именно потому, что одни были чувствительны и старались браться за все и со всех сторон, а более рациональная часть руководства стремилась построить более организованную деятельность. В результате фонд несколько месяцев вообще толком не действовал, пока все между собой ругались и искали компромиссы. А после боя половина учредителей покинула фонд, забрав свой авторитет и связи, вынудив потратить массу времени на перерегистрацию Устава и так далее.

Именно такими проблемами чревата неконтролируемая чувствительность и неотрефлексированная отзывчивость для сотрудника фонда.

Ну и к тому же чувства — хорошее топливо, чтобы бросаться с гранатой под танк, но оно мало годится для составления бухгалтерского баланса. Работа человека, который действует на эмоциях, всегда не особенно аккуратна, мелочи непременно выпадают из его зоны внимания, такой человек постоянно торопится. Чувствительность требует откликаться на все подряд и возникает острая необходимость не просто все успевать, а постоянно успевать все больше и больше. Человек лишается сна, нормального питания и общения и заканчивается все это примерно также как в первом случае: крахом надежд, разрушенными связями, неудавашимся делом и какой-нибудь зависимостью, куда человек сбегает от всего этого.

Мой собственный путь в благотворительности начинался несколько иначе — я вообще довольно случайно оказался в кресле директора именно благотворительного фонда, а не миссионерского центра или коммерческой фирмы. К тому же, каким бы я ни был плохим христианином, я еще в детстве впитал понимание, что чувства — временны и лукавы, и не стоит доверяться им на сто процентов. Чувства — это как паруса у корабля. Если в стремлении плыть поскорее ставить все больше и больше парусов, ветер рано или поздно может сломать мачты, и ровным счетом никакого движения не останется, иначе как на веслах — с кровавыми мозолями и проклятиями того дня, когда ты впервые вышел в море на этой поганой лоханке.

Подлинная работа в благотворительности — это именно работа. Без надрыва и бессмысленных нервозатрат «лишь бы никто не ушел обиженным». Ради достижения целей, которые лично для тебя значимы, и имеют признак общеполезности. С включением самодисциплины и здравого контроля над собой и своими контактами. С обязательным отдыхом и психологической разгрузкой. С правом честно отказаться заниматься тем, что превосходит твои силы или меру ответственности. И не без некоторого здорового цинизма: хирург не может бояться крови, а директор фонда помощи не должен бояться слез.

Владимир Берхин,
президент благотворительного фонда «Предание»,
 один из руководителей всего проекта «Предание.Ру»

Источник