Психолог Наталия Инина: Фанатизм присущ неврозу, а не религии

Фанатизм – каковы его психологические и духовные основы? Укоренено ли это явление только в религии? Важно ли понимать происхождение фанатизма, чтобы с ним бороться? Возможно ли переубедить фанатика?

Эти и другие вопросы, связанные с природой фанатизма, подняла в своем докладе «Фанатизм как психологическая проблема» психолог, преподаватель МГУ и РПУ Наталия Инина. Доклад и его активное обсуждение состоялись в рамках семинара им. профессора-протоиерея Василия Зеньковского, который регулярно проходит на Психологическом факультете Российского православного университета.

Как отметил научный руководитель Психологического факультета РПУ, профессор, завкафедрой МГУ Борис Братусь, фанатизм – понятие, которое все время на слуху, мы встречаемся с ним часто и в самом разном контексте. Однако психологами эта тема почти не разработана. Поэтому и доклад Н. Ининой во многом представляет собой научную постановку вопросов, изучение которых позволит понять «зародыши этого явления», а значит – вооружиться против него знанием и пониманием, отметил Б. Братусь.

Наталья Инина начала с истории вопроса и показала, что первым определение фанатизма дал Вольтер. Единственным лекарством против этого «эпидемического заболевания», как называл он фанатизм, Вольтер считал «философский дух, то есть способность размышлять, ставить под сомнение свои взгляды, подвергать их разумной критике». Однако «этот прекрасный совет не работает в отношении тех, кого можно назвать фанатиками», отметила докладчица и далее показала, почему.

Вольтер писал о религиозных фанатиках, со временем же появились новые «личины фанатизма»: фанаты есть в политике, в спорте, в попкультуре и проч., т.е. это явление произрастает не только в области религии. По наблюдениям Н. Ининой, любому фанатику свойственно подростковое мироощущение: разделение мира на «черное» и «белое», «неразвитая рефлексия, отсутствие критического мышления, категоричность, безапелляционность, полное отрицание сложности и антиномичности бытия, высокий уровень аффективности, эмоциональный накал, поиски яркой идеи или харизматичного лидера». «Подростковый возраст – идеальный период для формирования предпосылок могущего развернуться впоследствии фанатизма. Не случайно во всех тоталитарных, идеологически несвободных обществах власть имела рычаги влияния на самосознание подростков», -- добавила Н. Инина и привела красноречивые примеры целенаправленной «прививки фанатизма» из программных текстов «Гитлерюгенда».

Отсутствие рефлексии и критического мышления – общая почва для фанатизма, предрассудков и суеверий, однако не стоит уравнивать последние с фанатизмом. Он, в отличие от более «поверхностных» предрассудков и суеверий, захватывает глубинные бессознательные уровни психики, поднимая оттуда «самые низменные и агрессивные инстинкты, которые культура и образование … испокон веков пытаются удерживать под запретом». Поэтому «обесценивание процесса познания и образования» - очень важное условие возникновения фанатизма, продолжила докладчица. 

«Постоянное движение, драйв, или «движуха», как говорят сегодня», -- еще одна непременная характеристика фанатизма, который является формой  бегства человека от самого себя, что свойственно для невротического расщепления психики. Фанатик «постоянно находится во внутреннем конфликте – с одной стороны, он нуждается в определенном руководстве, ведении “как веровать, за что бороться, как себя вести, что говорить, что думать”. С другой стороны – он хочет чувствовать себя самостоятельным, независимым, сильным, “охотником, а не жертвой”. Это раздвоенное, невротическое состояние психики делает человека уязвимым и склонным к разного рода воздействиям, а часто и жертвой коллективных психозов», -- считает Н. Инина и добавляет, что для власти такой человек удобен – им легче манипулировать.

Фанатизм возникает на почве глубинного страха «перед внутренним хаосом бессознательного». «Для удержания псевдоравновесия фанатик опирается на силу и агрессию, благодаря которым ощущает себя не слабым и безвольным рабом чужих манипуляций, коим он является на самом деле, а сильным и уверенным борцом за истину», -- сказала докладчица. Далее она размышляет о том, что важнее для фанатика в качестве ориентира – харизматическая личность или «сильная идея», и приходит к выводу, что, будучи эгоцентриком, фанатик не способен «встретиться лицом к лицу с любым другим человеком, даже если этот человек принадлежит к лагерю самого фанатика и разделяет его идеи». Поэтому чаще он устремляется за яркой идеей, с которой он «полностью отождествляет себя и благодаря этой идентификации начинает ощущать себя сильным и правым». 

Что же касается связи фанатизма и религии, то Н.Инина не согласна с теми авторами, которые считают фанатизм «побочным продуктом религиозного сознания». Однако их точка зрения понятна, ведь «религиозные идеи – это предельные идеи, затрагивающие самые глубинные, фундаментальные уровни человеческого бытия, и в этом плане сила религиозной идеи не сопоставима с любой другой». Фанатик цепляется за религиозную идею, но, «в силу узости, категоричности и примитивности своего сознания, выхватывает только часть идеи, как правило, извращая ее. Всю же полноту, антиномию, напряжение и вопрошание, как раз и являющиеся глубинным содержанием религиозного сознания, он отменяет и отвергает. Он оставляет себе не суть, а лозунг, которому верит, которому служит и за который готов умереть», отметила психолог. Фанатизм можно назвать верой, но вера эта --  «глубоко деструктивная, невротическая, “отрицательная”…, ее трудно назвать в полном смысле слова религиозной верой», -- делает вывод исследовательница. Да, фанатик выбирает «идею спасения», однако «речь идет не об осознании собственных ошибок и грехов, не о покаянии, подразумевающем смирение и сокрушение, а о спасении «мира от врагов», о «восстановлении справедливости», о «победе над злом». Поэтому фанатик «ищет власти, а не истины», как говорил Н. Бердяев.

Как общаться с фанатиком? Поскольку ему свойствен глубочайший эгоцентризм, в его мире «нет места другой человеческой личности, нет права на иное мнение», на другого человека он проецирует «образ врага», он в принципе не способен на диалог. Именно поэтому совет Вольтера, к сожалению, неприменим, ведь мы имеем дело не с заинтересованным собеседником, а с «предметом психопатологии и психоанализа» (опять же Бердяев). Отвечая на вопросы слушателей, Н. Инина отметила, что, имея в семье фанатика, надо «тратить силы не на борьбу с фанатизмом, а на психологическое оздоровление», т.е. работать с причинами этого деструктивного умонастроения, учитывая, что «фанатизм присущ неврозу, а не религии».

Фанатику может помочь тот, кто «устойчив в вере и устойчив психологически», продолжила клинический психолог, руководитель УОППН «Тушино» Анна Мухаметшина. Она утверждала, что «есть жизнь после фанатизма» -- по ее данным, около 50% фанатиков могут излечиться в результате грамотной терапии.

На семинаре зашла речь не только о психологический, но и о духовной подоплеке фанатизма. Эгоцентризм в духовной проекции – не что иное, как гордыня, ответила Н.Инина. По ее словам, фанатик, в отличие от подлинно верующего человека,  все делает «во имя свое». «Проблема самости – логово фанатизма», -- согласился с ней профессор, член-корреспондент РАО Виктор Слободчиков. Он предложил новые «разметки проблемного поля» для исследования фанатизма: это «самобожество» и «вместобожество», феноменология фанатизма в разных религиях, гендерные особенности фанатизма, социальные его аспекты и т.д.

«Фанатик не попадает в пространство подлинной веры. Он защищает собственную слабую веру от всего, что может ее поколебать, и защищает Бога, как он это понимает. Фанатизм – это явление чуждое для веры», -- подытожил священник Петр Коломейцев, декан факультета психологии РПУ.

Юлия Зайцева