Вселенная-26

Что объединяет такие явления, как увлечение фэнтези и рост сети «Одноклассники.ру», поздние браки и эстетику «мимими», эпидемию наркомании и индустрию омоложения, привязанность к телевизору и бум потребительских кредитов? Всё это — проявления одной тенденции, которую психологи и социологи называют «ювенилизацией общества» (в популярной литературе чаще говорят «инфантилизация»). Латинское juvenilis значит «юношеский», ювенилизация — это ориентация человека на молодежные, юношеские мировосприятие и поведение.

Если «открытие детства» по историческим меркам произошло недавно, в середине — конце XIX в., то юношество замечалось еще меньше. Лишь в 1960-1970-е третий возраст между детством и зрелостью обратил на себя отдельное внимание. Прежде взрослая жизнь начиналась рано, и на «переходный период» не было времени. В самых больших по численности сословиях 12-летний подросток уже считался работником, в шестнадцать лет трудовую жизнь начинали все. Совершеннолетие, условно относимое к 18-летнему возрасту, заставало большинство в положении семейной ответственности, рождения и воспитания детей.

Новые общественные установки далеко отодвинули рубежи взросления. Период до 26 лет в наше время еще приемлем для «раскачки» — неторопливого шествия молодого человека по ступеням образовательных учреждений, для мечтаний и проб. Почти повсеместно юноши и девушки в это время остаются на родительском попечении, выполняя облегченные, специально отведенные для них социальные функции. Вступление в брак не слишком меняет картину, ибо рождение детей отодвигается к тридцатилетию.

Популярный афоризм гласит: «Устроить себе счастливое детство никогда не поздно». В книге американского социолога Майкла Киммела «Мальчишеская страна: опасный мир, где мальчики становятся мужчинами» анализируются результаты опроса более 4 000 молодых людей в возрасте от 16 до 26 лет. Автор признаёт, что во время исследования очутился как будто в обществе внутри общества; многое здесь выглядит как будто в зазеркалье. Действительность современными молодыми людьми воспринимается иначе, чем принято у взрослых.

Сроки перехода от детских забав во взрослую жизнь не определены, респонденты по сути сами не знают, когда «вырастут». Это не мальчики и не мужчины, а «ребята», и живут они в особом игровом мире, независимом от требований родителей, свободном от взрослой ответственности, откладывая вступление в брак и рождение детей, концентрируя усилия на развлечениях и в то же время ощущая себя крайне неуверенно и неуютно.

Возможно, у многих такой переход не произойдет вовсе, и идеал «вечно молодого» человека, принятый в массовой культуре, на десятилетия законсервирует их в инфантильном и агрессивно-беспомощном состоянии.

Один из авторитетов совре­менной социальной науки, профессор Зигмунт Бауман, предупреждает о разорвавшейся связи. По его словам, «в сравнении с предыдущими поколениями молодые уже не могут рассматриваться как “миниатюрные взрослые” или “будущие взрослые” или “они пока еще не зрелые, но обязательно станут зрелыми, как мы”».
Это не извечное стариковское брюзжание по поводу молодежи, а констатация серьезной угрозы. Как будет выглядеть будущее общества, в котором одно поколение отказалось прийти на смену другому? Как соотносится взрослое с детским и что помогает тому и другому позитивно действовать вместе?

Детское в мире взрослого

Ни для кого не секрет, что детскость сама по себе не есть недостаток. Пытливость, непосредственность, доверие и дружелюбие представляют несомненные «плюсы» детства и его добродетель.

Начиная с эпохи Просвещения, с уверенности чешского педагога-гуманиста Яна Амоса Коменского в том, что в глазах Божиих равную ценность имеют и завязь, и цветок, и созревший плод, открывается период увлечения педагогической работой и романтизации детства. Детьми восхищаются и об утраченной первозданной чистоте сокрушаются: «Кто из вас не сожалел иногда об этом возрасте, когда на губах вечно смех, а на душе всегда мир?» (Жан-Жак Руссо).

Действительно, мир взрослых слишком часто жесток, эгоистичен, прагматичен. При этом далеко не каждый взрослый умеет «быть зрелым», «принимать решения», «слышать» и «видеть», «анализировать» и «налаживать отношения», — качества, которые чаще всего ставят в пример детям. В монографии по психологии индивидуальности американец Гордон Олпорт признаёт: «Не все взрослые достигают полной зрелости. Они — выросшие индивиды, чья мотивация все еще пахнет детской комнатой. Не все взрослые управляют своим поведением на основе ясных разумных принципов».

Мальчики и девочки растут, приобретают деньги, вещи, статус, права, но общество полнится себялюбивыми и несчастными людьми. Не так уж неправ ироничный французский писатель Жильбер Сесброн, когда говорит, что юноша превращается во взрослого, когда наконец сознаёт, что взрослых на свете не существует.

Евангелие говорит о детскости как об условии христианской жизни и спасения: Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное (Мф 18:2–3). Многие великие люди — от Леонардо и Моцарта до Энштейна и Дали — сохраняли в себе что-то детское. Диккенс, Достоевский, Чехов, Гюго, Голсуорси выводят черты непогашенной детскости в героях своих произведений. Один из самых известных и ярких примеров — образ князя Мышкина, «идиота», жизненным опытом своим недалеко ушедшего от состояния ребенка, но искренностью убеждений взрывающего обывательские самоуверенность и самоуспокоенность.

У другого «идиота» — Форреста Гампа из одноименного кинофильма режиссера Роберта Земекиса — трудное детство, врожденная инвалидность, его преследуют постоянные насмешки и травля. Несмотря на это, мальчик сохраняет доброту и открытость. В то время как «нормальные» сверстники, взрослея, проникаются цинизмом и проводят пустую и праздную жизнь, Форрест сохраняет веру в товарищество и любовь, в необходимость делать, что должен. Эта его детскость характера не имеет ничего общего с инфантильностью. Напротив, раз за разом Форрест с честью выходит из самых трудных ситуаций, добиваясь успеха там, где любой другой бы давно отступил. Его цельность привлекает к нему людей, он, умственно отсталый, согласно медицинскому заключению, не вышедший из детства, демонстрирует способность воскрешать надежду и исправлять искалеченные судьбы. Терпением он возвращает любовь к себе той, которая чуждалась его как неполноценного. Его отношения с малышом-сыном отмечены близостью и взаимопониманием. Так «вечный ребенок» может много выигрывать в сравнении с внешне благополучными людьми, обличая и опровергая видимость основательности общественного порядка.

Взрослое в мире детского

Тип «вечного ребенка» дополняется «маленькими взрослыми» — примерами одаренности, таланта, героизма даже, явленных в детские годы. Известно, к примеру, что Ф. Шопен дебютировал перед публикой в восьмилетнем возрасте, Рихард Штраус и Йозеф Гайдн сочиняли музыку с 6 лет. Сашенька Пушкин 8-летним мальчиком писал стихи по-французски. Александр Грибоедов в 11 лет поступил в Московский университет, великий Гёте к 13 годам владел шестью языками, а Илюша Репин к 6 годам неплохо писал красками.

В критических обстоятельствах, при болезни и на войне дети особенно резко взрослеют. Один из героев Великой Отечественной, Юрий Иванович Жданко, вспоминает: «Я делал то, что не могли взрослые, и ситуаций, когда они что-то не могли, а я мог, было очень много». В это трудно поверить, но в 1942 году Юра, 11-летний мальчик, состоял воспитанником разведроты 332-й стрелковой Ивановской дивизии, партизанил, выполнял ответственные задания командования, десантировался с парашютом в тыл противника, служил проводником по знакомой ему белорусской земле в период ее освобождения от гитлеровцев.

Подобные примеры не единичны. Сотни мальчишек разными способами находили возможность оставаться при действующих частях и в партизанских соединениях, чтобы вместе со старшими бить врага. Девчонки приписывали себе недостающие годы, чтобы идти санинструкторами на фронт. В 1957 году писатель Владимир Богомолов опубликовал рассказ «Иван» о двенадцатилетнем разведчике Иване Бондареве, все близкие которого погибли, а мать пропала без вести. Рассказ был составлен по собственным воспоминаниям Богомолова, бывшего фронтового разведчика. Впоследствии молодой режиссер Андрей Тарковский снял фильм, назвав его «Иваново детство». Роль Ивана Бондарева с чувством сыграл 14-летний Коля Бурляев.

А в другой роли, в финальной новелле «Колокол. 1423 г.» фильма Тарковского «Андрей Рублёв», тот же Николай Бурляев играет молоденького подмастерья Бориску, берущегося отлить колокол. «Дожили, колокол некому отлить», — горестно сетуют люди. А что делать, если не осталось в живых ни одного литейщика? Кто умер от болезней и с голода, кто был уведен в полон к татарам. И вот юноша, сын литейщика, переступив через неуверенность и страх, обещает вспомнить отцовский секрет мастерства, размышляет и ищет. Сотни людей работают под его началом; все напряженно ждут, сумеет ли этот щупленький юноша повторить результат своего отца. И вот — восторг: отлитый колокол оживает, дает мощный, ровный звук, а вместе с ним оживает надорванная преемственность русских культуры и духа.

В искусственном раю

Итак, младшее поколение протягивает руку, делает усилие над собой, чтобы история могла продолжаться, протекать неразрывно, в то время как старшие подготавливают необходимое для достойной передачи эстафеты.

Но что-то ломается в веками отлаженном механизме, и детское перестает искать опору во взрослом, тогда как взрослое категорически не желает проявлять зрелость. После Второй мировой войны юность и детство фетишизируются, за ними закрепляется свойство вечной инфантильности и ребячества. Известный испанский философ Ортега-и-Гассет в «Восстании масс» замечает: «Быть может, это самое нелепое и уродливое порождение времени. Взрослые люди называют себя молодыми, так как они слышали, что у молодежи больше прав, чем обязанностей; что она может отложить выполнение обязанностей на неопределенное время, когда “созреет”. Молодежь как таковую всегда считали свободной от обязанностей делать что-то серьезное, она всегда жила в кредит».

Явление, называемое «молодежной революцией», и есть взрывная эмансипация при общей переоценке ценностей. Как пели кумиры тех лет, группа The Who: «Hope I die before I get old» («Надеюсь, умру, прежде чем стану старым»).

В СССР, по другую сторону железного занавеса, ювенилизация общества приобрела свои особенности, хотя совершалась в приблизительно сходных временных рамках. С концом послевоенного восстановления стала остро ощущаться заминка в определении целей. Советское общество обнаружило, что ему, условно говоря, «некуда спешить». В отсутствие противоречий, при постепенном повышении уровня жизни и плотной идеологической опеке возник особый тип социального инфантила, обывателя с невысоким уровнем материальных притязаний, но с запросом на культурную и технократическую романтику. Споры «физиков» с «лириками», движение туристических клубов, стройотряды…

Постепенно социология в СССР также стала отмечать «омоложение» общественной жизни: более позднее вступление в трудовую жизнь и в брак, увеличение количества разводов, абортов, тенденция к снижению ответственности, более легкой жизни и т. п. Когда в конце 1980-х группа исследователей в составе С. Чебанова, А. Сопикова и М. Ковалевой провела нейрофизиологическое обследование взрослого населения Москвы, выяснилось, что значительная часть его пребывает в состоянии психологической юности, многие пожилые люди имеют детскую или подростковую энцефалограмму, зрелость же остается диковиной. «Страна стала напоминать разросшийся детский сад», — резюмирует по этому поводу сотрудник Российского института культурологии Олег Румянцев.

Так почему же общество в благополучных, казалось бы, условиях обнаруживает признаки перезревания и упадка? Ответить на этот вопрос в свое время попытался английский ученый-этолог Джон Кэлхун. В 1972 г. совместно с Национальным институтом психического здоровья он провел самый известный эксперимент

 В рамках проекта «Вселенная-25» (Universe-25) был устроен искусственный рай — стенд, в котором поддерживались постоянные комфорт­ные температура, освещение, влажность и чистота, а еда и питье подавались в изобилии. Установку заселили мышами, предоставив четырем мышиным семьям свободно вырасти в популяцию числом до нескольких тысяч особей. Поводов для борьбы за существование в «искусственном раю» не было, и закономерности развития популяции диктовались исключительно особенностями поведения данного вида животных.

Результат оказался шокирующим. Первоначальный бурный рост мышиной колонии сменился застоем. С какого-то момента маленькие участники эксперимента словно бы пресытились и стали поступать против естественных правил, свойственных виду в природных условиях. Появилась категория отверженных, становившихся объектом агрессии, в числе самцов выделились «красивые», занятые преимущественно собой. У самок вдруг снизилась репродуктивность, среди них стали заметны самки-одиночки и самки-отшельницы. Животные всё больше и больше втягивались в круг «отклоняющегося» поведения и апатии. При одновременном изобилии пищи процветали каннибализм, противоестественная тяга к своему полу. Самки отказывались воспитывать детенышей и убивали их. Участники эксперимента стремительно вымирали, на 1780-й день умер последний обитатель «мышиного рая».

Опыт повторялся многократно. Дж. Кэлхун прикладывал старания к тому, чтобы усовершенствовать стенд, исключив влияние посторонних или случайных факторов. Итог был печален: популяция, несмотря ни на что, вымирала. Цифра «25» в названии проекта — «Вселенная-25» — означает последнюю, двадцать пятую по счету попытку.

Разумеется, мыши и люди — не ровня в мире живых существ. Жизнь людей устроена неизмеримо сложнее. И все-таки сходство некоторых явлений поразило авторов исследования. Мышиную колонию губило то, что можно назвать «доминированием признаков незрелой особи». Именно таково строго научное, в рамках биологии, определение «ювенилизации». Мыши, по большому счету, не хотели быть взрослыми, проявлять себя ответственно и из-за этого погибали!

Эксперимент Дж. Кэлхуна был важен тем, что моделировал процессы в человеческом обществе, которое, согласно общему мнению, в настоящее время пришло к высоким фазам цивилизационного развития, благоустройства и определенности, а вместе с тем испытывает последствия городской скученности и асоциального поведения. Существа из подопытной популяции, конечно, не знали и не могли знать слова «регресс», ибо не были наделены человеческими разумом и способностями. Нельзя было спросить у мышей, почему они так беспечны и понимают ли, что все это для них плохо кончится. Но парадокс в том, что среди наших современников, людей XXI века, также найдется немного тех, кто ответит на эти вопросы перед лицом регресса и порочного круга девиаций и апатии, в который всё больше впадает человечество.

Цивилизация Неверленд

В чем же проявляется ювенилизация (инфантилизация) и как выглядит общество инфантилов, стоящее на пороге катастрофы? Безусловно, ему присущи многие отрицательные свойства: незрелость, иждивенчество, отсутствие трудовой мотивации, хаотичность поведения при главенствующей потребности в удовольствии и развлечениях. В быту «взрослые дети» капризны и эгоистичны, любят дорогие обновки, компьютерные игры и о женитьбе и деторождении говорят: «пока не готов» или «не готова». В политике детское мироощущение предполагает заранее, что «все тебе должны» и о тебе кто-то (некие «взрослые», царь, отец с матерью, правительство, чиновники, школа) будет заботиться. Это не та детскость, которую благословляет Христос и которая является признаком живой, открытой души.

Количество людей, называемых кидалтами (kidult, от английского kid — ребенок, и adult — взрослый), неуклонно растет. Тип инфантила подробно описан, указано множество факторов его формирования. Аудиторию современных журналов и психологических консультаций старательно предупреждают против попыток строить отношения с носителем «синдрома Питера Пэна» — вечного мальчика из страны Неверленд. Но, несмотря на обширную критику инфантилизма, решение проблемы остается за рамками современного миропонимания, в котором люди психологически ощущают себя всё моложе и моложе.

Истоки инфантилизма не исчерпываются ошибками в воспитании в раннем возрасте или слабой моральной регуляцией поведения. Нравственные порицания инфантилизма и призывы к взрослости в известной степени бесполезны, поскольку инфантилизмом пропитана вся атмосфера современности, а «эрозия взрослости», растрата авторитета людьми старшего возраста, происходит так же стремительно.

Нынешнее общество мало беспокоится о жизни в кредит, стремясь скорей удовлетворить едва зародившиеся желания. Оно заражено «неофилией», когда любое новоприобретение — автомобиль, гаджет, обстановка в квартире или близкий человек — скоро теряют свою привлекательность и должны непрерывно сменяться, «апгрейдиться». Оно не в силах отлепиться от отчужденных и плохо работающих институтов образования, штампующих новые и новые поколения инфантилов. Как целое, наше общество проявляет недостаток зрелости, пребывая в тотальной зависимости от СМИ, прячась за обезличенной социальной ролью, модой и расхожими мнениями.

Мудрость в наши дни заменена «адекватностью» и «актуальностью», то есть, попросту говоря, постоянным вниманием к социальным новациям. «Быть в курсе» важней, чем обладать опытом и принципами. 50-летние, а то даже и 60-летние встают перед необходимостью осваивать мобильный телефон и компьютер, вникать в многочисленные «опции», включаться в круговорот скидок и цен, ипотечных и ссудных договоров, туристических направлений и ресторанного сервиса, новых, невиданных в продолжение всей их прежней жизни, стандартов удобств. А вместе со всем этим от молодых заимствуются целые пласты идей и оценок. Молодежь в броских корпоративных одеяниях в интерьере банковского офиса и торгового центра играет роль проводников и кормчих по миру актуальных новинок, ведет себя как снисходительные учителя и советчики по отношению к сбитому с толку старшему поколению.

Однако же ни способность делать карьеру и деньги, ни умение ориентироваться в способах достижения социального успеха, ни позитивное мышление и высокая самооценка не являются синонимами личностной зрелости. Человек становится зрелым тогда, когда обретает нравственную опору в себе, устанавливает всестороннюю связь с сотворенным миром и приходит к простоте убеждений, свойственных чистому искреннему, как бы детскому сердцу.

Такую опору человек обретает в Боге, в жизни Церкви, где люди разного возраста и с разными характерами ощущают себя одинаково по-детски обращенными к Небесному Отцу; ошибки же и недостаток зрелости восполняются и милуются Его снисхождением. Избрав для себя настоящую детскость в доверии, открытости и исполнении Божественных заданий, мы освободимся от инфантилизма.

 Источник