Почему в моем детстве дразнили и обзывали, а теперь насилуют

«Папа велел дать Сережке сдачи. Когда я сказала, что он гораздо сильнее меня и мне непременно попадет, папа пожал плечами и сообщил, что если я не научусь стоять за себя, так меня и будут всю жизнь лупить те, кто сильнее». Сегодня мы учим детей толерантности, запрещаем давать сдачи, оберегаем от опасностей, а в трудных случаях с ними работают психологи – почему их мир не становится безопаснее? Размышляет Татьяна Краснова.

На первый взгляд, детство стало бесценным.

Пятьдесят лет назад, когда мне было пять, к нему относились значительно проще.

Нет, теоретически СССР, в котором я родилась и выросла, верил в то, что все лучшее, в том числе и будущее, принадлежит детям.

На практике к подрастающему поколению относились довольно спокойно.

Мало у кого из нас были няни, а неработающие мамы были редкостью, поэтому в школу мои одноклассники приходили с ключом на шее и после уроков безо всякого присмотра играли во дворах в футбол и казаков-разбойников.

Нас оставляли на полдня под присмотром соседей, а иногда и дворника.

К нашей сохранности взрослые относились значительно спокойнее, чем сейчас.

При падении с велосипеда, например, полагалось думать не о синяках и шишках, а о целости штанов. В моем случае – вовсе не потому, что штаны были дороги. По советским меркам моя семья была вполне обеспеченной. Просто разбитые коленки и ссадина на лбу считались ерундой…

А шлем… В общем, поверьте, что шлем тогда полагался только мотогонщику из фильма «Цирк». По сюжету, тот выполнял головокружительные трюки под куполом.

То, что позже стало считаться экстремальным видом спорта и приобрело гордое имя «паркур», в моем детстве называлось походом «на стройку за карбидом» (помните, ровесники, что это такое?), и за успешное преодоление полосы препятствий полагалась не медаль, а подзатыльник за все те же порванные и перепачканные штаны.

Ртуть из разбитого градусника, помнится, достаточно было замести веником на бумажку и постараться не порезаться об осколки.

Ни о какой специальной юстиции, стоящей на страже детских интересов, конечно, никто и слыхом не слыхивал.

Мир сильно изменился. Как говорят, он стал безопаснее.

Сообщения в многочисленных “вконтактных” группах школы и вообще Пскова, в основном, потерли. Страничка Кати в самой популярной российской соцсети уже “убита”. Страничку Дениса еще можно увидеть. Статус – этакий “лозунг” страницы – “Новая жизнь. Новое бухло”. 14 ноября 2016 года – последняя запись. Предыдущий пост, от 9 ноября – фото с Катей и текст, вроде бы говорящий о том, что они расстаются. Как понятно из последовавших событий, ребята успели помириться. На фото, сделанном чуть раньше, они безмятежно улыбаются. Денис на этом фото похож на “хоббита” Элайджу Вуда. Они счастливы.

Выученная суровость

Денису и Кате посвящается

Я не знаю статистики, но искренне хочу верить, что велосипедные шлемы, детские автомобильные кресла и прочие приспособления спасли многих людей от смерти и серьезных травм. Здесь, конечно, надо оперировать цифрами.

Есть область, где можно с большей или меньшей уверенностью положиться на ощущения. Я говорю о чувстве комфорта и безопасности.

Как вам кажется, с ними дело теперь обстоит лучше?

Я родилась через 19 лет после окончания самой страшной войны в истории человечества. Сейчас я думаю, что 19 лет – это очень недолгий срок. Мы тогда жили среди людей, которые кое-что знали об оружии, умели им пользоваться и помнили, каково это – убивать живых врагов и видеть гибель живых друзей. Эти люди были со смертью «на ты».

Современные психологи считают, что это очень опасно.

Тем не менее, вход в школу моего детства охраняли дежурные. То есть старшеклассники с красными повязками на рукаве.

Основной обязанностью дежурного было не пропустить в школу человека без сменной обуви. О людях с винтовкой в рюкзаке в ту пору никто не слыхал, поэтому другой охраны в наших школах не было.
Расстрел одноклассников как «радикальный» способ решения психологических проблем появился позже. Как мне иногда кажется, вместе с «психологическими проблемами» в их нынешнем понимании.

Вот тут я хочу сделать паузу и очень четко проговорить несколько вещей.

Первая – я не считаю мир моего детства идеальным. Я не считаю его хорошим и правильным. Я уж и не говорю о той стране, где мы тогда жили – ее обсуждение я вообще хотела бы оставить в этом тексте за скобками. И я не хочу – повторяю, не хочу сказать, что в моем детстве не было жестокости. Она была. Сейчас мне кажется, что она была какой-то другой, но мои ощущения можно списать на почти пенсионный возраст.

Вторая – я не хочу ставить моих ровесников в пример тем, кто растет сейчас. Это было бы как минимум глупо и наивно, а чаще всего – просто бессмысленно.

Тогда, в моем детстве, все было иначе.

В начале семидесятых не принято было жаловаться учителям и родителям.

Точнее – жалобы учителям запрещал суровый неписаный школьный кодекс, а родители…

Помнится, классе в пятом я пришла к папе с рассказом про то, что меня лупит одноклассник Сережка. Папа велел дать Сережке сдачи. Когда я сказала, что он гораздо сильнее меня и мне непременно попадет, папа пожал плечами и сообщил, что если я не научусь стоять за себя, так меня и будут всю жизнь лупить те, кто сильнее.

Через пару дней родителей моих вызвали в школу, потому что в драке я оторвала рукав от Сережиного школьного пиджачка. Подбитый Сережин глаз, как мы помним, во внимание не принимался.

В школе меня умеренно поругали, дома умеренно похвалили, с Сережей мы дружили до самого выпускного, свои коммуникативные проблемы я обучилась решать сама…

И вот сейчас с некоторым холодком представляю, что скажут мне в ответ на этот ужасный рассказ мамы современных пятиклассников.

Они скажут, что это ужас, кошмар, варварство, культ насилия, уничтожение тех, кто слишком слаб для того, чтобы постоять за себя, виктим-блейминг, оправдание жестокости и травля по отношению к мальчику Сереже. Тот, в силу своих психологических особенностей и ситуации в семье, был подвержен приступам агрессии, которые с ним должен был отрабатывать хороший психолог, а никак не науськанная папой одноклассница, испортившая форменную одежду и внешний вид «агрессора».

Нет, я не шучу, не ерничаю, не иронизирую и не спорю – это действительно не метод.

Беда в том, что метода я, например, не знаю. И, судя по информационному фону, его не знаю не только я.

Я очень хочу понять, почему так мало помогает наличие психолога в школе, деятельное участие родителей во взаимоотношениях детей с их друзьями и прочие важнейшие вещи.

Почему, несмотря на все попытки привить детям толерантность, травли не становится меньше, и она, похоже, становится все страшнее.

Почему, например, в моем детстве дразнили и обзывали, а теперь насилуют?

Как вышло так, что в моем классе с ябедой-Сонькой не разговаривали, а теперь такую же Соньку загоняют на крышу, раздевают и заставляют прыгать вниз (такую невероятную новость я прочитала несколько дней назад и до сих пор не могу опомниться)?

И почему только за эту весну и только в моем ближнем кругу покончили с собой не меньше четырех старшеклассников?

Проще говоря, почему при таком внимании к безопасности, при такой защите, при таком уровне толерантности, при целой армии психологов и грамотных родителей, защищающих права детей – становится не лучше, а страшнее?
Почему эти дети не менее, а часто более жестоки, чем мы, и почему они так мало ценят чужую и свою жизнь?

Разве не должно быть наоборот?

У меня нет ответов на заданные вопросы.

Может быть, они есть у вас?

У меня есть только просьба: берегите друг друга.

Мир пока почему-то не стал безопаснее и добрее.

Татьна Краснова 
Источник