На улице Дорогожицкой есть гастроном с прозаическим названием «Сельпо». Недавно зашел туда в поисках хлеба и, пока прогуливался между рядами, заметил такую картину: полки с игрушками, а перед ними замер мальчишка лет пяти или шести. И смотрит он на машины игрушечные, на джипы, грузовики, тракторы. Рядом мама по телефону с кем-то разговаривает, глядя совсем в другую сторону: «Да, — говорит, — зашли с ним в магазин, а он сразу к своим машинкам, уже и не оттянешь. Сейчас молока куплю и домой...» Я посмотрел в глаза этого малыша и узнал в нем своего собрата-коллекционера.

Когда-то и я был таким маленьким и любил создавать свои маленькие миры. Не выдержав, я вступился за родственную душу: «Женщина, вы меня простите, у меня будет просьба к вам: купите ему машинки, вот деньги на три...» Она, конечно, смутилась: «Что вы, батюшка... Я не возьму у вас денег!» — «Купите, пожалуйста, вы знаете, он многого в жизни не вспомнит, когда сам будет стареньким. А такие подарки будет помнить всю жизнь... Просто подарите ему праздник». Удивительно, но она согласилась: «Сынок, какую машинку хочешь? Эту, эту и эту? Ну, бери все три». И таким счастьем засветились его глаза! Это не любовь к стяжательству, нет, это интерес создавать свои маленькие миры.

В моем доме хранится игрушка — красный капроновый кит. На нем еще цена написана — 3 коп. Игрушка, которую можно было таскать за собой везде, играть в песочнице, плавать в ванне, на речку ходить. На всех старых семейных фотографиях она присутствует изначально. А еще плавники у этого кита погрызены в те времена, когда у меня зубы резались. Я человек не сентиментальный, но когда смотрю на него, у меня слезы на глазах. Эта игрушка — как отголосок моего детства, того времени, когда все были живы и наша большая семья собиралась вместе, а папа с мамой были еще молоды...

И я вспоминаю себя маленького, еще чистого, доброго, мирного. Когда мир еще не обдал меня грязью.

Я был воспитан в семье, которую не поворачивается язык назвать атеистической или безбожной. Это были интеллигентные советские люди, если и заблуждавшиеся в чем-то, то искренне. Прошло время, и память их детской веры взяла верх, и для них все вокруг наполнилось новым смыслом. Благодарен Богу, что застал живыми двух прабабушек, одного прадедушку. Это большая редкость сегодня. Они хранили связь между поколениями, чтили своих предков, свои корни. На стенах висели фотографии давно ушедших родственников. Больше всего удивляли детские фотографии родителей. Неужели они тоже были маленькими?

Я очень ясно помню ту атмосферу любви, которая меня окружала. И еще книги...

Дедушки

Мои дедушки, по тем меркам, были довольно уважаемыми людьми. Но когда-то достоинство измерялось не доходами. Они не скопили ни дач, ни машин, ни золота или бриллиантов. На все средства, на которые можно было роскошествовать, они покупали книги. Библиотека всемирной литературы, Большая Советская Энциклопедия, полные собрания сочинений Пушкина, Толстого, Чехова, Гоголя, Фенимора Купера, Тургенева. Всех и не перечислить. И это были люди, которые не просто коллекционировали книги, а люди, которые читали их.

Когда я был в классе пятом, помню, выхожу на кухню в два часа ночи попить воды, а дед чай пьет и книгу читает. «Ты чего тут так поздно делаешь?» — спрашиваю. А он: «Чехова читаю...» — «Фу, нас в школе его заставляют учить. Я бы на твоем месте лучше фантастику почитал». На что он очень серьезно возразил: «Да это просто нужно для того, чтобы быть образованным человеком». Я все никак не мог понять, почему же он раньше не читал. Он ответил: «Некогда было...»

И действительно, учился, работал, потом единственный из всего села поступил в институт, окончил с красным дипломом, женился на моей бабушке. Ему как талантливому физику и математику сразу же предложили преподавать на кафедре, в перспективе — профессорская должность. Но тут началась война, и мой дед пошел по фронтовым дорогам. Когда война закончилась, он вернулся, родилась моя мама. И он, инженер-строитель, восстанавливал разрушенную страну. Работал, работал, а читать просто некогда было. «Не хочу на старости лет чувствовать себя обделенным человеком, хочу всю классику перечитать». Его наглядные уроки подарили мне огромный мир книг.

Другой мой дедушка был человеком обстоятельным и привлекательным, очень важным таким, пятнадцать лет проработал министром. Самые дорогие воспоминания о нем — это его последние дни. Маленький, сморщенный старичок, умирающий от рака, стесняющийся того, что уже сам не может сходить в туалет. Когда он уже не мог говорить, он жестом подозвал бабушку, свою жену, показал на нее, потом на себя, и, как мог, передал ей слабенький воздушный поцелуй. Этим он хотел ей сказать, что безумно ее любит. Чувство, пронесенное через всю жизнь...

Бабушки

Когда мне было три года, мои родители развелись. Молодая дурь очень показательна в своей опрометчивости. И мне целых полгода говорили, что мой папа плохой. Обычная, стандартная ситуация для распадающейся семьи. А у меня отрезали кусочек жизни. Я недоумевал, как же так, а дедушка, а бабушка, а мой дядя? Я не могу без них. И когда мама меня спрашивала, чтобы знать на будущее: «А если у тебя когда-нибудь другой папа будет?», я отвечал: «Как? А этого куда денем?»

И тут произошло замечательное событие. Поскольку дачи у нас были рядом, я все равно сталкивался с родней по папиной линии. Помню, гуляю я за воротами, и идет папина мама, моя бабушка. Обрадовалась так, внучка увидела, а мне же сказали, что они все плохие и с ними не надо встречаться. И когда она захотела меня обнять, я в ужасе вырвался. «Иди отсюда!» — вот что я ей сказал. Бабушка расплакалась и ушла. А я смотрел ей вслед. Тогда я еще не был крещен, но очень ясно осознал, что такое покаянное чувство.

До самого последнего ее дня я просил у нее прощения за этот неискренний поступок. А тогда мы с ней вскоре помирились, потому что у папы вначале появились какие-то «отцовские дни». Потом он стал застревать у нас с мамой. Потом мама стала ходить помогать ему по хозяйству и тоже застревать у него. Они еще какое-то время пожили не расписанными, но мы снова стали полноценной семьей. А через несколько лет, точно в день первой свадьбы, они расписались снова. Тогда я еще не знал, что придет время и я сам, лично, повенчаю их.

Так как родители целыми днями пропадали на работе, меня нянчила то одна, то другая бабушка, а иногда я даже оставался ночевать. Засыпал между дедушкой и бабушкой, слушая, затаив дыхание, страшные азербайджанские сказки. Они были такими жуткими, что я с головой прятался под одеяло и быстро засыпал, уткнувшись в бабушку или дедушку.

Уже взрослым, бывало, бабушка попросит зайти к ней хоть на двадцать минут, а я считал себя очень занятым и вечно увиливал от подобных визитов. Таких не важных для меня. А она испечет пирожков и ждет, может, забегу, помогу чем-то. Эти минуты не вернуть больше, они бесследно пропали в застенках моей памяти.

Родители

Папа с мамой привезли меня из свадебного путешествия. Так и объявили всем, что нас — почти трое. Им было по двадцать лет тогда. А сейчас они пенсионеры и живут в двадцати минутах ходьбы от меня. Когда мне хочется поесть чего-нибудь домашнего, а не полуфабрикатов из магазина, мама это чувствует своим материнским инстинктом, и у меня в телефоне раздается ее голос: «Сынок, у тебя есть что покушать?»

Я вообще не могу представить, что можно позвонить им менее двух раз за день. А с другой стороны, наступает возраст, когда начинаешь бояться телефонных звонков. Понимаешь, что рано или поздно это случится и кого-то из них не станет. После сорока начинаешь внимательнее относиться к родителям, и это не кризис среднего возраста. Прошла половина жизни, и ты начинаешь дорожить каждой минутой жизни родителей, потому что пока они есть у тебя, ты можешь быть ребенком. И этого чувства не надо стесняться.

Один раз я зашел к папе с мамой, а они давай меня отчитывать, почему я вещи разбросал и так далее. А я себя как вижу: я батюшка, «великий и ужасный», люди меня спрашивают: «Как благословите поступать?», а тут прихожу домой, и меня еще жизни учат. Хочется им сказать: «Дорогие мои, я предстою престолу бессмертного Бога, а вы мне тут рассказываете, где мне тапки ставить».

Благо, была еще жива бабушка, и она-то расставила все акценты правильно в моей голове. Как-то говорил с ней по телефону, и она, узнав, что мой папа, ее сын, рядом, попросила дать ему трубку. И я слышу их разговор. После бабушкиного монолога папа с чувством восклицает: «Мама! У меня... Я уже пенсионер, я уже не просто седой и лысый, у меня уже сын седой и лысый, а ты рассказываешь мне, что делать?!» Я подошел к папе, на которого так сердился за его нотации, и уткнулся ему в плечо, а слезы в два ручья... Оказывается, сколько бы нам ни было лет, мы для своих родителей всегда останемся детьми.

Эпилог

Со временем мы становимся людьми условностей, стереотипов, учимся лицемерить. А дети — они еще не хотят быть как все. Они знают, что такое искренность, и проделывают самую сложную работу — остаются собой. Ведь не зря же сам Господь предупредил нас: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф.18:3). И апостол Павел советует нам хранить чистосердечие и доброту, будучи «младенцами на злое» и «совершеннолетними по уму» (см.1 Кор.14:20).

Наверное, человек никогда не сможет понять, что же такое Вера, если не научится относиться к своему Творцу с той детской доверчивостью, с которой ребенок доверяет себя подлинно любящим его родителям. И что бы мы ни говорили о влиянии на личность человека общества, школы, окружающей среды, а жизнь начинается с самых первых дней в семье, с той атмосферы, которая окружает ребенка. Сколько ни води его в Церковь, не научай: «Вот, Бог так сказал», если он не увидит в своей семье исполнения заповеди Любви, все остальное станет для него пустым звуком.

Игумен Валериан (Головченко)

Журнал «Фамилия» № 13 (2013)

Оформить редакционную подписку или приобрести вышедшие выпуски журнала «Фамилия» вы можете тут