"Очень приятно, лузер"

В ларьках подземных переходов традиционным спросом у покупателей пользуются футболки с надписью «Очень приятно, царь» (цитата Ивана Васильевича Бунши из популярной кинокомедии «Иван Васильевич меняет профессию»). Но, как говорится, в каждой шутке — только доля шутки. Интересно, пользовалась бы сегодня аналогичным спросом футболка с надписью «Очень приятно, лузер» — в мире, столь центрированном на успешность?

Яппи идут

Современную культуру нередко называют «цивилизацией достижений». Ярким свидетельством нынешних ценностей могут служить заголовки мировых бестселлеров, заполонивших первые ряды книжных магазинов: «Преврати себя в бренд», «Рождённые выигрывать», «От хорошего к великому», «Миллионер без диплома. Как добиться успеха без традиционного образования» и прочее.

«Гонка достижений» представлена на самом разнообразном уровне: политическом, межкорпоративном, межличностном. Если ещё в XIX веке метафора «ярмарка тщеславия» Уильямом Теккереем в его одноимённом романе использовалась в сатирическом ключе, то сегодня тщеславие воспринимается как верный признак активной личности со «здоровыми» амбициями и мотивацией.

В культурном пространстве фиксируется уникальный феномен — появление субкультуры яппи. После финансового кризиса 1970-х в начале 1980-х годов в Америке на смену беспорядочному романтизму «детей цветов» с их рок-фестивалями, песнями у костра, пацифистскими митингами и неприхотливой жизнью в передвижных домах-трейлерах приходит прагматизм молодых городских дисциплинированных профессионалов-карьеристов, выпускников «бизнес-школ».

Формируется новый идеал молодых людей: амбициозные, целеустремлённые, очень мобильные, ведущие здоровый образ жизни парни и девушки, как правило, даже в семейной жизни отказывающиеся от детей (так называемые «dinks»), ориентирующиеся на максимально высокую заработную плату, посещающие престижные вечеринки, владеющие дорогими авто и гаджетами, роскошными пентхаузами. Их не стоит путать с субкультурой «мажоров», так как, в отличие от последних, всего в своей жизни они действительно добились собственными усилиями.

О таком молодом человеке, как яппи, обычно говорят «self-made man». В нашей культурной среде «яппи» появились позже — с провозглашением независимости страны, в начале 1990-х — и оказались более политизированными. Чаяния и разочарования яппи на постсоветском пространстве в своё время были представлены в нашумевшем фильме Романа Прыгунова «Духless».

Богатеть для Бога?

Нынешний культ успешности связывают с распространением американских ценностей. Протопресвитер Александр Шмеман, которого меньше всего можно заподозрить в американофобии (он гордился своим американским гражданством и любил гостеприимно приютившее его государство) в своём дневнике тем не менее писал: «Американская болезнь: патологическая боязнь не быть популярной, выпасть из круговой поруки того социального микроорганизма, к которому принадлежишь» (запись от 19 февраля 1982 года).

Сегодня обращают внимание на то, что именно в американской культуре в значительной степени сформировалось отождествление понятия успеха с «профессиональной успешностью». При этом, по мнению некоторых исследователей (Макса Вебера и других), сама американская модель успеха во многом базируется на протестантской этике, в частности, на идеях реформатора Жана Кальвина и его английских последователей XVI–XVII веков — пуритан, а также на идеях пиетизма.

Одной из ключевых здесь оказывается концепция предопределения к спасению, в православии отвергнутая. На почве этой идеи вырастает и учение о профессиональном призвании как основной форме служения и прославления Творца избранными Им ко спасению верующими. Вся жизнь человека, в том числе и духовная, уподобляется «деловому предприятию» (Макс Вебер). Сам образ делового человека во многом идеализируется. Эффективность осуществления своего профессионального служения измеряется, главным образом, нравственной добросовестностью и финансовой прибылью. При этом финансовый достаток верующего в идеале не должен служить гедонистическим целям, но лишь направляться на благие дела во славу Бога.

Интересно, что в пуританской среде отказ от возможности финансового преуспевания нередко расценивался как грех. Макс Вебер цитировал одного из пуританских авторов, Ричарда Бакстера: «Если Бог указует вам этот путь, следуя которому вы можете без ущерба для души своей и не вредя другим, законным способом заработать больше, чем на каком-либо ином пути, и вы отвергаете это и избираете менее доходный путь, то вы тем самым препятствуете осуществлению одной из целей вашего призвания (calling), вы отказываетесь быть уп­равляющим (steward) Бога и принимать дары Его для того, чтобы иметь возможность употребить их на благо Ему, когда Он того пожелает. Не для утех плоти и грешных радостей, но для Бога следует вам трудиться и богатеть».

Успех ≠ счастье

К слову, ещё до выхода труда М. Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» были напечатаны работы, ставящие под сомнение обоснованность его концепции. После же публикации книги началась активная критика позиции «Эйнштейна в социологии», как называли Вебера. Критика велась и ведётся по самым разным направлениям. Например, существует теория, что условием возникновения «духа капитализма» стало вытеснение евреев из католических стран в протестантские — путём запрета некоторых видов экономической активности. По мнению же Вернера Зомбарта, самого известного оппонента Вебера, линий развития капитализма по «религиозному признаку» было несколько.

Многие исследователи разрабатывали (и разрабатывают) теории обратной связи: они считают, что это почву для Реформации подготовило активное развитие капитализма (Эдвард Вестермарк, Ричард Тоуни, Аминторе Фанфани и др.).

Однако оставим эту проблему на суд религиоведов и социологов. Очевидно другое: разговор о культивировании концепта успеха в современной культуре невозможен без привлечения психологической лексики. Ведь стремление к успеху может быть выражением таких проявлений личности, как самоактуализация, поиск смысла жизни, врождённый социальный интерес, проявляющийся в соотнесении себя с другими, невротической озабоченности одобрением окружающих и прочее.

Сам успех может как связываться с идеей личных достижений человека, так и считаться следствием удачи, внешних счастливо сложившихся обстоятельств. Так или иначе, само стремление к успешности связано с жаждой признания. Это желание можно интерпретировать двояко: как здоровую потребность быть замеченным, интересным, любимым — и как форму тщеславия и гордыни.

Но и такой анализ проблемы успеха «скользит по поверхности», не затрагивая самых важных аспектов. Воспалённое стремление к успешности повышает риск редуцировать человеческую личность исключительно к её внешним проявлениям. Однако, как отмечает одесский богослов протоиерей Вячеслав Рубский, «нужно заходить по ту сторону параметров, свойств, доходить до сути и там находить Другого. Не сводить Другого к его свойствам — он всегда больше их».

Эту же рекомендацию можно применить к самому себе. Ведь я всегда больше своего социального статуса, ролей, достижений, мнения окружающих, даже своих природных данных, ведь каждый человек — образ и подобие Божие. И «я теперешний» никогда не тождественен «я вчерашнему». Вот почему в восточнохристианском богословии не принят протестантский тезис о предопределении ко спасению: человек в любую минуту может спастись или погибнуть — в зависимости от состояния своей души. Разбойнику, распятому рядом со Христом, достаточно было мгновения искреннего покаяния, чтобы «обнулить» счёт злодеяниям всей своей жизни и удостоиться Царствия Небесного.

Ровно так же успех не тождественен счастью. Можно быть успешным и «эффективным» во всех сферах своей внешней жизни и... не заполнить внутри «дыру размером с Бога» (Ж. П. Сартр).

Помню, как поразила меня история самоубийства молодого актёра Ли Томсона Янга — звезды американских телесериалов. Этот улыбчивый, приятный 29-летний парень состоялся вроде бы во всех отношениях: хороший человек, красавец, успешный телеактёр, любимец фанатов и коллег по съёмочной площадке, друзей. А в своей жизни он ощущал пустоту и неудовлетворённость. Застрелился...

Ирония общественного признания

Иногда понимание каких-то важных вещей нам подсказывает сам язык. Так Г. С. Померанц, рассматривая этимологию слова «счастье», указывал на его происхождение от слов «со-частье», то есть «собор всех частей», целостность бытия. В погоне исключительно за успешностью мы рассеиваем своё внимание, сами себя лишаем этого целостного взгляда на мир. Вместо полноты бытия получаем то, что один из прекраснейших современных православных богословов, американец Дэвид Бентли Харт, называет «триумфом ничто».

И потом, не всегда успешность и признание свидетельствуют о подлинной состоятельности и таланте в той или иной сфере деятельности. Вспомним из истории искусств, сколько прекрасных мастеров, творчество которых сегодня изучают по учебникам и о которых снимают фильмы, в жизни оказывались настоящими «неудачниками».

Леонардо да Винчи не доводил до конца свои проекты; его эксперименты с составом красок и грунтов терпели крах: красочный слой осыпался и трескался. Семья разорившегося Рембрандта, лишившегося дома и коллекции картин, вынуждена была скрываться вместе с отцом семейства от кредиторов и периодически публиковать ложные уведомления о его смерти, чтобы повысить спрос на картины. Оставленный учениками и почитателями, величайший голландский живописец умер в нищете и забвении и похоронен в неизвестной могиле.

Иоганн Себастьян Бах, признанный органист и музыкальный педагог, при жизни был не понят современниками как композитор (даже его сын Филипп Эммануил оказался успешнее) и также умер в бедности. Прекрасный Моцарт не получил известности при венском дворе, а после своей смерти оставил семью в долгах.

Ван Гог, талантом которого восхищались современники-модернисты («Он переплюнет всех нас», — говорил о нём Ренуар), всю свою жизнь терпел неудачу за неудачей. Его уволили с должности продавца в картинном салоне за излишнюю честность, прогнали с миссионерской кафедры в маленьком шахтёрском городке за отказ сотрудничать с властями и манипулировать через проповедь местным населением. Всю жизнь он находился на иждивении брата Тео, так как его картины никто не покупал.

Список «недопонятых» мастеров только среди живописцев-модернистов можно пополнить именами Чюрлёниса, Пиросмани, Модильяни, Редона и прочих. Такова ирония общественного признания.

Внутренние комплексы христиан

Даже мы, верующие, часто апеллируем именно к профессиональной успешности как к доказательству состоятельности Церкви. Заметила за собой характерную ошибку: в дискуссиях с атеистами о якобы конфликте веры и науки в качестве аргумента ссылаюсь на признанные авторитеты, то есть на выдающихся учёных, веривших в Бога: Альберта Эйнштейна, Макса Планка, Эрвина Шрёдингера, Вернера Гейзенберга, Чарльза Таунса — список можно продолжать и продолжать. Но докажут ли имена этих добившихся успеха в науке и сделавших блестящую карьеру учёных факт существования Бога неверующим людям? Наивно полагать, что да... Только личная Встреча.

И я подумала, что мои попытки ссылаться на авторитет успешных людей продиктованы, наверное, каким-то внутренним комплексом, моей неуверенностью как верующего человека в том, что христианин также может быть «эффективным», успешным в этом мире. О природе такого внутреннего дискомфорта часто писал отец Александр Шмеман, когда в своём дневнике указывал на частое наше неверие, что христианство может подлинно преобразить нашу жизнь, а не оградить нас от неё.

Вот и мы искажаем в себе христианство, оказываясь в какой-то расщеплённой реальности. Бежим от мира, вместо того, чтобы преображать его. И вместе с тем претендуем на «сильную позицию» «власть имеющих» в этом раскритикованном нами же мире. Отец Александр приводил символичный для него эпизод из одного своего перелёта в самолёте: когда летели ругающие блага цивилизации староверы в дорогих, отлично скроенных костюмах и золотых украшениях...

Отпускать свои достижения

Земной путь Христа — череда отвержений, кульминацией которой оказывается Голгофа, где толпа, вчера возглашавшая Ему «Осанна!», кричит: «Распни, распни Его», осыпая ругательствами и насмешками. Любимые ученики разбежались, испугавшись. И победа над смертью оказывается победой не горделивого триумфатора, а Богочеловека, в любовном кенозисе принявшего на себя опыт одиночества и предательства, человеческий опыт кажущейся богооставленности: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мф. 27, 46).

Как далёк от мирского понимания успеха этот образ Распятого Бога, «моего хрупкого Бога» — как написал испанский журналист и писатель Хуан Ариас. И потому христианин в этом мире заведомо не может «делать ставку» на триумф и славу. Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы своё; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир. Помните слово, которое Я сказал вам: раб не больше господина своего. Если Меня гнали, будут гнать и вас (Ин. 15, 18–20).

Но успех не стоит понимать узко — исключительно как признание, материальное благополучие и высокий социальный статус. Осторожно мы должны относиться и ко всяким попыткам фиксации достижений собственной духовной жизни. На примере дневника Бенджамина Франкли­на с его таблицами и статистическими исчислениями успехов на стезе добродетели Макс Вебер упоминал протестантскую практику самим «прощупывать себе пульс» духовной жизни. В более скрытых формах нечто подобное проявляется, к сожалению, и в нашей традиции.

Митрополит Антоний Сурожский приводил древнюю интерпретацию падения Денницы как историю невозможности отпустить свои достижения, свою духовную состоятельность: «Некоторые ангелы загляделись на себя, посмотрели на себя и увидели свою непостижимую красоту, и испугались её потерять ради того, чтобы её перерасти. Они забыли в тот момент, что вся эта красота, всё это сияние, которое в них, — Божие сияние, оно им не принадлежит».

Потому нужно сохранять это внутреннее движение, готовность всё своё отринуть и идти за Творцом. И потому так важна бдительность в моменты кажущейся духовной устойчивости — как отдельного человека, так и Церкви в целом. Не случайно святитель Иоанн Златоуст говорил, что для Церкви самыми опасными оказываются не времена гонений, а времена процветания, благополучия.

Как часто мы обманываемся, пытаемся найти внешние критерии «эффективности» внутренней духовной жизни. Мы пытаемся навязать Богу свою систему координат, забывая, что Ему известна подлинная сущность каждого человека и его духовный уровень.

Характерная иллюстрация из проповеди владыки Антония Сурожского: «У нас был в Париже священник, который отчаянно пил — не всё время, но когда запивал, то запивал крепко. Я тогда был старостой, он приходил в храм на службы в таком виде, что качался на ногах. Я его ставил в угол и становился перед ним, чтобы он не упал. Мне тогда было лет двадцать с небольшим, у меня понимания было очень мало; мне его было жаль как человека, потому что я его любил, вот и всё. Потом случилось так, что нашего приходского священника немцы взяли в тюрьму, и этого пившего священника попросили его заменять. Он тогда бросил пить; он служил, я к нему пошёл на Исповедь сразу после того, как его назначили, потому что не к кому было идти. Я шёл к нему с мыслью, что я исповедуюсь Богу. Священник, как говорится в увещевании перед Исповедью, только свидетель, значит, он будет свидетельствовать перед Богом в день Суда о том, что я сделал всё, что мог, чтобы сказать правду о своём недостоинстве, о своих грехах.

Я начал исповедоваться, и я никогда не переживал Исповедь как в тот день. Он стоял рядом со мной и плакал — не пьяными слезами, а слезами сострадания, в самом сильном смысле со-страдания. Он со мной страдал о моей греховности больше, чем я умел страдать, он страдал всем страданием собственной жизни за мою греховность, и он плакал всю Исповедь. И когда я кончил, он мне сказал: „Ты знаешь, кто я такой. Я не имею никакого права тебя учить, но вот что я тебе скажу: ты ещё молод, в тебе есть ещё вся сила жизни, ты всё можешь осуществить, если только будешь верен Богу и верен себе. Вот что я тебе должен сказать...“. И он мне сказал многое истинное. На этом кончилась Исповедь, но я никогда не забывал этого человека».

Успеть пойти за Христом

Безусловно, успех в христианской картине мира не воспринимается как то, что приведёт человека обязательно к погибели, так что не стоит его демонизировать. Равно как не стоит и намеренно искать неуспеха. Как говорится, «на крест не просятся, но с него не сходят».

Успешная жизнь — это не хорошо и не плохо, как и эффективное пищеварение. Это нечто нейтральное, то, чему сам человек может сообщить позитивное или негативное значение. Успех — вне христианской системы ценностей и антиценностей. И возле Христа были успешные люди, хоть и в меньшинстве (например, иудейский старейшина Иосиф Аримафейский). Просто, будучи успешным, сложнее отважиться на риск веры, сложнее пойти за Христом, ведь, возможно, это повлечёт за собой требование «оставить» все свои «покорённые вершины».

И тем не менее, в числе святых Православной Церкви нередки случаи праведников, жизнь которых вполне отвечает и современным критериям успешности. Приведу только один пример преподобной Анны Новгородской (до крещения Ингигерды, в крещении Ирины) — старшей дочери шведского короля Олафа, жены киевского князя Ярослава Мудрого. Она была одной из наиболее успешных и влиятельных женщин своего времени: блестяще образованная, в отсутствие супруга заменяла его в управлении государством, вела политические переговоры, была матерью девяти детей (также по светским меркам состоявшихся: вступили в брак с ведущими европейскими правящими династиями), занималась благотворительностью. На склоне лет она приняла монашеский постриг с именем Анна и, таким образом, свой успех направила на прославление Творца.

На мой взгляд, наиболее органично к христианской картине мира понятие «успех» можно приобщить, если связать его с глаголом «успеть»: то есть максимально продуктивно использовать время, отведённое Творцом.

Есть прекрасные слова митрополита Антония Сурожского: «Если кто был „неудачником“, то это Христос, потому что, если посмотреть на жизнь Христа и на Его смерть вне веры — это катастрофа. <...> В этом отношении мы должны быть очень осторожны, когда думаем о христианской деятельности как о такой деятельности, которая целесообразна, планомерна, успешна, которая обращена к определённой цели и её достигает, которая так проводится, что венчается успехом. Это не значит, что успех, планомерность, целесообразность не соответствуют христианской деятельности, но не в них сущность христианского момента, Христова момента в деятельности. Сущность его в том, что Христос во всей Своей деятельности, в каждом слове, в каждом деле, во всём Своём бытии выражал, делал конкретной, реальной волю и любовь Божию». Вот только как бы научиться смотреть на мир глазами веры...

Анна Голубицкая