Принимающий исповедь

Что чувствует священник, когда мы ему исповедуемся?

Грех мёртв

— Отец Владимир, раскройте «профессиональную тайну». Как удаётся сохранить доброе отношение к людям после всего, что они на исповеди о себе рассказывают? Как вообще можно дружить с человеком, зная, какие плохие мысли посещают его «светлую голову»?

— Начнём с того, что в таинстве Исповеди незримо действует Бог. Священник — всего лишь «инструмент», проводник благодати. Но в то же время исполняет важную роль: он не судья, а свидетель. Моё личное, так сказать, частное богословское мнение — что священнослужитель в таинстве Исповеди выступает в качестве некоего «записывающего устройства», чтобы во Второе пришествие Христово свидетельствовать. Свидетельствовать перед кем и о чём? Перед Богом? Так Господь и так всё знает. Перед человеком? Так тот же сам о себе всё и рассказал. Тогда перед кем?

Все слышали о Страшном суде, которого даже ангелы трепещут и боятся. Когда настанет конец мира, и начнётся полное переформатирование Вселенной, грехи каждого, всё, что было сделано, откроются. Бесы станут представлять наши поступки в своём «формате» — чтобы осудить, ангелы — чтобы оправдать. И священник выступит свидетелем: что человек покаялся, а значит, грехи его отпущены — по слову Господа, чтó вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе (Мф. 18, 18). Это первое.

И второе. Священник не просто «слушает грехи». Он является, как я уже сказал, проводником благодати, которая умерщвляет грех. Каким образом? Человек высказывает грех, и в ответ на эту решимость Господь таинственным образом отделяет от души тяжесть содеянного, и душа освобождается. Священник прочитал разрешительную молитву — всё, грех мёртв. Мы к нему больше не причастны и о нём не вспоминаем. Бог простил.

— Но многие грехи — зависть, злорадство, осуждение — проявляются в нас регулярно. Это значит, что грех не умирает и возвращается даже несмотря на то, что мы покаялись?

— Не совсем так. Как правило, человек совершил некое действие и раскаивается: позавидовал, обидел, позлорадствовал. Вот эти конкретные грехи умерщвляются. Но они — всего лишь следствие живущей в нас страсти, такие себе листики на стебельке. В то время как корень греха — гордость, к примеру — нами не подсекается.

Чтобы замахнуться на корень, необходимо полное самоотвержение и покаяние как у преподобной Марии Египетской. Мы не имеем таких духовных сил и такого устремления к Богу — чтобы отречься от себя и следовать за Христом. Поэтому и носим в себе эти корни самости, самомнения, самопревозношения, а от них потихоньку вьются и стебли с листочками.

Так бабушка пóлет бурьян в огороде: вышла, прополола, через три-четыре дня снова зелено, и она опять за тяпочку. Глупо будет выглядеть та бабушка, которая увидит, как всё заросло, и скажет: раз так — не пойду больше полоть! Но мы именно таким образом и поступаем, когда не идём исповедоваться, оправдываясь, что «всё равно грехи одни и те же». В итоге вырастают на плодородной земле нашей души уже не сорняки, а настоящие деревья, которых ни тяпкой, ни бензопилой не возьмёшь.

Что касается вопроса, как сохранить доброе отношение к человеку после услышанного от него на исповеди. А представьте, когда исповедуются о тебе самом: батюшка, каюсь, я вас ненавидел, презирал, завидовал и осуждал. Хорошо, если священник найдёт слова, чтобы объяснить какие-то моменты. Но бывает, что и слова не находятся. Понимаешь, что проблема не в тебе, человек от какой-то своей немощи страдает. В таком случае надо молиться, просить Господа вразумить, как действовать, чтобы установился мир.

Хороший пример — исповедь детей священника своему отцу. Мои дети сами выбирали, у кого будут исповедоваться. Походили в другие храмы, к разным батюшкам, но в итоге сейчас исповедуются у меня. С одной стороны, я благодарен им за доверие, с другой — они ставят меня в довольно сложное положение.

Ребёнок покаялся в своих плохих поступках, и я, как священник, прочитал над ним разрешительную молитву. То есть умерщвление греха произошло. Грех умер, его больше нет, и если я его вспомню, то нарушу тайну исповеди. Но дома я остаюсь для них просто отцом. И в этом для меня большая ответственность: зная их слабости, ни в коем случае не дать повода усомниться в моей любви к ним, в моей открытости. Показать, что, несмотря на их проступки, я всё равно люблю их той же ровной любовью, и всё сокровенное, что я о них знаю, никак не влияет на наши с ними взаимоотношения.

Но на матушку-то мою влияет! Она ждёт от меня решительных отцовских действий: «Да скажи ты им, да сделай же что-нибудь!». А я понимаю, что если начну давить, то это будет, так скажем, использование служебного положения в личных целях. Поэтому спокойно матушке отвечаю: «Всё нормально, всё под контролем». Милостью Божией, со временем ситуация действительно выравнивается. Дети видят уровень доверия, уважения к ним, и очень это ценят.

В вопросах исповеди священник должен вести себя очень тонко, деликатно. Иначе человек может потерять доверие и вообще больше в храм не прийти. Один мой товарищ, бизнесмен, семь лет в церковь не ходил после неприятного случая. «Никому, — говорит, — не верю. А тебе не могу исповедоваться, потому что ты мой друг, а я не хочу отягощать друзей своими проблемами». Еле-еле уговорил его, нашёл хорошего батюшку, чтобы тот поисповедовал. Мой друг не раз и не два встречался с ним, они беседовали, и только после этого человек снова почувствовал желание вернуться в Церковь. Теперь он спокойно у меня исповедуется и знает, что всё, что говорится на исповеди, никогда и нигде больше не всплывёт.

Под ножом «душевного хирурга»

— Как получается не разочаровываться в людях, видя, какие они на самом деле?

— Господь даёт более глубокое понимание механизмов, приводящих к тем или иным проблемам, грехам, страстям, пристрастиям. Когда вижу этот механизм — возникновения греха — каждый раз вспоминаю слова отцов Церкви о том, что нужно любить человека всемерно и ненавидеть грех, искажающий в нас образ Божий.

И это действительно так: все люди изначально добры, прекрасны, неповторимы. Господь сотворил каждого уникальным — как снежинки, которых миллиарды, но все разные. Богу дорогá всякая душа. Если мы научимся видеть в любом человеке образ и подобие Божие, то сможем почувствовать настоящую жалость — но не к себе, любимому, всеми угнетаемому, а к нашему обидчику: какая тьма его окутала, что теперь он так себя ведёт! И больно нам станет не от того, что человек нам зло творит, а что он губит себя. Вот это — любовь, и её даёт Господь.

Другое дело, что мы слушаем не святых отцов, а лукавого, который постоянно подсказывает: ой, глянь, что тот вытворяет... И уже не на себе фокусируем внимание, а на ближних. В этом наша ошибка.

Хотя, бывает, услышишь от человека такое... Как-то пришёл ко мне один и кается: я убил 372 человека. Военный.

Или женщина, врач-акушер, рассказывает: «Не знаю, сколько сделала абортов. Тысячи...». А у ме­ня чувство такое, будто рядом со мной — отверстые врата ада; такая печать смерти уже на этом человеке, что на расстоянии холодом веет. Она говорит, печалится о своих проблемах: жуткая судьба у неё, у детей. Но всю жизнь она зарабатывала тем, что убивала младенцев во чреве. А ведь каждый из убитых ею — может быть, неродившийся святой.

Или девушка исповедуется в том, что «помогала подруге после родов». Спрашиваю: а в чём проблема? Оказывается, подруга забеременела, но рожать в роддом не пошла, родила дома. «Я ей помогала после родов, приносила продукты, перевязки делала...» — Спрашиваю: «Так а ребёнок где?» — «Подруга его в коробку положила и не кормила. Через три дня он умер». — «Почему же вы ничего для него не сделали?» — «Это же её ребенок, а не мой», — отвечает. То есть голодный ребёнок на её глазах умирал, а она помогала подруге выздоравливать. И видно, что женщина молодая, ухоженная, обеспеченная. За собой следит, уже какой-то жизненный путь прошла и решила исповедовать грех юности. Но как она с этим живёт — не понимаю...

— Простите, но разве все мы в чём-то не похожи на описанных вами людей? Стоим на службе такие благоговейные. Но приходим на исповедь, и вдруг священник видит нас изнутри, и у него от услышанного седеют волосы. Как ему это пережить и сохранить веру в людей?

— Я не зря сказал, что священник — это проводник благодати. Благодать приходит через него, но и тяжесть греха на нём не задерживается. Он не носит всё в себе. Да, говорят, что батюшки всё держат в себе, и из-за этого им тяжело жить. На самом деле, если священник ведёт правильную духовную жизнь, следит за собой, за чистотой помыслов, он сможет принимать исповедь у очень большого количества людей.

— А зачем такие сложности? Почему нельзя исповедоваться, например, перед иконами — чтобы никому не приходилось на себе тяжесть греха нести.

— Тогда скажут, что мы поклоняемся «доске и краске», снова начнут упрекать в идолопоклонстве. Претензии всё равно могут возникнуть.

Но тут вот какой момент. Человек сотворён по образу и подобию Божию. А икона сотворена по образу. Образ — лишь изображение, схема. А подобие — это действие. Мы не только похожи на Бога, но и являемся теми, кто может действовать подобно Богу. То есть нам дана творческая энергия с тем, чтобы мы, обожившись, могли совершать дела, которые Господь нам заповедал.

Почему Исповедь называется таинством? Потому что всё происходит таинственным образом. Мы до конца не знаем, как в нас это действует. Можем попытаться разложить по пунктам, но всё равно в наших размышлениях не будет полноты.

Думаю, Бог, зная людей, их слабости — как в молитве читаем: «еще несодеянная написана Тебе суть» — поставил апостолов, чтобы они принимали от людей покаяние. Апостолы передали это епископам, епископы — священникам. Господь специально через людей действует. Вспомните, сколько в Евангелии моментов было, когда, к примеру, Христос после Своего Воскресения садился и ел вместе с учениками. Или после воскрешения дочери Иаира попросил дать ей есть. Для чего? Чтобы все убедились, что это — полноценное действие человека, а не привидения.

Так и здесь. Исповедь принимает священник, действуя по образу и подобию Божию, исполняя полноту своего служения. И другому человеку гораздо легче воспринять и видеть действие Божие через Его образ и подобие.

Мало того, священник ведь не является немым истуканом — на исповеди он же первый вам и помощник, который должен направить, помочь найти в себе места соприкосновения с духами нечистыми, те средостения греховные, которые вам самим не видны. Опытный священник — это искусный «душевный хирург». Никто другой не сможет эту роль выполнить: ни икона, ни книга, ни просто «добрый человек».

Поэтому я всегда очень настойчиво говорю: приходите на исповедь. Потому что уверен — когда исповедует священник, действует Господь. Правильный духовник не оставит человека в тупике, но, наоборот, выведет из безысходности. И если после беседы со священником вы не видите, куда двигаться дальше и как действовать, значит, это была бессмысленная встреча. После такого, к сожалению, люди и разуверяются в помощи Божией, и вина за это лежит на священнике, который не захотел, поленился поучаствовать в жизни человека и помочь ему разобраться.

Уборка после перепланировки

— Как правильно исповедоваться: общими словами — «согрешил словом, делом, помышлением»? Или, наоборот, подробно обнажать какие-то вещи, чтобы разобраться?

— Зависит от интересов священника. Если у него дома нет телевизора, а он любит сериалы, то, наверное, будет стараться узнать как можно больше: «а что она сказала, а что вы ей ответили?».

Исповедь — это не беседа. Это хирургическая операция, когда нож отделяет гной, разделяет живое с омертвевшим. Гной нет смысла рассматривать. Но у человека может возникнуть желание поделиться со священником своими соображениями — почему всё это с ним произошло. Он может видеть в себе только часть греха и не замечать того, что ко греху привело. Для этого нужна духовная беседа.

Не нужно на исповеди рассказывать, что ты делал, куда ходил, кто тебе что сказал. Достаточно обозначить грех одним или двумя словами.

— Бывает, и хотел бы рассказать подробно, но не хочется священника «грузить»...

— Мы приносим исповедь не священнику, и нас вообще не должно интересовать, что он о нас подумает. Если я боюсь, что батюшка подумает обо мне плохо, значит, я уже не Богу исповедуюсь, а тщеславлюсь.

На самом деле механизм простой. Самое главное — это осознание, момент, когда мы в покаянии понимаем своё несоответствие образу и подобию Божию. Затем это обнажаем перед Богом. Чем? — Словом, которое является свидетельством того переосмысления, которое в нас произошло. Не надо рассказывать Богу о том, что и как было; Он знает, причём со всех сторон. Достаточно обнажить своё участие в этом процессе: я согрешил.

Бывают моменты, когда бес пытается устроить в нашем сознании переворот, революцию. Называется «воспоминание прошлых грехов». Грех уже был исповедан, но вдруг — вспышка, ты его вспомнил и умом за него зацепился. В таком случае можно просто сказать: «каюсь в воспоминании прежних грехов». И достаточно.

Если конкретная страсть или грех не отступает — обида, или неприязнь, или ещё что-то, — можно сказать об этом священнику. Он выделит время, и такая беседа может перейти в исповедь, как это часто случается. Бывает, разговариваешь с человеком час и больше, а затем читаешь над ним разрешительную молитву. Но это вне службы происходит, потому что во время богослужения уделить час-полтора никак не получится.

Опять же, если «зажимает» одно и то же, нужно ещё раз делать полную «ревизию на складе». Берёшь лист бумаги, ручку и пошёл исповедоваться по пунктам по конкретной страсти — той, что не отпускает. Работает железно — на себе испытал. Когда стал священником, много лет исповедовался подробно. Хотя и до этого писал по восемь листов, меня бабушки на исповеди в спину палками толкали: сколько можно батюшку занимать...

— Чего после исповеди остаётся у священника в душе больше: радости или тяжести?

— Исповедь — это всегда радость. А радость не всегда даётся легко...

У священника, как правило, состояние после исповеди — как в притче о блудном сыне. Помните, старший возмутился и стал выговаривать отцу: я у тебя столько лет работал, а блудному сыну, который всё своё состояние промотал, ты самого лучшего тельца заколол и перстень на руку надел. А мне даже козлёнка не дал, чтобы я с друзьями посидел и порадовался. На что Отец отвечает: возрадуйся, сыне! Брат твой был мёртв и ожил...

Поэтому любая исповедь — это всегда радость о блудном сыне, который был мёртв и ожил. Печально только, когда человек, приходя на исповедь, не имеет покаяния.

— Как это?

— Ну вот так. Пришёл рассказать Богу, что вот, я такой, как есть, любите меня. Менять свою жизнь не собирается, даже шага не намерен предпринять, чтобы расстаться с какими-то грехами, со страстью, изменить своё отношение к людям.

Начинаешь потихоньку разговаривать, и многие прислушиваются. Опять же, если я сам от себя скажу, моё слово не будет иметь никакой духовной силы. Но поскольку это происходит в момент таинства, то действует Господь. Потому-то люди, даже не зная священника, после исповеди уходят с облегчением. Бог вразумляет и наставляет, и по Его благодати священник акцентирует внимание на том, на чём действительно стоит сосредоточиться.

— Так всё-таки исповедоваться надо долго и подробно или кратко и быстро?

— Вы знаете, каждому своё. Я бы сказал, что исповедь подобна уборке в квартире после перепланировки. Повсюду лежат большие камни и части снесённых стен: их выносят в первую очередь. Затем собирают лопатой щебень. После этого метут веником, несколько раз моют полы. И лишь потом вытирают пыль.

На исповеди, можно сказать, происходит похожего рода процесс. Одни видят в себе только большие камни и считают, что такого покаяния достаточно. Другие замечают грехи помельче; а кто-то не выносит даже мелких греховных помыслов. А насколько глубоко исповедаться — видит сама душа человека, которая пришла к Богу.

Юлия Коминко, Протоиерей Владимир Тукало
Источник