Записки дачника

«Лето — маленькая жизнь». Эту сладкую и радостную четвертинку года жители наших широт ждут с особым томлением. С тех пор, как я стала мамой, эту жизнь длиною в три, а то и четыре месяца мы проживаем на даче. Не в классическом дачном кооперативе, поделённом на участки в шесть соток, а в деревне, даже на хуторе, в старом бабушкином доме.

В этой столетней мазанке жило три поколения моих предков. Обложенный кирпичом снаружи и испорченный современным ремонтом изнутри, дом ещё вполне пригоден для жилья. На стенах — пожелтевшие от сырости и лет фотографии моих бабушек и дедушек. Они красивые, молодые. Их лица открыты и улыбчивы. Я никогда не видела их, но с некоторых пор очень ясно ощущаю свою связь с ними. Связь почти невидимую, как только что свитая паучья сеть под кустом бабушкиной калины, но удивительно прочную.

Где бы я ни была, меня тянет сюда. Здесь и дышится, и думается по-другому. Возможно, когда-­нибудь я вернусь сюда насовсем, но пока ещё слишком много чего держит меня внутри большого города. И всё же каждый раз, когда я вырываюсь из его цепких каменных объятий, заново понимаю: именно здесь, в сельской тиши и глуши, и есть настоящая жизнь. Здесь даже время замедляет свой торопливый бег и течёт как-то плавно, и всё делается осознанно, и всё успеваешь, и нет ощущения вечной спешки.

Люди здесь живут дольше. Встают вместе с рассветом и спать ложатся на закате. Занятые в основном земледельческим трудом, таким естественным для человека, они не знают, что такое давка в час пик в метро, гонка за уходящим троллейбусом или часовое стояние в автопробках. Их нервы не измотаны вечной паникой ­куда-то опоздать, в голове не щёлкает хронометр, их лёгкие не отравлены смогом, а души — страхом не состояться, что-то упустить. Их жизнь на земле сродни творчеству. Их труд и тяжёл, и радостен. Как отрадно наблюдать каждый раз зарождение новой жизни из крохотного семени...

В мегаполисе человеку и жить непросто, и умереть сложно. Рано или поздно бег по кругу закончится финишной прямой. Оставив позади километры горестей и радостей, упокоится душа в колыбели мироздания. А вот телу безутешные родственники правдами и неправдами будут выбивать «местечко» под солнцем. Чтобы потом прах в маленькой урне «подхоронить» к кому-то из ранее ушедших близких. От этой мысли у меня мороз по коже, и потому я больше люблю сельские кладбища. Крест при основании нового кладбища на нашем хуторе поставил мой прадед Филипп. Теперь здесь семь могил моих предков. И это тоже — связь, прочная и нерушимая.

Несколько лет назад какие-то вандалы спилили крест на могиле моей бабушки. Пока мастера кладбищенских дел устанавливали новый, я сидела в траве неподалёку, ожидая окончания работы. В таких местах мысли всё больше философские посещают: о рождении и смерти, о том, что надо успеть сделать между этими двумя датами. И как надо пройти свой путь, чтобы не было потом мучительно больно... От великих и вечных вопросов меня отвлёк крохотный муравей. Проползая по своим важным делам, он случайно коснулся моей руки. Я небрежно стряхнула непрошеного гостя, мой взгляд скользнул по земле и там, в зарослях дикой травы, мне открылась удивительная жизнь. Вереница маленьких тружеников, тащивших на себе кто былинку, кто травинку, организованно направлялась куда-то. Словно какой-то опытный прораб руководил этой слаженной работой.

Казалось, маленькая букашечка знает о смысле жизни больше, чем я, огромная и сильная, могущая одним движением остановить этот муравьиный караван. На листке подорожника божья коровка соревновалась с бабочкой в умении летать. Она явно проигрывала, и я осторожно взяла крошку в ладони. «Божия коровка, полети на небко...» — вспомнилось вдруг, и какая-то беспричинная радость накрыла меня с головой. Я упала в траву, провожая насекомое взглядом. Опрокинувшееся на меня небо тоже улыбалось безо всякой причины. Окрик рабочих, окончивших монтаж памятника, окончательно вернул меня на землю. Небо и я снова заняли привычное положение, и жизнь потекла своим чередом. Но теперь я знаю: надо не только чаще поднимать голову вверх, но и внимательно глядеть под ноги. Чтобы случайно грубо не нарушить эту параллельную и такую удивительную жизнь.

Моя бабушка Оля работала на лозовой фабрике Корсунь-Шевченковского. Плела корзины и мебель. До сих пор в доме — два действующих стола и этажерка из лозы. На этажерке — старые иконы в обрамлении вышитых бабушкой рушников. Старенький пожелтевший молитвослов, зачитанный в буквальном смысле до дыр.

Она была девчонкой, когда взорвали сельский храм. Пару лет назад церковь в честь святого Архистратига Божия Михаила отстроили заново. Красавец храм доминантой возвышается, как бы парит над селом. А его золотой крест виден издали за несколько километров. Как жаль, что бабушка не дожила... Зато теперь здесь каждое воскресение возносится молитва о её душе. Я думаю, душа это чувствует и радуется.

Бабушке не было и тридцати, когда она овдовела. Война, голод. Спасали кормилица-коза и огород. Сколько я помню бабушку, она всегда была очень красивая, даже в старости, и всегда чистенькая, аккуратная. Даже огородик и палисадник были образцовой чистоты. Я всегда мысленно прошу у неё прощения за тот дачный мангально-палаточный бедлам, в который мы превратили сельский двор. Но всё же я отвоевала у всеобщего хаоса две соточки под огород, и вот уже несколько лет пытаюсь обучиться земледельческому труду. Получается плохо, но я стараюсь, и уже почти научилась отличать бурьян от ботвы. Здесь, на Черкащине, очень плодородная земля, поэтому даже у таких юных мичуринцев, как мы, всё растёт, цветёт и плодоносит.

Я выросла на асфальте, в деревне бывала редко. И потому до сих пор боюсь коров, держусь подальше от гусей и десятой дорогой обхожу дворы со «злыми собаками». Нашу дочь я привезла на хутор, едва ей исполнилось полгода. И теперь мне отрадно видеть, как она в свои четыре бойко гоняет соседских кур, кормит забредших в наш двор «ав» и, вырываясь из папиных объятий, каждый раз норовит погладить пасущуюся «му-му». Она уже сеяла с папой газон и сажала с мамой помидорчики. По уши в земле, со сбитыми в кровь коленками, наша маленькая «принчеса» на лоне природы выглядит совершенно счастливой. Ещё чуть-чуть, и её не отличишь от нормальных деревенских детей. Я с ужасом думаю, что скоро закончится наше волшебное время под названием «декретный отпуск» и мы больше не сможем позволить себе такую роскошь, как целое лето на даче. Но пока время работает на нас. Дочь нагуливает на свежем воздухе аппетит, изучает жучков и червячков и бегает кормить соседских кроликов. Она каждый раз плачет, когда мы уезжаем из деревни в Киев, а когда возвращаемся сюда, едва завидев наш домик, радостно вопит «Уаааа!» и хлопает в ладоши.

Надо заметить, что у нас не просто заурядный хутор. С Корсунь-Шевченковским, основанным Ярославом Мудрым, его соединяет красивейший ландшафтный парк, к которому он словно прилепился боком. Хутор так и называется — Боки́ (Буки́). Раньше он делился на Верхние и Нижние Буки и образовывал островок, с одной стороны омываемый речкой Росью, с другой — Фосой.

Письменное упоминание о Верхних Буках относится к 1653 году, когда генеральный военный судья Семён Половец и его зять полковник Самойла (Самуил) Фридрикевич построили на Роси две водяные мельницы. Одна из них дожила почти до середины двадцатого века. Между Нижними и Верхними Буками — карьер, где добывали гранит. На каменных островках вдоль карьера красавица Рось образует пороги, где пенится и шумит быстрая вода. Эти пороги так и называют в народе — Шумки. Рось течёт вдоль всего парка и живописным гранитным берегом выходит к дворцу Лопухиных. Он был подарен Павлом I Петру Лопухину. Об этом дворце и окружающем его парке написаны книги, я только замечу, что древний Корсунь с прилегающими к нему хуторами и урочищами стоит того, чтобы узнать его поближе. Прикоснуться к его древней и богатой событиями истории, полюбоваться берегами и порогами Роси и вдоволь надышаться чистым воздухом. Врачи и учёные говорят, что здесь какой-то особый микроклимат. Наверное, потому эта земля богата талантами. Только на нашем маленьком хуторе жил профессиональный художник и минимум три поэта — это те, кого мы знаем благодаря печати. А сколько неизвестных? Глядя на окружающую красоту, хочется быть ну хоть немножко поэтом или художником, чтобы выразить свою благодарность Творцу, создавшему всё это природное великолепие.

У меня не очень получается складывать слова в стихи, а рисовать я и вовсе не умею. Но мне уже который год не даёт покоя цветущий под нашими окнами куст жасмина, и я давно купила краски и кисти. Этим летом обязательно попробую. А вдруг получится? Не у меня — так у дочки.

От сладостных мечтаний меня отвлёк соловей. Уже шесть утра, и я бреду на свой огородик. Поглядеть, чего больше выросло за ночь — бурьяна или ботвы. Но сначала я выпью свой утренний кофе с молоком прямо здесь — на лавочке под кустом цветущего жасмина. Его тонкий аромат разливается по всему двору и не даёт покоя соловью.

Завтра я снова потеряюсь в суете большого города. Это будет завтра. А сегодня я проживу ещё одно неторопливо-прекрасное утро.

Надежда Стешенко-Григорьева
Журнал «Отрок. ua»

Приобрести журнал «Отрок. ua» через интернет-магазин

Подписаться на журнал «Отрок.ua»