Архимандрит Тихон (Шевкунов): Цинизм – это болезнь профессионального православия

Сретенский монастырь встает рано: интервью отец Тихон назначает на 8.30 (!). К этому времени часть дня в Сретенском уже прошла: завершился братский молебен, у семинаристов закончился завтрак, перед началом занятий они на послушаниях, некоторые, например, подметают двор перед храмом.

Я стою в монастырском саду, ухоженном не хуже ботанического, жду, когда меня проводят к отцу наместнику, и вглядываюсь в лица семинаристов и прихожан храма, которые в обычный будний день – не праздник, спешат на Литургию в такую рань… В приемных покоях отца Тихона – просторной комнате с огромными книжными шкафами, с одного портрета смотрит на нас император Александр, а с другого…

– Смотрите, правда, хороший портрет митрополита Лавра, очень точно передано выражение лица?

Да, это митрополит Лавр, приезжавший в Россию из далекой Америки много раз под видом простого монаха – поездить по монастырям, надышаться верой.

Куда уходит наша вера – об этом наш разговор сегодня с отцом Тихоном:

– Отец Тихон, куда уходит вера, куда пропадает потребность в богослужении, молитве и радость?

– Однажды я беседовал с архимандритом Серафимом (Розенбергом). Это было незадолго до его смерти. Из немецких баронов, он после окончания Тартуского университета в тридцатые годы прошлого века ушел в Псково-Печерский монастырь, где провел шестьдесят лет. Во время той беседы отец Серафим заговорил о монашестве. Он сказал, что самая большая проблема современного монашества – это отсутствие решимости. Наверное, это можно сказать не только о монахах, но и о многих наших современниках-христианах.

Решимость, мужество и связанное с ними духовное благородство заметно оскудевают. Но если люди всей жизнью своей понимают, что самое главное – несмотря ни на какие препятствия и соблазны идти к Богу, быть верным Ему – то они не колеблются в вере настолько, чтобы терять ее.

Особенно ярко кризис веры, о котором Вы говорите, виден на наших подростках. В 8-9 лет дети ходят в церковь, поют на клиросе, поражают и умиляют всех вокруг, а в 14-16 лет многие, если не большинство, перестают ходить в храм.

– Почему так происходит?

– Детей не познакомили с Богом. Нет, их, конечно, познакомили с обрядами, церковнославянским языком, с порядками в храме, житиями святых, священными историями, переложенными для детей. Но с самим Богом не познакомили. Встречи не произошло. И получилось, что и родители, и воскресная школа и, как это ни печально, священники строили дом детской веры «на песке» (Мф. 7, 26), а не на камне – Христе.

Как же происходит, что дети не замечают Бога при всех самых искренних попытках взрослых привить им веру? Как получается, что ребенок так и не находит в себе сил разглядеть Христа Спасителя в своей детской жизни, в Евангелии? Отвечая себе на этот вопрос мы поднимаем еще одну взрослую проблему, которая отражается в детях, как в зеркале. Это, когда и родители и священники, учат одному, а живут по-другому. Это самый страшный удар по нежным силам детской веры, непереносимая драма для их чуткого сознания.

Но есть и другие примеры. Можно было бы привести другой, но этот особо мне запомнился: в 1990-м, во время своей первой поездки в Германию, я, к большому своему удивлению, получил хороший урок от одного священника. Католического. Меня поразила его паства – очень чистые молодые люди лет 16-20, искренне старающиеся жить христианской жизнью. Я спросил у этого священника, как ему удается уберечь этих подростков от агрессивного напора соблазнов и столь привычных для их сверстников на Западе удовольствий? Он тогда посмотрел на меня в полном недоумении. И сказал слова, которые своей простотой и ясностью меня тогда просто сокрушили (я очень жалею, что услышал это не от православного священника): «Да просто они Христа любят больше, чем все эти удовольствия!»

– У нас другая ситуация?

– Нет, конечно! У нас светлых примеров, слава Богу, тоже немало. В нашей Сретенской семинарии я вижу удивительно чистых и искренних ребят, хотя конечно, всякие искушения бывают, жизнь есть жизнь.

– Но это подростки, а люди, пришедшие в храм во взрослом возрасте?

– А в чем разница? Нечто подобное происходит и со взрослыми. Мы тоже соблазняем друг друга (в данном случае «малые сии», о которых говорит Спаситель – не обязательно дети по возрасту) своей теплохладностью, сознательными нарушениями евангельских заповедей, нечистой жизнью. Постепенно у людей складывается представление, что христианину вообще можно жить как угодно. И, если такое происходит, люди, пришедшие к вере уже в зрелом возрасте, постепенно теряют к духовной жизни интерес, им все приедается. Нет реального общения с Богом, а значит, нет жизни духа. Первые года три вера, православие интересно, новая жизнь захватывает и приносит массу новых впечатлений, а потом наступают будни.

Наверное, это – как в семейной жизни. Дальше нужно трудиться, терпеть, терпеть, в первую очередь самого себя. Это действительно тяжело. А впереди людям, пришедшим к вере, скажем в 25 лет, еще лет пятьдесят таких трудов. Это было всегда, не надо удивляться. Такая сухость – неизбежный, как правило, этап духовной жизни. Об этом много и интересно пишет, например, святитель Феофан Затворник[1]. Этот отрезок пути – пустыня, которую надо преодолеть. К несчастью, не все из наших братьев и сестер этот путь одолевают. А некоторые даже навсегда и с большим удовольствием окапываются в этих бесплодных песках и их оттуда бывает весьма сложно выковыривать.

– От чего наступает эта сухость? Человек делает все положенное – ходит на исповедь, перечисляет вещи, которые, как он знает, называются грехами, читает правило, приступает к чаше, и чем дальше, тем больше это кажется формализмом, тем больше в этом механических действий «прочитать», «отстоять», «сказать на исповеди». Что делать? Как правильно?

– В Священном писании очень определенно сказано, как оживить душу, как сделать так, чтобы душа вновь стала юной и живой. “Взыщите Бога – и жива будет душа ваша”. Искать Бога несмотря ни на что! Упрямо и настойчиво. И тогда исполняется обетование Господа Иисуса Христа : “Ищите и обрящете».

Но если нет поиска Бога, если алкание Бога, желание Его постичь пропадает, это повод для очень серьезной тревоги. Надо потрудиться всеми возможными средствами, чтобы это желание восстановить в своей душе. Без этого ничего доброго не будет. Или, в лучшем случае, придется ждать, как спасительного дождя на иссохшую землю, потрясающих душу испытаний, болезней, тяжких ран и искушений.

– Но возможно ли это мирянину?

– Мирянам? Да именно им это и возможно! Как говорил отец Иоанн (Крестьянкин), в наше время сильные христиане спасаются в миру, а слабые в монастыре. Когда стоишь на исповеди, общаешься с прихожанами, видишь, какие есть удивительные подвижники среди мирян, как нам, называющих себя монахами, надо у них учиться.

Вспоминаю, однажды в середине 80-х я шел с отцом Иоанном (Крестьянкиным) по Псково-Печерскому монастырю. Вдруг к батюшке подбежал некий взволнованный юноша “бледный со взором горящим” и стал громко жаловаться: «Батюшка, Москва – это такой отвратительный город, новый Вавилон! Люди безбожные, страшные! ” И вдруг отец Иоанн загородил его уста рукой и строго сказал: «Что ты говоришь? В Москве совершается каждый день 40 Божественных литургий в сорока храмах! Там живут такие удивительные неизвестные миру подвижники, где-нибудь на 8-м этаже, 12-этажного блочного дома! Истинные святые, которых вы даже себе представить не можете». Я тогда был удивлен, потому что думал, что все подвижники жили только в отдаленных монастырях, где-нибудь на Соловках или вЕгипте. А сейчас – и правда – я и сам вижу поразительных подвижников – простых мирян, которые учат и спасают меня тем, что смиряют, показывая, как можно в наше время жить по-настоящему подвижнически, по-христиански.

– В чем состоит эта христианская жизнь?

– В исполнении Христовой заповеди любви к Богу и к ближнему.

Это обычные люди – женщины, юноши, девушки, зрелые мужи. Не говорю о бабушках, которые исполняют такие молитвенные правила, узнав о которых, скажу вам честно, монахам становится не по себе. Причем исполняют они эти правила регулярно в течение десятилетий. И с полной уверенностью, что они ничего особенного не совершают! Столько-то кафизм она читает за старшего сына, столько – за среднего, столько – за младшую дочь. Да еще полторы тысячи Иисусовых молитв читает, чтобы хоть чуть–чуть почувствовать свою греховность. Да еще молитвы по соглашению и акафист – как же без него?! Это я вам рассказываю реальное молитвенное правило реальной нашей прихожанки. И таких подвижников и подвижниц – не счесть! Плюс к этому они, на всякий случай, работают, ходят по магазинам, гладят, стирают, воспитывают детей и внуков. И они не гордятся, не тщеславятся, вменяют себя в ничто, готовы служить в любой момент ближнему. Одно лишь общение с такими людьми – удивительная помощь нам, оскудевшим в вере, в уповании и в решимости.

– Но ведь не в чтении молитв настоящее христианство?

– Конечно, не в чтении молитв. А в молитве как в живом общении с Богом! Только надо понимать, что форма молитвы может быть очень разной. Святые отцы считают, что духовная жизнь определяется именно качеством и чистотой молитвы. Но, само собой разумеется, что если человек считает, что молится, а при этом он зол, не любит людей, то его можно только пожалеть. Но знаете, может, мне везет, но я давно не встречаю таких людей.

– Есть немало примеров, когда молодые люди служат в храме, а их семьи не видят от них помощи никакой…

– Что ж, бывает, что человека, как говорится, “закронштадтит”. Он начинает углубляться в духовную жизнь и идет к светлой цели, переступая через своих несчастных близких. На это есть духовник. Есть время. Есть несчастья. Есть, наконец, падения. Но я бы не стал такие печальные случаи представлять как норму сегодняшнего дня. Скорее, думаю, это такая детская болезнь. Многие переболели ветрянкой, но далеко не все рябые.

– Но именно такие негативные случаи сегодня у многих на устах…

– Сейчас в определенном смысле стало хорошим тоном в православных кругах говорить, что человек замолился: правила читает, каноны, кафизмы, слишком благочестив. Это произносится как диагноз. Но мы берем на себя роль судей большей частью не от избытка дара духовного рассуждения. А чаще от наших собственных маловерия, лености и себялюбия. Именно в целях самозащиты нашего ленивого покоя сознательно рисуется образ – эдакого Ферапонта из «Братьев Карамазовых», помните, был такой жестокий и немудрый подвижник уДостоевского.

Знаете, а ведь есть большая опасность и в том, что мы охотно выпячиваем и раздуваем подобные болезненные моменты и этими примерами начинаем незаметно для самих себя оборонять свое нерадение и теплохладность. Да и вообще в церковной среде все больше стали крутиться такие злые и в обобщении своем неверные стереотипы: если женщины церковные – то злобные ведьмы, если молодые люди – то закомплексованные, если взрослые – то неудачники, если алтарники, то бросили семью ради храма, если монахи, то стяжатели и нечестивцы.

– Но ведь это действительно иногда имеет место быть…

– Кто ж спорит? Нельзя сказать, что такого совсем нет, что это неправда. Но зачем с упорством, достойным лучшего применения, убеждать себя и других, что такое положение вещей и есть особенность нашей Церкви.

Я как-то попутешествовал по православным форумам, и просто не по себе стало, с какой циничной злобой православные люди, считающие себя весьма церковно образованными, относятся не только к духовенству, которое они вообще ни во что не ставят, но и к самым благочестивым мирянам.

– Говорят: «православнутый» и «православие головного мозга»…

– Эти термины, боюсь, вышли не откуда-нибудь, а из православной среды. Потому что вот так изощренно уколоть могут только «свои». Впрочем, как бы то ни было, но подхвачены они в нашей среде с энтузиазмом. А вот это по-настоящему тревожное явление в нашей христианской общине. К тому же, постепенно мы сами начинаем смотреть на себя и окружающих именно через призму подобных уничижительных представлений.

– Поступать в соответствии с традиционным благочестием стало… некомильфо?

– Помните как Толстой в «Детстве, отрочестве, юности» замечательно рассуждал о комильфо, как комильфо безжалостно влияло на его жизнь[2]. Сейчас (к счастью лишь в околоцерковных кругах, потому что церковными таких людей назвать просто невозможно), вырабатывается православное комильфо, и если человек в него не вписывается, – это изгой, совершенно презренный человек.

Так мы приходим к цинизму, а по сути к истокам той самой болезни теплохладности, которой заражены христиане со времен Лаодикийской церкви. Вражеская сила, которая начинает нагнетаться духовно охладевшими христианами изнутри Церкви, бесконечно опаснее, чем любая внешняя сила, чем гонения.

Мы учим своих студентов ни в коем случае не становиться «православными комильфо», ведь они сами не заметят, как потеряют веру, как станут карьеристами, как все ценности в их жизни абсолютно изменятся.

Люди старшего поколения часто, собираясь, говорят: «Как здорово было в 60-70-е годы, какая была вера!». Мы говорим так не только потому, что начинаем стареть и брюзжать, а потому, что так и есть на самом деле. Тогда было внешнее противостояние Церкви со стороны государства, но мы были вместе и дорожили каждым. “Православнутый” – это наверняка было бы что-то из стана противника. О православии головного мозга мог сказать только Емельян Ярославский. Православный человек таких слов, таких выражений никогда бы не употребил, не повторил. А сейчас это слышно в церковной среде, этим бравируют, гордятся!

– А почему такое отношение возникает?

– Что происходит? Люди зашли в Церковь, но полюбили ее лишь отчасти. И постепенно, через годы в тайне своей души осознали страшную истину: они с глубочайшим презрением относятся к православию. С ними начинается страшная болезнь предательского цинизма, сродного поступку Хама. И люди вокруг заражаются этим так или иначе. А ведь мы действительно единый организм – Церковь, поэтому этой болезни надо как-то противостоять.

Когда с подобного рода вещами православные сталкивались в советские годы, то понимали, что это “от врагов наших”, “от супостатов”. Сейчас уроки презрения и высокомерия все чаще преподаются людьми церковными. А мы знаем горестные плоды этих уроков.

– Невеселый прогноз…

Остается вспомнить только слова святителя Игнатия, который говорил, что «Отступление попущено Богом: не покусись остановить его немощною рукою твоею». Но дальше он пишет: «Устранись, охранись от него сам». Не будь циником.

– Почему? Ведь циничные суждения порой бывают меткими…

– Трезвость и остроумная колкость, когда глупца или наглеца ставят на место, когда кого-то хотят оградить от излишних восторгов – это вполне допустимо. Но цинизм и христианство – несовместимы. В основе цинизма, как бы он ни оправдывал себя, только одно – неверие.

Однажды мне довелось задать один и тот же вопрос двум подвижникам – отцу Иоанну (Крестьянкину) и отцу Николаю Гурьянову: «Какова главная болезнь сегодняшней церковной жизни?». Отец Иоанн ответил сразу – “Неверие!” «Как же так? – поразился я. – А у священников?». А он снова ответил: “И у священников – неверие!” А потом я приехал к отцу Николаю Гурьянову – и он мне совершенно независимо от о. Иоанна сказал то же самое – неверие.

– И неверие становится цинизмом?

Люди перестают замечать, что они потеряли веру. Циники вошли в Церковь, живут в ней, привыкли и выйти из нее не очень-то хотят, потому что все уже привычно. Да и как на это посмотрят со стороны? Очень часто цинизм – это болезньпрофессионального православия.

– Но ведь иногда цинизм – это защитная реакция очень уязвимого, неуверенного человека, которого обидели или сильно задели…

– Чем, например, отличается выставка “запретного искусства” от картины Перова «Чаепитие в Мытищах»? В запретном искусстве отвратительный цинизм, а у Перова – обличение. Боль и обличение, за которое мы должны быть только благодарны.

И подвижники могли сказать очень жестко, например преподобный схииеромонах Лев Оптинский. Да и сегодня у нас в Москве есть замечательный протоиерей, который может так остро пошутить, что мало не покажется. Но никому в голову не придет сказать, что он циник, потому что в его шутках нет злобы.

– Читая воспоминания М. Нестерова, я все время ловила себя на мысли, что его непременно сегодня бы высмеяли. Например: «Мать была у Иверской. Украли сумку с деньгами, зато приложилась» – сразу все скажут, вот, православнутый…

– Двадцать лет назад мы сказали бы о таком человеке: “Господи, какая вера, как хорошо!” А сегодня благоденствие относительно православной веры оказалось немалым испытанием для христиан. Помните, в Апокалипсисе: «Ибо ты говоришь: “я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды”; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (Откр. 3, 17). Мы оскудели верой, а поэтому многим людям, глядя на нас, надоедает быть православными. Они еще идут по инерции, по первой любви, они еще помнят, как много в Церкви получили и надеются еще получить благодать.

– Как же правильно ориентировать свою духовную жизнь?

Самое радостное в духовной жизни – это открывать для себя новое. Вспомни с какой радостью ты просыпался в воскресное утро на Литургию, как читал взахлеб святых отцов и все время открывал для себя новое. Если Евангелие не открывает нам ничего, это значит всего лишь то, что мы сами себя закрыли для открытия нового. Вспомните слова Христа к Ефесской церкви: «Вспомни свою первую любовь».

Фото Анатолия Данилова. 
Подготовка текста: А. Данилова, О. Уткина

[1] Святитель Феофан Затворник

Окамененное нечувствие, или духовная сухость
Средства против этого и причины его проявления

Я полагал, что у вас постоянное охлаждение… или сухость и нечувствие. Но этого у вас нет, а есть то, что со всеми по временам бывает. Об этом все почти писавшие о духовной жизни поминают. Святой Марк подвижник трех такого рода врагов выставляет: неведение с забвением, разленение с нерадением и окамененное нечувствие.

“Какое-то параличное состояние всех сил душевных”. В кратких молитовках не забыл их и святой Златоуст: “Избави мя от неведения, забвения, уныния (это разленение с нерадением) и окамененного нечувствия”.

Средства указываются не многосложные – терпеть и молиться.

Терпеть. Возможно, что Бог Сам посылает это для обучения не полагаться на себя. Иной раз много берем на себя и многого ожидаем от своих усилий, приемов и трудов. Вот Господь и берет благодать и оставляет одного, как бы говоря, вот попробуй, насколько у тебя есть сил. Чем больше имеется дарований естественных, тем такое обучение нужнее. Сознав это, будем терпеть. Посылается это и в наказание – за вспышки страстей, допущенные и не осужденные, и не покрытые покаянием. Вспышки эти то же для души, что для тела пища дурная, которая отягчает или расслабляет, или отупляет… Надо, выходит, при сухостях осмотреться, не было ли чего такого на душе, и покаяться пред Господом, и положить вперед остерегаться.

Больше всего достается это за гнев, неправду, досаждение, осуждение, возгордение и подобное. Врачевство – возвращение опять благодатного состояния. Как благодать в воле Божией, то нам остается молиться… об избавлении от сей самой сухости… и от окамененного нечувствия. Встречаются такие уроки: обычного молитвенного правила при сем не оставлять, но все его точно исполнять, стараясь всячески, чтобы мысль сопровождала слова молитвы, напрягаясь и чувство расшевелить… Пусть чувство – камень, но мысль будет – хоть половинная молитва, но все же молитва будет; ибо полная молитва с мыслию и чувством должна быть. При охлаждении и бесчувствии мысль трудно будет удерживать при словах молитвы, но все же возможно. Делать надо наперекор себе… Это преутруждение себя и будет средством преклонить Господа на милость и возвратить благодать. А бросать молитву никак не должно. Святой Макарий говорит: увидит Господь, как искренно желаем блага этого… и пошлет. Молитву же против охлаждения воссылать своим словом пред правилом и после правила… и в продолжение его к Господу взывать, как бы преднося пред лице Его мертвую душу: видишь, Господи, какова она! Но рцы слово и исцелеет. С этим словом и в продолжение дня почасту обращаться к Господу. (Вып. 1, пас. 190, стр. 230-231)

[2] Лев Толстой «Юность»

По подразделению людей на comme il faut и не comme il faut они принадлежали, очевидно, ко второму разряду и вследствие этого возбуждали во мне не только чувство презрения, но и некоторой личной ненависти, которую я испытывал к ним за то, что, не быв comme il faut, они как будто считали меня не только равным себе, но даже добродушно покровительствовали меня. Это чувство возбуждали во мне их ноги и грязные руки с обгрызенными ногтями, и один отпущенный на пятом пальце длинный ноготь у Оперова, и розовые рубашки, и нагрудники, и ругательства, которые они ласкательно обращали друг к другу, и грязная комната, и привычка Зухина беспрестанно немножко сморкаться, прижав одну ноздрю пальцем, и в особенности их манера говорить, употреблять и интонировать некоторые слова. Например, они употребляли слова: глупец вместо дурак, словно вместо точно, великолепно вместо прекрасно, движучи и т. п., что мне казалось книжно и отвратительно непорядочно. Но еще более возбуждали во мне эту комильфотную ненависть* интонации, которые они делали на некоторые русские и в особенности иностранные слова: они говорили машина вместо машина, деятельность вместо деятельность, нарочно вместо нарочно, в каминевместо в камине, Шекспир вместо Шекспир, и т. д., и т. д.