Времена повторяются: вчерашние газеты напоминают древние пророчества. Бесчинства и грехи стары, как мир. Но до чего же удобно списать их на приметы времени.

Выражение «приметы времени» чрезвычайно удобно, позвольте порекомендовать. В случае чего с саркастической улыбкой вы можете сказать: «примета времени». Если мне что-то не понравилось, или, что бывает намного реже, понравилось (что же может понравиться в нашем времени и в его приметах?), я могу употребить заветную фразу. Так и живу, иронически усмехаясь и развешивая ярлычки на людей, события и идеи. Примета времени! Внимание: примета времени! Осторожно: примета времени!

Бывает, днем навешу очередной ярлык, а ночью, когда уснет мой бессердечный ум и проснется сердце, подскакиваю в холодном поту. И снова я прошел мимо человека, которому требовалось мое сострадание и помощь, но никак не повешенный мною ярлык. Я снова трусливо убежал от чего-то, требующего моего немедленного вмешательства; я ретировался, прикрывшись спасительной табличкой. Не потому ли производство снотворного и транквилизаторов приносит сверхприбыли, что слишком многим по ночам не дает уснуть сердце?

Вот, например, детский алкоголизм, подростковый суицид или разводы. В этих сферах наше государство добилось успехов: мы среди мировых и европейских лидеров по разводам, по самоубийствам подростков и употреблению спирта на душу маленького алкоголика. Обнаружил эту статистику и сразу же полез в карман за волшебной табличкой: приметы времени.

Видимо, я лентяй: не встану и не побегу кого-то спасать, пока не обдумаю ситуацию. Кто-то наверняка меня уже опередил, может быть, спас, а может, и дров наломал. Но я не стану и обдумывать. Я отгородился от всего в мире и от всего во мне своей пуленепробиваемой табличкой. С меня теперь и взятки гладки, ведь малолетний алкоголик, юный самоубийца, муж-насильник, чиновник-взяточник, кощун в храме — все это приметы времени, то есть все это вина нашего времени, и от меня тут ничего не зависит. Время сейчас такое, что же поделаешь?

Если бы я меньше предавался бездействию на своем продавленном диване, я бы больше читал и больше думал. Я бы тогда наверняка знал, что все современные «приметы времени» далеко не современны. Я бы знал, что в прежние времена размах, который принимали эти приметы, значительно превосходил то, что я наблюдаю теперь. Я бы знал, что все это уже было, что доходило до крайности и сметало с продавленных диванов всех благодушных фантазеров. Я бы знал, что жить надо с царем в голове, и что царь этот — сердце. То самое, которое будит меня по ночам и спрашивает: ну как ты мог?! А утром я снова пожимаю плечами: приметы времени.

Проблема, однако, в том, что приметами времени часто называют то, что совершенно ничего или почти ничего не говорит ни о нашем времени, ни о нас, в нем живущих. Я бы даже сказал, что слишком много таких «примет» застит нам глаза и мешает увидеть правду.

Правда же, осмелюсь предположить, звучит обличительно; ведь правда о нас — да обо мне в первую голову! — и о наших временах мало чем отличается от той правды, которой ветхозаветные пророки обличали ветхозаветных израильтян и их время. И если я не совершаю всего того, о чем с гневом и печалью говорили Иеремия, Ездра или Даниил, то сгнил я изнутри ровно настолько, чтобы быть готовым все это совершить самому, да и другим не препятствовать. А я и не препятствую — судя по тому, насколько вчерашние газеты напоминают древние пророчества. Слог, конечно, беднее в газетах будет, но суть та же: несправедливый суд, притеснение сирот, вдов и бедняков, стяжательство, разврат и безбожие...

Поэтому не могу я принять как приметы времени то, что не говорит ничего о состоянии человеческого духа. Те же социальные сети — что же в них нового? До сетей были тамтамы, дым, гонцы, почта, телеграф и телефон, а суть не изменилась. Передача информации, осуществленная быстрее, дальше и большему количеству людей, по- прежнему остается передачей информации. Даже если информация — не весть о победе над персами при Марафоне или над смертью в Иерусалиме, а мое недовольство дождливой погодой или просто смайлик.

Но то, что может говорить о состоянии человеческого духа, имело и имеет решающее значение. Все поворотные пункты истории мира были связаны не с технологическими достижениями, а с состоянием духа. Изгнание из рая, Потоп, Рождество и Воскресение Христа, ожидаемое Второе Пришествие, да и конец света... Это вехи, которыми размечена наша история от начала и до конца дней. Какой бы примитивной или изощренной ни была техника, наука, технология, дизайн — Провидение делало, делает и будет делать свое дело на основании того, до чего мы «докатились» и «дожили».

Нельзя отрицать, однако, что время все-таки не вполне однообразно, есть некоторая дискретность. Присмотришься, вдумаешься, вчитаешься — и наше цельное слитное время распадается на отдельные времена. Однако. При всем разнообразии, эти времена бесконечно повторяются. Вряд ли первым, но, наверное, наиболее точно, емко и кратко это сформулировал Соломон; он и дал перечень этих повторов в книге Екклесиаста: время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий ( Еккл. 3,5 ). Но тот факт, что времена нашего единого времени бесконечно повторяются, позволяет нам делать некоторые выводы — и о нас, людях, и о нашей человеческой жизни. Повторяемость сформулированных Екклесиастом «времен» — это доказательство завершенности, законченности нашей истории, предопределенности универсального мироздания. Мое собственное, мое личное мироздание все еще зависит от избранных мною путей и от милосердия Всеблагого Господа. Но наше общее, всепланетное, всевселенное мироздание уже состоялось.

Повторяемость «времен» — это также и свидетельство против нас. Былой опыт — опыт насилия, несправедливости, ненависти и прочих атрибутов цивилизации — ничему нас не научил. Мы по-прежнему идем однажды проторенными путями. Мы вечно строим и вечно разрушаем храмы. Мы вечно любим и вечно ненавидим ближнего. Мы вечно храним целомудрие и вечно погрязаем в блуде. Мы вечно помним и вечно забываем Христа. Но это свидетельство против нас — это и свидетельство за нас. Ведь если Всеблагой Господь попускает временам повторяться, значит, и отдельный человек, и целые поколения людей все еще имеют возможность изменять себя и свое время, выбирать свое настоящее и свое будущее. Христос распят не однажды; повторяемость времен говорит о том, что Всетерпеливый Господь выходит на суд к каждому человеку и к каждому поколению. Мой собственный поступок, мой выбор — вот приговор этому Всесмиренному Господу. Приговор Богу, который учил: Каким судом судите, таким будете судимы ( Мф. 7, 2 ).

Когда я задумываюсь об этом, то на мгновение ощущаю себя то ли Понтием Пилатом, то ли Каиафой, то ли Иудой Искариотом, то ли всем безымянным «народом» на площади, вопящим: «Распни!». Я вдруг становлюсь чрезвычайно, сверхъестественно зорким и проницательным. Мне становится и понятно, и видно, что повторяющиеся времена не проходят бесследно для нашей природы, как не прошел бесследно поступок Адама. Я вижу в человеческих чертах некое накопление, какое-то усиление свойств, эволюцию качеств. Я заглядываю только в свое сердце. Я не вижу даже его дна, я многого не понимаю, но я понимаю многое. Думаю, что вот этот процесс в человеческом сердце и является главной приметой времени — нашего человеческого времени, начатого Адамом и завершенного Творцом.

Процесс этот я называю мутацией дихотомии добра и зла. Мы много пишем и говорим об обществе потребления как о тараканьем способе организации бытия. Таракан все время ест, ест все, что находит. При этом постоянно и очень активно размножается. Когда все съедено, таракан уходит, а если некуда уходить — умирает. Но это внешняя сторона нашей общественной организации. Внутри, в сердце человека, в условиях тараканьего мира происходит малозаметная подмена основных понятий.

Добро мутирует в успех, процветание, достаток и благополучие, а зло — в неуспех, неудачу и нищету. Разница между добром и злом может быть выражена в денежной сумме. И человек превращается в таракана — не по Кафке, а по-настоящему. Бойкие пасторы нового культа — да нового ли? — лихо конвертируют благодать в золото по выгодному курсу. Неоскудеваемые богатства Царствия Небесного обмениваются на золотые и платиновые «визы», недвижимость, нефть, зерно и уран... Пожалуй, вот это и есть главная примета времени.

Прочие приметы нашего времени — и не новы, и не самостоятельны; скорее всего, они являются производными от той приметы, которую я возвел в ранг приметы главной.

Например, популярным видом массового развлечения стали комедийные шоу. Нет сюжета, нет сценария, нет временных рамок, нет цензуры, есть только огромное желание заставить людей смеяться, но лучше — ржать. А ржать, то есть иссступленно, теряя рассудок хохотать, человека можно заставить, только предложив в качестве объекта осмеяния нечто, что не может и не должно быть осмеяно, никогда, никем и ни при каких обстоятельствах. Например, один популярный комик заявляет: «Церковь выступает против однополых браков и против абортов. Где же тут логика?» И публика не лежит, публика валяется в зале, издавая то самое, заветное, желанное — конское ржание. Убил, убил наповал, дал этим святошам и ханжам! Но я повторю вопрос: где же тут логика? Если церковь отстаивает традиционный брак, то логично выступать против абортов и браков нетрадиционных. А борьба с абортами путем пропаганды нетрадиционных браков аналогична отсечению головы для истребления вшей или сжиганию дома для выкуривания тараканов. Вряд ли кто-то будет смеяться, если аптекарь ему протянет из окошечка топор, а дезинсектор подожжет дом с четырех углов.

Все эти шоу и стендапы не могут быть названы приметой времени. Нечто подобное уже имело место в истории, имело место многие тысячи раз; пожалуй, нынешние самые популярные «остряки» никогда не сравняются в своем «искусстве», пошлости и кощунстве с римскими солдатами в претории Иерусалима. Они одели живого Бога в багряницу, возложили на Его главу терновый венец, преклоняли колени перед Ним, вопили «Радуйся, Царь Иудейский», а потом плевали Ему в лицо, били Его тростью по голове, поносили всячески и — смеялись, хохотали, ржали, пока не насмеялись над Ним (Мк. 15, 20).

Об этих солдатах, о Пилате, о первосвященниках. Об иерусалимской толпе, о современных зубоскалах и кощунах, обо мне Он в муке шептал на Кресте: Отче! Прости им, ибо не ведают, что творят ( Лк. 23, 34 ).

Вот это есть мера Божественного милосердия, недоступного человеку! Наверное, именно потому при очередной смене времен всех благодушных фантазеров сметают с диванов, а неведомо, что творящих кощунов, похабников, развратников, пошляков и изуверов швыряют к стенке. Нам, человекам, это не оправдание: они, мол, не ведали, что творили. Мы в сердце своем знаем правду: они ведали. Потому что мы сами такие же. Просто сейчас — другие времена.

Но ведь я вижу в сердце своем и другую правду: не времена меняются. Это мы, люди, это я, человек, выпускаю из своего сердца ангела — и времена становятся светлыми и радостными. А потом я выпускаю демона — и времена наступают темные, мрачные, бесовские. Я выпускаю ангела — художник рисует Богоматерь с Младенцем. Я выпускаю демона — и прозекторы тащат препарированные тела из анатомичек в залы музеев: искусство, новейшее искусство! Я выпускаю ангела — и рассказана история о стойком оловянном солдатике и его непобедимой любви. Я выпускаю демона — и миллионными тиражами изданы откровения развратника. Ангел — демон. Время любить — время ненавидеть...

Я возвращаюсь на любимый диван. Мысленно перетасовываю стопку любимых ярлычков. Приметы времени, приметы времени, приметы времени... Удобное оправдание для духовного лодыря.

Максим Федорченко

Журнал «Фамилия»