Без границ

Моё предложение сделать материал о границах было встречено шуткой редактора: «надеюсь, не о государственных». Действительно, само слово «границы» имеет административно-социальный привкус, и когда мы говорим о личностных границах, возникает мысль о формальных, поверхностных отношениях. Но мы увидим, что в общении с самыми близкими проблема личностных границ бывает не менее актуальной и даже болезненной.

Дома — они как люди

В одном замечательном фильме главный герой, молодой архитектор, разглядывая дома́, всматриваясь в них, говорит: «Дома́ — они как люди, иногда такие экземпляры попадаются». Воспользуемся этой метафорой и представим себе человеческую душу в образе дома. У каждого своя уникальная архитектура, в каждый дом вложены разные таланты, умения, опыт. Каждый отдельный дом и пространство вокруг него неповторимы. Где-то растут цветы, где-то заросли дикой малины. Где-то вечнозелёные сосны, а где-то озеро с лебедями. Кому-то из хозяев по душе поле с подсолнухами, а кому-то — идеально подстриженная мягкая трава. Кто-то посадил пальму и развёл фазанов, а кто-то вырастил капусту и соорудил курятник. О вкусах не спорят: разумные соседи, каждый занимаясь своим делом, будут при необходимости помогать друг другу и принимать помощь, делиться опытом и всматриваться в опыт других, совершенствуя каждый своё хозяйство.

Это, конечно, идеальная картинка. Примерно так выглядят и идеальные отношения людей, оберегающих себя и с уважением относящихся к другим. Человек, сознавая свою миссию в жизни, стремится реализовать и приумножить Богом данное, и одновременно радуется тому, что в жизни есть Другой. Этот Другой — совсем иной, но инаковость делает бытие каждого лишь богаче. И как соседская идиллия достигается порой тернистым путём соседских баталий и перемирий, так же и гармония в личных отношениях редко даётся изначально, но стяжается путём проб, боли и ошибок.

Однажды на семинаре по семейной психологии довелось услышать, что сочетание слов «неполная семья» — довольно недавнее изобретение, до начала ХХ века его попросту не существовало. Семьёй назывались мужчина и женщина, состоящие в законном браке, а также их дети. При отсутствии мужа или жены, даже при наличии детей, семьи не было. То есть, лишь два варианта: есть семья — или нет семьи, и никакой «неполной семьи». Не знаю, насколько эта информация достоверна, но нужно признать, что с появлением феномена «неполной семьи» как нормы в обществе родилась и наука психология. Совпадение? Случайность? Возможно. Нельзя не признать и тот факт, что среди нас всё меньше людей, здоровых психологически (не путать со здоровьем психическим, хотя количество психических заболеваний также стремительно растёт). Даже тот, кто не обладает познаниями в психологии, понимает, что «ноги растут» из семьи, а значит, состав и климат семьи — это основа психологического здоровья ребёнка.

Существуют семьи, в которых отношения между её членами зиждутся на уважении, понимании значимости другого, принятии его таким, каков он есть. В таких семьях растут дети с устойчивой психикой, которые и вне семьи способны испытывать уважение к ближнему и умеют принять его без осуждения. Но согласимся, что такие случаи, увы, крайне редки.

В идеале, в полной здоровой семье мать — это «да», отец — это «нет». Мать учит принимать жизнь и людей такими, как они есть, учит понимать, помогать, заботиться. Отец же учит всему тому, что нужно человеку, чтобы выжить в социуме: отстаивать свои взгляды, противостоять, если нужно, мнению других и говорить «нет», тогда когда это идёт вразрез с жизненным кредо. Но будем честны, много ли мы знаем семей, где есть мама и папа, и у этих мам и пап, в свою очередь, есть мама и папа? И много ли таких, где мама не стала папой, а папа не растворился в своих зависимостях и комплексах, спрятавшись «под каблук»? Таким образом, людей, сознающих свою свободу, умеющих ею пользоваться во благо себе и другим и помнящих, что свобода личная заканчивается там, где начинается свобода другого, не так уж много. Остальным приходится постигать эти истины годами, десятилетиями, тяжелейшим душевным трудом. Большинство из нас живёт в «безграничном» пространстве, причиняя боль себе и другим, словно дикобразы, которые в поисках тепла жмутся друг к другу, но лишь больно ранят своими колючками.

Вы чувствуете необходимость контролировать, не доверяете близким и ждёте постоянно подвоха? Или, наоборот, вы тот, кого близкий человек постоянно контролирует? Вы не умеете отказать близкому человеку, боясь, что тогда он перестанет вами дорожить, откажется от вас, — или, наоборот, «нет» другого равносильно для вас предательству? Вы давно забыли, что на самом деле для вас важно и интересно, и привыкли жить интересами другого, — или, напротив, рядом с вами человек, который, на ваш взгляд, ничем не интересуется и живёт впустую? Ваш близкий человек каждый раз «подставляет» вас, не способен, как вам кажется, нести ответственность за себя и свои решения, — или, наоборот, вы постоянно ходите в должниках, испытывая чувство вины перед ним? Если из вышеперечисленных симптомов вы хоть что-то можете отнести к себе, возможно, эта статья будет для вас полезной.

Возвращаясь к домам, представим себе два земельных участка по соседству, где нет заборов, а в домах не закрываются двери и окна, то ли из страха обидеть соседа, то ли просто от непереносимости одиночества. По обоюдному соглашению границы участков поделены условно, возможность посещений предусмотрена 24 часа в сутки. Все довольны — один тем, что больше не чувствует себя одиноко, другой — тем, что наконец чувствует себя нужным кому-то. Но спустя какое-то время радость от таких «безграничных» отношений начинает тускнеть. Оказывается, неплохо, что куры облюбовали участок соседа и больше не вытаптывают палисадник, но зато и соседские коровы стали оставлять неприятные сюрпризы на любимой альпийской горке. Поставить бы забор, но как? Обидеться может сосед. А то и вовсе разозлится и станет водить дружбу с другими... Вскоре мы перестаём бороться за альпийскую горку, изгаженную коровами, и со временем уже ничто не напоминает о её существовании. Сосед тоже ходит мрачнее тучи. Не зная, как отгородиться друг от друга, оба продолжают молчать, накапливая раздражение и упрёки, всё больше отдаляясь от своих представлений об идеальных отношениях. Каждый раз, когда уже вот-вот созреет решение строить заграждение для соседских коров, становится страшно: сможем ли друг без друга? Может, само как-то устроится? Но нет, не устроится.

Экспансия

Сцена на детской площадке: малыш двух лет пытается привлечь внимание мамы, которая занята телефонным разговором. Маленькими пальчиками он щипает её за ногу, мама улыбается, и, глядя на него, продолжает разговор. Малыш смотрит в глаза маме, сжимает пальцы сильнее, мама продолжает улыбаться. Малыш улыбается в ответ и сжимает ещё сильнее, мама всё ещё улыбается, хотя лицо её заливается краской. Ручонка малыша сжимается изо всех сил, и мама, вскрикнув, даёт малышу звонкую затрещину. Тот, ошарашенный, рыдает от боли и обиды. Мама, прервав разговор, кричит на него, продолжая давать шлепки по мягкому месту.

А вот история другого «малыша» — именно так называл Таню её муж. Таня — молодая женщина, в отчаянии ищущая помощи в кабинете психолога. Она в недоумении и в растерянности. Муж объявил о необходимости пожить отдельно, а после вскрылось, что у него другая женщина. По словам Тани, до этого всё было хорошо. Ну, они, конечно же, ругались... Тане казалось, что муж постоянно что-то скрывает от неё, потому что совершенно не умеет отказывать людям, и из-за этого всегда «подставляет» её. Внезапно муж заявил, что не может больше так жить, что он совсем не знает, кто он и в чём смысл его жизни, и, сославшись на кризис среднего возраста, не дав супруге никакого шанса, собрал вещи и ушёл.

В случае с этими двумя «малышами» боль пришла неожиданно, принеся ощущение несправедливости и обиды. Таня, словно ребёнок, плачет в растерянности, ведь он никогда не жаловался, не говорил, что несчастлив с ней. У неё, безусловно, были к нему претензии, и она считала необходимым об этом говорить, «строить» их отношения. А он всегда подтверждал, что её доводы мудры и следовал её советам.

Ребёнок, исследуя мир, занимается естественным трудом, он постигает границы допустимого, границы собственных сил, своего воздействия на окружающий мир. Ему важно по мере роста усваивать слова, сказанные нам апостолом Павлом: «всё мне позволительно, но не всё полезно». Так человек учится понимать, что у него есть Богом данная свобода, но в то же время она заканчивается там, где начинается свобода другого. Щипая маму, ребёнок, вопреки её убеждению, вовсе не проявляет садистские наклонности, он пробует определить границы другого. И если мама, понимая важность происходящего, бережно относясь к внутреннему миру ребёнка, обратится к нему с просьбой не щипать её, то малыш, попробовав свой трюк ещё несколько раз, будет знать, что делать этого нельзя. Если же мама, играя в терпение и любовь, не выдерживает, в конце концов, боли и обрушивает на него своё негодование, то малыш не только не усвоит урока, но останется с чувством несправедливости и опасности. Ведь мама улыбалась, а потом вдруг сделала больно и долго кричала. Бывают варианты, когда вместо крика родители начинают «играть в молчанку», игнорируя своих детей. Действует это не менее болезненно, чем крики и побои. Обойдём стороной тему двойных посланий, которые способны привести ребёнка к серьёзным психическим нарушениям. В нашем случае мы видим, что мама никак не сигнализирует малышу о пределах допустимого между ними. Малыш снова и снова будет в тревоге балансировать и проверять, то боясь подойти к маме, то причиняя ей «случайную» боль. Отношения с другими будут строиться нездорово, ведь границы другого, а следовательно, и предел собственной свободы, так и не были усвоены.

Люди, которые нарушают границы, нередко воспринимаются как выскочки, критиканы, бестактные наглецы, которые думают, что им всё можно. Или же наоборот, они многообещающе приглашают в свой мир и «делают всё» для другого, словно сливаясь с ним в единое целое. Всё это родом из семьи. Имея первичную потребность во внимании и заботе родителей и не получая этого, ребёнок ищет подтверждения своей нужности и важности доступными ему способами. Вырастая, человек совершает «экспансии» на чужие территории с целью унять гложущую тревогу и тоску по человеческой заботе, ощутить свою значимость. Ему страшно поставить забор между своим и соседским домом, потому что он попросту не знает, что делать с собственной жизнью, в которой он так болезненно одинок.

Вот что пишет Эрих Фромм в книге «Иметь или быть» (мне кажется, это проливает свет на причину «захвата» чужих территорий): «Под бытием я понимаю такой способ жизни, при котором человек и не имеет ничего, и не желает иметь что-либо, но счастлив тем, что продуктивно использует свои способности и чувствует себя в единении с миром». Далее философ приводит пример, основываясь на поэтических произведениях. «Одно из них — хокку японского поэта XVII века Басё (1644-1694), другое принадлежит перу английского поэта XIX века — Теннисона. Оба поэта описали сходные переживания: свою реакцию на цветок, увиденный во время прогулки. В стихотворении Теннисона говорится:

Возросший средь руин цветок,
Тебя из трещин древних извлекаю, 
Ты предо мною весь — 
вот корень, стебелёк, здесь, на моей ладони. 
Ты мал, цветок, но если бы я понял, 
Что есть твой корень, стебелёк, 
и в чём вся суть твоя, цветок, 
Тогда я Бога суть и человека суть познал бы.

Трёхстишие Басё звучит так:

Внимательно вглядись! 
Цветы „пастушьей сумки“
Увидишь под плетнём!

Поразительно, насколько разное впечатление производит на Теннисона и Басё случайно увиденный цветок! Первое желание Теннисона — обладать им. Он срывает его целиком, с корнем. И хотя он завершает стихотворение глубокомысленными рассуждениями о том, что этот цветок может помочь ему проникнуть в суть природы Бога и человека, сам цветок обрекается на смерть, становится жертвой проявленного таким образом интереса к нему... Отношение Басё к цветку совершенно иное. У поэта не возникает желания сорвать его; он даже не дотрагивается до цветка. Он лишь „внимательно вглядывается“, чтобы „увидеть“ цветок...Теннисону, как представляется, необходимо обладать цветком, чтобы постичь природу и людей, и в результате этого обладания цветок погибает. Басё же хочет просто созерцать, причём не только смотреть на цветок, но стать с ним единым целым — и оставить его жить».

Человек, захватывая чужие границы, на время получает успокоение, но внутренняя проблема его не решена, и ему снова нужно поглощать. Чем больше он кормит свою внутреннюю пустоту, тем больше её аппетиты. Весьма сложно решить этот внутренний конфликт без сторонней профессиональной помощи.

Добровольный плен

Предположим, у дома есть забор, дверь и окна. Там царит относительный порядок, заведённый хозяином и соответствующий его представлениям об идеальном. А сосед забора не имеет, и двери его всегда гостеприимно открыты. Входящего всегда встречают радушно — «проходи, будь как дома». Хозяин удовлетворяет все прихоти, не показывая, чего ему это стоит, входит ли это в его планы, так ли уж он нуждается в обществе именно сейчас. Как не вспомнить здесь чеховскую Душечку: «Какие мысли были у мужа, такие и у неё. Если он думал, что в комнате жарко или что дела теперь стали тихие, то так думала и она. Муж её не любил никаких развлечений и в праздники сидел дома, и она тоже».

Стоит ли говорить, что в какой-то момент хозяин ощутит себя настолько неудобно в собственном доме, что, став самому себе чужим, он исчезнет, оставив соседа в недоумении, чтоб искать счастья в другом месте, но с прежними проблемами в собственной душе.

Внезапный уход Таниного мужа был той самой звонкой затрещиной «малышу», когда больно, обидно, непонятно, ведь всё же было нормально, ведь он же не говорил, что что-то не так.

Танин муж тоже был когда-то ребёнком. Кто чаще всего боится сказать «нет», кто вынужден постоянно выкручиваться, перекладывая вину на обстоятельства, пытаясь избежать ответственности? Тот, с чьим мнением никогда не считались, кому попросту было запрещено думать своей головой, поступать согласно своим соображениям. Такой ребёнок надевал шапку, потому что маме холодно, и кушал кашу, потому что мама сказала, что это очень вкусно. Любые желания, если они не совпадали с мамиными, жёстко критиковались, высмеивались, и ребёнок принял за правило не желать ничего вовсе или исполнять чьи-то желания, которые правильнее его собственных. Такой ребёнок вежливо отвечает на все вопросы, потому что «так надо», старается всем угодить. Ну а если в чём-то виноват, то причину всегда ищет вовне, отказываясь, таким образом, от принятия ответственности за свои поступки. Его мама приучила всегда со всеми дружить, быть со всеми вежливым, делиться своими игрушками. С тех пор он дружит со всеми, не может отказать, если его о чём-то просят, и вообще ведёт себя, как «хороший мальчик».

Таков типичный портрет человека, которому не позволяли быть собой, которому нужно было всегда соответствовать ожиданиям других. Ждать, что такой человек сможет уважать свои границы и своё «я», напрасно. Ведь он попросту не знает об их существовании! Нередко бывает и так, что родители, «присваивая» себе ребёнка, лепят из него то, что сами хотят видеть, уверенные в том, что только им дано воспитать идеального человека. Истинные потребности ребёнка не учитываются, заменяются псевдопотребностями родителей. «Когда вместо ожидаемой девочки родился мальчик, обе они, и мать, и бабушка, растерялись: нарушены были их заветные планы, не состоялся семейный портрет, кото­рый они в мыслях заказали: Елизавета Ивановна на фоне их чудесной голландской печки стоит, Верочка сидит та­ким образом, что руки матери лежат у неё на плечах, а на коленях у Верочки чудесная кудрявая девочка. Детская за­гадка: две матери, две дочери и бабушка со внучкой...», — описывает Людмила Улицкая переживания женщин при рождении сына и внука в романе «Искренне ваш, Шурик». Шурик, воспитанный в типичной советской однополой семье — мамой и бабушкой, — вырастает тем самым «идеальным» мужчиной. «Мама и бабушка, два ширококрылых ангела, стояли всегда ошую и одесную. Ангелы эти были не бесплотны и не бес­полы, а ощутимо женственны, и с самого раннего возраста у Шурика выработалось неосознанное чувство, что и само добро есть начало женское, находящееся вовне и окружа­ющее его, стоящего в центре. Две женщины, от самого его рождения, прикрывали его собой, изредка касались ладонями его лба, — не горит ли?». Желание быть принятым, полезным, «настоящим мужчиной», а также непонимание того, чего на самом деле он хочет, а чего нет, делают Шурика джинном из бутылки, исполняющим чужие желания. Но от его заботы мало кто по-настоящему счастлив, впрочем, как и сам Шурик.

Я и Ты

Отсутствие, несоблюдение границ толкает человека на сложные взаимоотношения «ни с тобой, ни без тебя». Людям невыносимо быть вместе, потому что жизнь превратилась в хаос, абсурд и пустоту, но им также невыносимо друг без друга, потому что давно стёрты границы — где я, а где ты? Разойтись для них тяжело: размытые границы личности не дают ощущения опоры и появляется чувство, что с уходом другого я сам умру, исчезну, растворюсь...

Все эти зарисовки из мира детства нужны нам не для копания в недрах психоанализа. В жизни существует заданность, и в чём-то мы обречены: мы не можем выбрать семью, в которой рождаемся, время и место. Поэтому воспринимать своё детство нужно как условие задачи, решение которой нам предстоит искать, набираясь опыта, мудрости, сил.

Всю жизнь мы пребываем в напряжении между движением к полной индивидуализации и движением к полному слиянию. Мы обречены каждый раз заново находить своё место между тем, чтобы быть собой и быть частью, между Я и МЫ. И невозможно, раз и навсегда разрешив это противоречие, успокоиться, ведь отношения к другому и к самому себе — это и есть жизнь, главное качество которой — быть живой. Нам всем предстоит сложный путь к собственной свободе, и не менее сложный — к встрече со свободой Другого.

Православный журнал «Отрок.ua»

Приобрести православный журнал «Отрок.ua»

Подписаться на православный журнал «Отрок.ua»