Зафрендить Архимандрита

— Как и почему вы завели страничку в Facebook?

— В начале ноября прошлого года меня попросила об этом одна паломница, живущая за границей — чтобы иметь возможность общаться. Ради нее и завел.

— Что для вас Facebook-страничка? Это ваше личное пространство или скорее кафедра?

— Личным пространством я ее никогда не чувствовал. Но и кафедрой в полном смысле этого слова я тоже не мог бы ее назвать. Изначально Facebook стал для меня интересен тем, что, если раньше мне приходилось выискивать интересующие меня новости на многих ресурсах, то сейчас достаточно зайти туда: мои друзья их выкладывают, причем в эмоциональной и интересной подаче.

— Чувствуете ли зависимость от соцсети?

— Я не болен фейсбуком — пока что, во всяком случае. Не скажу, что, приходя домой, сразу же спешу прочитать ленту и комментарии.

— В Facebook вы просто «транслируете» свои мысли или для вас важно общение, хочется узнать мнения, настроения, почувствовать атмосферу в обществе?

— Это, отчасти, способ общаться с людьми, как единомышленниками, так и не единомышленниками. Впрочем, это общение довольно сдержанное по интернетовским меркам — я вообще молчун, и если общаюсь, то стараюсь отвечать коротко. Пожалуй, для меня важнее познание, возможность сделать определенные выводы, а еще высказать свои мысли и написать замечания с точки зрения священника и христианина. Поделиться опытом, не навязывая его. Я стараюсь смотреть на все взглядом путешественника.

— Комментарии к вашим постам читаете?

— Да, конечно. Но отвечаю не часто — только на те, которые эмоционально задели.

— В других соцсетях аккаунты имеете?

— Это мой первый опыт. И, похоже, он достаточен для меня: заводить аккаунты в других соцсетях — значит распыляться. Здесь у меня уже появился какой-то круг друзей. Мне кажется, этого круга достаточно.

У меня подобное же отношение и к храму. Была возможность построить большой храм, но я понимал, что большому количеству людей, из которых большинство наверняка будут «захожане», я не смогу уделять достаточно внимания. Я полагаю, что было бы хорошо, если бы у нас было много маленьких церквей — чтобы их посещало человек от силы 150–200. Так у нас: если замечаю, что человек не пришел на 2 литургии подряд — узнаю, не случилось ли с ним что-то, звоню, переживаю. Многие уже, зная эту мою привычку, предупреждают заранее, когда собираются отсутствовать.

Так и с моей Facebook-страницей: собрался некий круг друзей, с которыми я буду общаться, будем друг к другу привыкать, находить общий язык, к чему-то друг друга приводить, мне будет интересно с ними, им — со мной. Будем говорить — пусть даже разными языками (у меня есть в ленте итальянцы, румыны, болгары, сербы) — о Божьем. Как Ефрем Сирин с преподобным Псоем в пустыне Египта. Ефрем не умел говорить на коптском, Псой — на сирийском, но они долго сидели и говорили — об одном и том же, о Божьем.

— Как вы формируете френд-лист?

— Я знаю далеко не всех тех, кто зафрендил меня. Но я не против: будем пробовать общаться. Сейчас, когда запросы на дружбу присылает все большее количество людей, я уже могу выбирать. Смотрю, прежде всего, на количество общих друзей. Также на место проживания. Ну, к примеру, приходит запрос на добавление в друзья от человека из Новосибирска, который, как я вижу по его страничке, не ведет активной сетевой жизни. О чем мы с ним будем говорить? Такие запросы я отклоняю.

Отсеиваю тех, у кого нет фото на аватарке. Мне трудно говорить с человеком, который не показывает лица. Абсурдно говорить с котиком или цветочком. Сам никого не баню, не расфренживаю.

Меня же на данный момент отфрендили два человека — кстати, священники. Они это сделали после того, как я с другими монахами стоял на нейтральной полосе на Грушевского.

— Какие ловушки расставлены в соцсетях на хороших людей?

— Ловушки везде могут быть расставлены — в храме тоже. Бабушки любят говорить: «В церкву идти — только греха набираться». Это зависит от воли человека — попадать или не попадать в ловушки. В соцсетях мы можем быть такими же благочестивыми, как и в жизни. И не то что не попадаться в ловушки — даже не замечать их. Как преподобный Парфений Киевский, который, в свою бытность послушником, слыша разговоры на неприличные темы, по своему внутреннему состоянию даже не понимал, о чем речь. Так и здесь: можно быть человеком прожженным и не попадаться, а можно — простаком и не попадаться по этой причине.

Однако силки, конечно, расставлены. Во-первых, это страстность в обсуждении тех или иных тем. Даже если такой переход в страстное, эмоциональное обсуждение происходит под моим постом, я стараюсь не ввязываться в перепалку. А если и принимаю участие, то только для того, чтобы понизить градус накала, или чтобы объясниться — отстраненно, мирно, спокойно. Иногда, впрочем, бывает, что могу и резко ответить, а потом понимаю, что в этой резкости был неправ. Затем пытаюсь это сгладить.

Бывает, просто отвечаю коротко, чтобы не развивать спор — это, вероятно, тоже может быть воспринято как резкость. На самом деле я просто оставляю человека остывать самостоятельно. Самое важное — не подбрасывать дрова в эту «топку».

Не так давно я стер некоторые свои посты — прежде всего, связанные с политикой. Понял, что разместил их по горячности, а они ссорят людей.

— Для многих страничка в соцсети — способ выглядеть лучше. С другой стороны, в спорах в соцсетях люди иногда доходят до такой степени накала, до которой вряд ли дошли бы при беседе с глазу на глаз. Насколько человек может оставаться собой в фейсбуке?

— Да, это искушение — желать выглядеть лучше, чем ты есть на самом деле. У меня тоже такая черта есть. Но при этом приходится самому «подтягивать» себя до этого состояния. Ведь с многими из людей, с которыми я начинаю общаться в соцсети, я затем могу встретиться в реальной жизни. И уже не могу позволить себе быть другим.

— Оскорбление религиозных чувств — существует для вас такое понятие?

— Бывает, что оскорбляют чувства и вообще ранят душу. Обычно ухожу от разговора с такими людьми, даже не сделав замечания. Впрочем, из друзей не удаляю, всегда оставляю шанс возобновления отношений. Например, одна матушка в разговорах со мной навязывала свое мнение в грубой, даже наглой форме. Я перестал с ней общаться и стал молиться за нее. В последнее время, по моим наблюдением, она стала мягче — может, и будем общаться.

— Все мы были свидетелями публичного конфликта между митрополитом Павлом (Лебедем) и протодиаконом Виктором (Мартыненко) из-за поста последнего на его Facebook-странице. Как, по-вашему, священник имеет ту же свободу, что и миряне, или он «служивый человек», вроде военных?

— Я, как видите, в подряснике. Везде в нем хожу, даже сплю в нем. Почему? Я стал священником и монахом для того, чтобы всегда быть таковым. В соцсетях, конечно, в том числе. Могу позволить себе легкие шутки, какие-то отступления, но в целом стараюсь вести себя так, чтобы собеседник не забывал, что он говорит со священником, и мог рассчитывать на пользу от этого общения. Если христианин, а тем более клирик, дерзит, наглеет, он совершает ошибку, из последствий которой ему потом будет очень трудно выбраться. То, что священнослужитель грубо поступил с не очень популярным в либеральных слоях архиереем — повлекло очень неприятный личный разговор с ним.

— 10 «долгов» священника людям в порядке их значимости — как выглядел бы ваш список?

— Эти обязанности уже перечислил Иоанн Златоуст. Конечно, наша эпоха накладывает отпечаток. У Николая Евграфовича Пестова мы читаем, откуда могут прийти соблазны — из романов и газет — и сейчас уже приходится добавлять к этому телевизор, радио, мобильные, интернет. Неизменным остается главное: священник должен быть чист, иметь право совершать Литургию. Быть таким, чтобы вокруг него собирались люди — это, пожалуй, самая важная обязанность. Он должен не просто учительствовать, но быть светочем, за которым можно идти по жизни.

Когда я жил в келье у монаха Кирилла, мне не нужно было, чтобы он мне что-то говорил и указывал. Мне достаточно было его видеть — как он крестился, как молился. В Киевской духовной семинарии я прогуливал почти все занятия, но всегда ходил на уроки, которые проводил архимандрит Елевферий (Диденко), бывший наместник Киево-Печерской Лавры — хотя как раз его занятия я и должен был «прогуливать», так как был благочинным Лавры. Но надо было видеть, как он заносил на занятия Евангелие, какое глубочайшее благоговение при этом испытывал. Этого было достаточно. Помню, заметив, как один из учеников делает на полях Библии пометки карандашом, он лишился дара речи — ничего не сказал, а только расплакался. И плакал несколько минут. А затем попросил: «Братия, то, что написал Господь — не подправляйте!». И затем было большое молчание до перемены.
Так вот, благочестие — это высшая мера научения людей. Только через личное благочестие можно преподнести христианство. Священники, не имевшие возможность общения со старцами, не впитавшие их благочестия, не видевшие их живого примера, легче ошибаются и падают.

С архимандритом Алипием (Светличным)
беседовал Дмитрий Марченко
Журнал "Направо"

Приобрести журнал "Направо"