В Среднеуральский монастырь в честь иконы Божией Матери «Спорительница хлебов» (недалеко от Екатеринбурга) Оленька Сарсьясанова пришла в возрасте девятнадцати лет умирать. Случилось это 28 апреля 2005 года. Привела же Ольгу родительница, поскольку у девушки был рак мозга и ее выписали из Онкологического центра Екатеринбурга, сказав, что она безнадежна. Тогда она не могла даже самостоятельно стоять на ногах, а потому мама поддерживала ее со спины. А родная бабушка уже шила ей погребальные одежды, но работа отчего-то не ладилась. Женщина все не переставала удивляться: отчего не получается такое простое шитье?! И только через год всем стало ясно, что не шилось за ненадобностью: той, кому предназначались эти погребальные одежды, суждено было уйти в вечность в великой схиме, для чего и был дан ей этот удивительный год.

Когда Ольга пришла в обитель, ее подвели к отцу Сергию, духовнику и строителю обители, и он сказал ей: «Если хочешь жить, то оставайся в нашем монастыре». И она поверила ему и осталась. Болезнь сопровождалась страшными головными болями, и она практически не могла есть. Но буквально с первых дней жизни в монастыре Ольга постепенно стала не только есть, но даже самостоятельно двигаться.

Позже она поведала сестрам, что когда обучалась в Магнитогорском университете и ей объявили страшный диагноз, то первая мысль, возникшая тогда у девушки, была: значит, уйду в монастырь. Почему так, она сама не знала, а только очень этому удивилась. И потому, когда ее подвели к отцу Сергию, и он предложил ей остаться и пожить в монастыре, она вспомнила ту свою мысль и сразу же согласилась.

Потом у Ольги появилось иное желание: если вылечится полностью, то останется в монастыре на всю оставшуюся жизнь. Об этом и просила она теперь в своих горячих молитвах Богородицу, дала Ей обет. Ведь и монастырь-то этот, ставший для девушки прибежищем в ее скорбные дни, Богородичный.

Поведав об этом отцу Сергию, услышала в ответ: «Деточка, ты должна понять, насколько серьезные вещи ты сказала Богородице. Это ведь обет, и его надо выполнять».

А дальше произошло то, что называется чудом исцеления. Девушка со страшным диагнозом (которой был вынесен врачами как окончательный вердикт, а потому выписанная домой умирать) получила исцеление в монастыре.

Она была сама тишина, женственность и покой, вспоминают о ней сестры. Никто никогда не слышал, чтобы она роптала, повышала на кого-то голос. Как часто бывает, что больной человек срывается от своей боли. Ольга же никогда ни на кого — как бы ей ни было больно — голоса не повышала и за все время, что прожила в монастыре, ни разу ни с кем не поссорилась.

* * *

Когда Ольга, наконец, излечилась, однокурсницы и подруги стали говорить ей о том, что она еще молода и симпатична, надо сначала доучиться, создать семью, а уж со временем можно снова вернуться в монастырь. И девушка стала склоняться к этим помыслам. А потом подошла к отцу Сергию и призналась во всем. И тогда ей напомнили, что она давала обет, а это очень серьезно. «Давай просто помолимся, — предложил духовник, — и попросим Богородицу: как Она устроит, по какому пути тебе идти».

Так они помолились вместе, а через некоторое время опухоль стала расти с неимоверной скоростью, буквально на глазах. Но, что удивительно, именно в это время появилось ощущение, что Ольга стала очень быстро расти духовно.

Она приняла свой крест, у нее не было никакого ропота. Девушка поняла, что болезнь дана ей Богом для ее же спасения. И если бы она вернулась в мир, то наверняка произошло бы что-то, от чего могла бы погибнуть ее душа. Приняв свою болезнь, она согласилась нести этот свой крест без ропота.

С наречением имени Евдокия ее постригли в мантию. Тогда она еще могла передвигаться, а потому постриг был в храме. Она, как и полагается, распиналась на ковре с Иисусовой молитвой на устах, хотя идти самой ей было трудно, и ее поддерживали с двух сторон матушка Варвара и благочинная, тоже Варвара, будущая настоятельница обители. Прошло еще немного времени, и у нее началось благодарение: за этот крест, за данную ей Богом болезнь. Это было настолько удивительно!

— Я так благодарна Богу, — признавалась монахиня Нина, — что довелось увидеть это собственными глазами. Как-то зашла к ней в келью, а было это перед самым ее постригом в великую схиму. Ее постригли в повечерие Благовещения, когда стало понятно, что она должна отойти к Богу, настолько быстро развивалась болезнь. Но именно благодарение в болезни побудило отца Сергия обратиться к владыке с прошением о постриге в великую схиму двадцатилетней монахини.

И вот перед этим событием (в великой схиме она получила имя Анна) я зашла к ней в келью. У нас много людей к ней заходило, но так, чтобы не надоедать и с ней побыть немножко. Нередко же и для того, чтобы эти несколько минут, проведенные с ней, — и это удивительно — дали силы самому человеку, пришедшему сейчас в эту келью. Потому как было ощущение света, который идет изнутри.

* * *

— И вот я подошла к ней, — продолжила монахиня Нина свое повествование, — и спрашиваю о самочувствии. У нее в тот момент были очень сильные головные боли, а потому ставили капельницу. Ее причащали каждый день, она и держалась-то от причастия к причастию. Но когда боль становилась невыносимой, она все же просила, и ей ставили капельницу.

Помню, это было перед самой ночью. Так вот, на мой вопрос о ее самочувствии она ответила: «Какая я счастливая!» Мне показалось, что я ослышалась, а потому наклонилась к ней и говорю: «Что ты сказала?» И вновь слышу в ответ: «Какая я счастливая!» И было в этом столько тихой радости!

Мы говорили с ней тогда о вечности, причем совершенно спокойно. Она не боялась смерти. Я свидетель: когда зашел отец Сергий, она сложила ладони крестом и обратилась к нему со словами: «Батюшка, благословите умереть». А он, улыбаясь, отвечает ей: «Ну, схимонахиня Анна, если все умрут, кто ж молиться будет? Давай мы еще поживем!»

Через некоторое время она опять смиренно просит: «Батюшка, благословите меня умереть. Я туда хочу». И показывает вверх. Кровать-то в келье двухъярусная, вот он и пытается сейчас отшутиться: «Куда ж туда? Там Иринка наша клиросная». А она ему: «Нет, я не на второй ярус, я к Богородице хочу, я к Богу хочу!»

И все это было так тихо, так радостно! Словно просится человек к своим родным, к тем, кого так любит, так по ним соскучился, что больше сил нет находиться без них, вдали от них.

* * *

Я смотрела на них и думала: неужели это происходит в моей жизни? Не в книгах каких-то, а вот тут, реально, рядом, сейчас. И еще я видела, что это возможно: когда вот оно, тело — исстрадавшееся, больное, которое отмирает у тебя на глазах, а душа — радуется! И это возможно, когда человеку еще так мало лет!

Когда идет благодарение Богу за тот крест, который Он дал, и через это благодарение изливается благодать и радуется сердце. Как оказалось потом, она все же получила благословение от отца Сергия, и они оба помолились Пресвятой Богородице, а там — как Пречистая определит.

...Она мирно отошла ко Господу 21 апреля 2006 года на Страстной седмице, в Великую пятницу, в тот самый час, когда Господь висел на Кресте, но душа уже покинула Его. Хоронили ее в Пасху, со словами пасхальной радости, и отец Сергий восклицал: «Христос воскресе! Схимонахиня Анна, Христос воскресе!» И у всех, кто был на ее похоронах, было ощущение такой радости, такого света!

За тот недолгий срок, что был определен ей Господом, она испила и чашу скорби, и чашу милости Божией, с благодарностью приняв от Бога все.

* * *

Монах Давид приезжал в монастырь за некоторое время до ее мирной кончины, и когда с отцом Сергием зашел к ней в келью, то был потрясен ощущением той силы, что «совершается в немощи» этой двадцатилетней девочки. Он долго и серьезно смотрел на нее, и тогда она (еще не схимница, а просто монахиня) задала ему вопрос: «Почему Вы так серьезно смотрите на меня?» И услышала: «Просто я думаю, как тебе помочь». Она же ответила монаху: «А у меня все хорошо!» И тогда он выбежал в коридор и там расплакался. Потом он сказал: «Я буду просить на Афоне, чтобы молились за нее».

Когда же она отошла в вечность, позвонили с Афона и сказали, что трем старцам на Святой Горе было открыто, что душа ее прошла без мытарств.

И что она очень светла и находится у Престола Божия. А еще поздравили монастырь с тем, что такая душа ушла отсюда в благословенную вечность.

«Я на нее смотрю смиренно...»

Услышав эти строки впервые, я подумал? какая удачная начальная строка для романса. Но это не стихи, это слова из предсмертного письма схимонахини Анны. Сейчас благословлено, чтобы у нее на могиле горела неугасимая лампадка. Здесь очень любят ходить к той, кого многие так любили при жизни; но даже те, кто не знал Анну, приезжают сюда, чтобы здесь, на ее могилке, ощутить эту удивительную тишину и радость. А еще, по благословению, к могильному кресту двадцатилетней схимницы прикреплены слова ее прощального, перед самой кончиной, письма.

Вот они, эти замечательные пронзительные строки, которые нельзя читать со спокойным сердцем. Только вслушайтесь.

«Как все-таки Господь любит нас.

Я Ему очень благодарна за то, что со мной случилось, за мою болезнь, за то, что попала в маленькую частичку рая — монастырь. Если бы мне сказали: «Отдай свою болезнь другому человеку», — я бы ни за что этого не сделала. Моя болезнь — это подарок небесный. Лучше здесь потерпеть милости Божии, чем попасть в ад. Сейчас я могу твердо сказать, что я счастливая: меня так любят Господь и Богородица. А смерть... я на нее смотрю смиренно. И если Богу будет угодно, Он меня скоро возьмет из земной жизни в иную... Только бы в ад не попасть. Настолько все у Бога промыслительно, и я благодарна Ему бесконечно.»

Позже, уже по возвращении в Москву, выяснил, что текст письма на могильном кресте приведен не полностью, ибо так по смирению своему распорядился духовник этой обители. Вот его окончание: «А отец Сергий... сколько он натерпелся со мной, сколько он молился за меня. Каждое сказанное им слово надо понимать не буквально, а в другом смысле. И тогда все станет ясно и понятно.»

Фазиль Ирзабеков, в Святом Крещении Василий

Источник