«Интерстеллар»: в измерении любви

В этому году Пасха совпала с Днем космонавтики. Так случилось, что незадолго до Великого поста мой давний друг-священник предложил посмотреть фильм «Интерстеллар». До разговора с другом, заметив в метро афиши об этой ленте, подумал: «Да мало ли нынче разной развлекательной фантастики! В стране война – не до того». Но, услышав рекомендацию из уст человека, который еще 20 лет назад применял в миссионерских беседах с детьми аллегории из «Бесконечной истории», понял: надо смотреть.

Быть может, у меня нет права оценивать фильм: из-за дефицита времени я редко смотрю кино, а значит, не могу комментировать как ценитель с достаточным кругозором. Но, с другой стороны, как человек впечатлительный и пишущий, не могу не поделиться некоторыми ассоциациями, возникшими по ходу просмотра.

Для начала – про общее впечатление. По мне, «Интерстеллар» сродни «Гладиатору»: психологическая атмосфера действа, видеоряд и музыка образуют ту симфонию, к которой хочется прикоснуться вновь и вновь. Иными словами, есть устойчивое желание пересматривать фильм и не раз, невзирая на то, что в фантастическо-приключенческой оболочке зрителю преподнесена подлинная драма.

Рассуждения на тему фантастического-но-в-перспективе-реального и фантастического-но-не-реального-даже-в-перспективе – оставлю в стороне: во-первых – я не физик и не астроном, а во-вторых – не это в фильме главное.

Увлекательные и опасные приключения героев – лишь среда, в которой разворачивается философская притча о жертве ради ближнего, способности принести в жертву самое дорогое, предпочесть голос сердца доводам рассудка, осознать свою жизнь не как личную принадлежность.

Какое испытание больше: оставить любимого ребенка во имя участия в негарантированном спасении человеческой цивилизации, или годы спустя встретить этого ребенка в виде умирающего старца, тогда как ты почти не прибавил в возрасте? Не знаю. Но то и другое – жертва. И главный герой приносит обе.

Финал картины – не хэппи-энд. Сцена встречи астронавта Купера с постаревшей дочерью – самая светлая и тяжелая в фильме. Она преподносит урок: отец и умирающая Мерф с одинаковой силой духа принимают свою судьбу. Любя и уважая отца, Мерф заканчивает встречу словами: «Иди. Отец не должен видеть, как умирает его ребенок». Любя и уважая дочь, – чуткость сердца которой позволила вовремя распознать спасительный сигнал отца из черной дыры, – Купер уходит. Чтобы завершить то, над чем они оба трудились: в другой галактике, на пригодной для жизни планете, ожидает помощи коллега Купера по прошлой экспедиции – Амелия Бренд.

Никто не взмахнет волшебной палочкой, чтобы Мерф вдруг помолодела. Но в ее смерти – и условной «смерти» Купера, который должен начать жизнь сначала, – врата к продолжению истории людей. В призыве к отцу – «иди» – видится подобие возгласу «Жено» – вместо «Мати», – с Креста (Иоанна, 19:26-27). И вспоминаются слова митрополита Антония Сурожского о том, что, решившись стать христианами, мы должны быть готовы заплатить за это сполна.

О том, что христианином быть нелегко, напоминает судьба другого героя фильма – астронавта Манна. Совершив разведочную посадку на одной из планет и обнаружив непригодность здешних условий, Манн борется с искушением: сообщить на землю о неудаче и смириться с тем, что его могут никогда не эвакуировать, или сфальсифицировать данные и привлечь внимание. Сломавшись, выбирает второе, хотя на земле его не ждет семья.

Купер ведет себя иначе: на мониторе бортового компьютера он видел, как мимо проходит земная жизнь его детей, но в решающий момент лишил себя последней надежды вернуться к ним – чтобы спасти Амелию (возвращение Купера в нашу солнечную систему происходит вопреки его последним ожиданиям).

В фильме нет реплик о религии. Но есть прекрасный монолог Амелии о любви как единственном чувстве, преодолевающем пространство и время, сокрушающем рациональные преграды. Казалось бы, ничего нового героиня не говорит. Но ее слова звучат за миллиарды километров от отчего дома, в глубинах холодного космического мрака, после первой потери в отряде астронавтов и первого опыта «парадокса близнецов» («релятивистского замедления времени»), посреди рассудочной дискуссии ученых о дальнейшем ходе экспедиции. В таком контексте монолог превращается в один из пиков сюжета, напоминает о том, что «свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Иоанна, 1:5): внеземной космос наполняет жизнью не органика, а присутствие человека с любящим сердцем.

Однако и это еще не все: космос в фильме не всегда «противостоит» людям – он не раз восхищает грандиозностью своих явлений (взять хотя бы черную дыру Гаргантюа), что закономерно ведет к мыслям о Премудром Творце.

Проникновение Купера вглубь черной дыры, обнаружение там пространственно-временной грани с разными эпизодами жизни своего дома на земле, тщетная попытка «отменить» расставание с юной дочерью и решение проблемы условного «настоящего», – передача к взрослой Мерф необходимых землянам данных, – все это побуждает вспомнить богословские теологумены о взгляде умирающего человека на прожитое и о непостижимых для нас путях извещений «оттуда».

Напоследок – о главной музыкальной теме фильма. В церковном пении есть такой прием: несколько певчих «держат» одни и те же ноты, создавая фон, а солист «выводит» нараспев слова молитв. Композитор Ханс Циммер применил нечто подобное: на фоне «переливов» органа, раздаются «мерцающие» звуки – будто космические сигналы на азбуке Морзе. В контексте культуры Запада, органная музыка – это, прежде всего, сопровождение мессы, католической Литургии. На Литургии вспоминается жертва Спасителя, принесенная за людей. Когда слушаешь главную мелодию «Интерстеллара», кажется, что, подобно «Прекрасному далеку», написанному для «Гостьи из будущего», произведение распространится не только благодаря фильму.

Источник

Смотрите также: 
 
КИНОХРОНИКИ 

30 христианских мультфильмов

«Гран Торино»(2008)