Говорим одно, думаем другое

Когда мы любим, нужно помнить, что с другим человеком надо жить в согласии. То есть «люблю» – это не значит, что я буду с тобой во всем соглашаться. Точно так же если я не соглашаюсь, это не значит, что я тебя не люблю и каждый раз буду поднимать скандал или ссору. Но, хотя у нас и бывают разногласия и я с тобой не всегда согласен, я люблю тебя. У меня имеется другое мнение, но это не значит, что я не выношу твоего. Мы должны быть готовы принять противоположное мнение и вести дискуссию, иначе у нас произойдет разлад. Потому что общего взгляда по всем вопросам у людей не бывает.

Как-то раз я спросил у одного человека: что нам мешает иметь разные мнения и любить друг друга, испытывать друг к другу любовь? Что нам мешает ладить между собой и оставаться вместе, невзирая на наши несогласия?

У Христа было двенадцать учеников, и у каждого был свой характер. Я имею в виду, что мы должны идти на уступки друг другу не в том, что касается догматов веры и сердцевины учения Церкви, а в практическом поведении. Я себя чувствую так, а ты иначе. Мой характер выдает одно, твой другое. Твое тоже хорошо, но только нам надо научиться выражать свое мнение без злобы и страха и без того, чтобы рвать контакты с другим, сжигать мосты коммуникации с другим человеком… И это тоже секрет духовной жизни. Если мы будем помнить о нем, то сможем принять своего супруга, когда у него будет другое мнение, принять ребенка, ближних.

В духовной жизни надо помнить еще, что мы говорим одно, а внутри нас терзает и гложет другое. Никто не перешел в ересь из-за того, что с ним произошло особое «просветление» и он «прозрел», будто православная вера не истинна. Нет, у кого-то, к примеру, умер ребенок, и сектанты нашли на него в минуту боли, когда он был брошен приходом и никто его не спросил: «Кто ты? Кем ты работаешь? А как у тебя дела?» Чужой среди чужих. А сектанты пошли к нему и привлекли его к себе. А потом он мне говорил:

– Там я нашел истину.

Я ответил ему:

– Если ты покопаешься и пороешься в себе, то увидишь, какой была реальная причина и что тебя туда привело. Ты испытывал тогда боль, одиночество и оставленность, неудовлетворенность души, а там нашел помощь.

Это происходит со всеми нами. Зачастую, когда у нас бывает в жизни какая-нибудь трудность и мы о ней говорим, то то, что от нас слышат, обычно лежит на поверхности. А покопайтесь немного в том, о чем вы говорите, и увидите настоящую причину. И поразитесь, что то, что на самом деле вас занимает, не имеет никакого отношения к тому, что вы сказали.

Была одна дама, постоянно говорившая мне:

– Отче, ты не даешь мне времени исповедаться, а я хочу.

Спрашиваю ее:

– Хорошо. Что у тебя? Ты же совсем недавно исповедовалась.

– Я хочу часто видеть вас.

Я сказал ей:

– Ну, я вижу, у тебя ничего страшного нет, и то, чего ты сейчас хочешь, – это не исповедь.

Она, однако, настаивала:

– Нет, я должна исповедаться, у меня проблемы.

Я сказал себе: «Что ж, не буду говорить вообще, буду молчать, потому что, если спрошу ее о детях, разговора не остановить…» И просто хотел дать ей высказать то, что она хочет исповедать. Спросил ее, что ее занимает и терзает.

– Батюшка, ну посмотрите, дочка у меня то-то и то-то, сын то-то и то-то, соседи…

Я попросил ее:

– А ты исповедуйся за себя.

Она повернулась и сказала:

– Да я не то что хочу исповедаться, я скорее хочу видеть вас, чувствовать, что вы меня любите.

Ну, так и скажи это, признайся, что ты говоришь одно, а скрываешь в себе другое. И это тоже неплохо, но способ, каким ты хочешь этого добиться, создает напряжение и недоразумение.

Мы четко не говорим, что нас реально волнует и занимает. Так бывает во многих духовных вопросах. Вот пишут мне в фейсбуке многие протестанты: «Я еретик, но хочу вас послушать». А когда начинаю интересоваться его жизнью, то прихожу к тому, что ему просто недостает немного любви: «Может ли дать мне ее кто-нибудь? Где я найду ее, туда и пойду! Если ты дашь мне ее, то приду к тебе».

То, что мы говорим, – это не наша главная, первостепенная проблема, а нечто другое, главное же то, чего мы не можем в себе принять или признать.

Иуда сказал о мире, которым помазали Господа:

– К чему все эти расходы?

Ах, Иуда, ну какой же ты хороший – тебя беспокоят расходы!

Господь вежливо, чтобы не унизить его и публично не ранить, приоткрыл его окошко, чтобы посмотреть, что прячется в его душе. И сказал ему:

– Иуда, не беспокойся! Бедные будут всегда, вы и потом будете подавать им милостыню. А Я скоро умру. Эти расходы – на Мое погребение (см.: Ин. 12: 3–8).

Господь знал, что за этой «любовью к бедным» скрывалось сребролюбие.

То же самое делаем и мы. Говорим о чужих вопросах и семьях из любопытства и интереса, когда внутри нас гложет собственная проблема. И так наша жизнь становится ложной и искусственной. И достигаем мы 80–90-летнего возраста, так и не поняв самих себя. Не поняв, что происходит внутри нас.

Мы превращаемся в витрину духовности без сущности, глубины и содержания. Мы подобны красивой витрине магазина, в котором, если зайти с заднего крыльца на склад, увидишь грязь, груды картонной тары и мусор. А витрина совершенна.

Если покопаетесь в себе, то увидите такое… Копаться же надо не для того, чтобы ужасаться, а чтобы помочь себе, примириться с собой, полюбить себя. Но для этого надо посмотреть на себя по правде: что нам мешает, и где мы ошибаемся? Почему ты женился на этой женщине (ты вышла замуж за этого мужчину)? Почему стал священником? Почему ты не женился? Почему у тебя эта, а не другая профессия? Почему ты ненавидишь одного, а другого любишь? Если исследуешь эти вопросы, то увидишь такое, от чего придешь в удивление и откроешь для себя многие истины.   

Один священник сказал мне:

– Я стал священником, чтобы проповедовать слово Божие. Но спустя годы понял, что сначала был по жизни никем, а когда стал священником, то с этого самого дня все стали целовать мне руки. Знаешь, как это высоко: чтобы тебе целовали руки, кланялись, называли тебя «отче»! Как это замечательно, чтобы все считали тебя отцом! И я понял, что за всем этим скрывается жажда власти, силы, желание указывать людям, что им делать, – всё это весьма льстит. Я чувствую себя очень высоко и в душе ощущаю это как проблему, хотя никто из людей об этом не знает. А перед Богом я чувствую, что нечист и что истинные побуждения мои были другими.

Вот что значит проникнуть вглубь себя, чего, мчась по жизни, как на гонках, мы никогда не делаем. Но когда сделаешь это, происходит нечто замечательное. Сначала ты бываешь ошеломлен, приходишь в замешательство, но потом всё вычищаешь и говоришь: «Моя жизнь должна быть подлинной и непритворной. Я должен быть настоящим. А не как говорят о некоторых: “Этот человек – одна лишь видимость”. Не строить из себя нечто…»

Как-то я спросил одну ученицу, которая сильно плакала:

– Почему ты так плачешь?

– Я страдаю дома, отче!

– Но почему, разве твои родители не в Церкви?

– Да я от этого и страдаю, что они в Церкви! Моя мама в церкви, но напрягает нас ужасно.

Эта женщина, ее мать, забыла, что то, чего хочет от нее Бог, – это не чрезмерная активность, прикрывающая беспорядок в душе. Душа и является целью. А она утратила связь с сущностью своей души, с подлинностью своего этоса[1], своего нрава. Как говорится, «с внешностью аввы, а нравом аги»[2]. Образ духовности – и этос насилия, власти над другими и смерти. Ты появился в этом мире не для того, чтобы напрягать других. Проявляй же уважение ко всем. А впрочем, делай что хочешь, ты свободен.

Некоторые спрашивают меня: «Но как же так – делай что хочешь?» А что мне еще сказать другому? Чтобы он не делал того, что хочет? Разве они сами не знают, как будет правильно? Как говорит мать Гавриила: «Ну что, они не видят, что я в рясе? Разве это ни о чем им не говорит?» Вы видели священника с бородой, в рясе и камилавке? Что он еще должен вам сказать? Я что, должен поднять палец вверх и начать ругаться с ними? А чего добились те, кто ругался? Если ты считаешь, что можно чего-нибудь добиться обличением и ссорами, делай это.

Помните историю про старца Порфирия и человека, исповедовавшегося у него, который не признался, что у него есть любовница? Старец не стал ругать его, а только сказал, чтобы они с ней не ходили по городу, а встречались где-нибудь в другом месте, чтобы его ребенок не увидел их. И так привел человека к покаянию. Не прилагая никакого красноречия, старец показал ему его язву, не прикрывая ничего словами, – и просто сразил его. Он сказал:

– Ты хоть прояви уважение к своему ребенку, чтобы он не увидел тебя с любовницей.

И этот человек изменил свою жизнь. А я бы никогда не дал такого совета – и правильно сделал бы, потому что, чтобы так поступить, надо иметь особое просветление и вдохновение от Бога.

Скажу вам и другое: тогда старец был еще просто отцом Порфирием, и многие возводили на него всякие обвинения. Святые, пока живы, берут на себя какой-то риск, а люди говорят: «Ну что это такое? Да он же в прелести». А когда пройдут годы, эти же люди говорят, что они святые. Но пока они живы, мы их буквально вгоняем в гроб, а когда скончаются, величаем.

Жизни не бывает без риска. И нам надо иметь рассудительность: знать, когда мы будем говорить, и не забывать, когда говорить не надо. Это получится у нас с течением времени, но мы сделаем много ошибок, пока научимся этому. У нас будут провалы, недоразумения, всё что угодно. И лишь став 50-, 60-, 70-летними, мы сможем делать некоторые вещи более правильно.

Архимандрит Андрей (Конанос)