«Я помню момент истинного счастья». Чему меня научила умирающая женщина

Много лет назад, в мои студенческие годы, одна умирающая женщина, которую я сопровождала в приготовлении к переходу в мир иной, передала мне знание о большом счастье, которое с тех пор всегда со мной.

«Обняла, а она неожиданно обмякла в моих руках»

Полина Ивановна в момент нашей встречи показала себя как женщина-кремень. Сухо смерила меня взглядом, назвала цену и правила моего проживания в спальной комнате ее сталинской полногабаритной двухкомнатной квартиры, кивнула на огромный антикварный стол 1913 года, покрытый зеленым сукном и книжную этажерку, клейменную той же мануфактурой, плотно надавила на матрас односпальной сетчатой кровати с металлическими набалдашниками на панелях, открыла маленький холодильник и показала на правый угол нижней полки, пересчитала деньги, поджала губы и ушла в свою комнату смотреть телевизор.

В течение следующих четырех лет она поджимала губы каждый раз, когда я заявлялась под утро или поздно ночью звонила в дверь — она закрывала ее изнутри на щеколду, чтобы проучить меня либо просто отчаявшись меня ждать. Утром она особенно громко гремела кастрюлями и спиной демонстрировала свое возмущение моим непотребным поведением. Я заходила на кухню и обнимала ее сзади. 

Не помню когда я обняла эту чужую мне женщину первый раз, но помню, что она как-то неожиданно обмякла в моих руках. Как это было не странно, я, девочка из маленького таежного городка, нищая студентка, снимающая у нее комнату, ей сочувствовала.
Полина Ивановна выучилась на экономиста, во время войны работала на авиационном заводе имени Чкалова, режимном предприятии, где за пятиминутное опоздание на смену могли запросто посадить. В свободное от работы время бегала, как все девчонки, на танцы, а после войны удачно вышла замуж за будущего большого чиновника. С той поры, можно сказать, жила сыром в масле. 

Овдовела она в середине 80-х. Дети к тому времени уже были взрослые, родили ей внуков, разъехались. Дочь удачно пребывала замужем за бывшим управляющим курортами СССР и жила припеваючи в Москве. Сын был милый лоботряс и периодически навещал мать, когда та отоваривала талоны на масло, сахар, мясо и водку. Несмотря на внешнее благополучие, она была очень одинокой, но фасадом оставалась всегда неприступной и даже суровой.

Правила нашего общежития я нарушала регулярно, но она как-то свыклась с моими выходками и студенческой безбашенностью. Мы злились друг на друга, днями не разговаривали, мирились, смеялись, плакали, словом, со временем сроднились.

«Глобальное счастье от простого падающего снега»

Она попала в больницу со странным заболеванием — у нее раздуло живот в тугой барабан, и врачи долгое время не могли понять причину. Поставили редкий диагноз, сделали две операции и отправили домой умирать. Родственники оказались не способными обрабатывать свищи, пролежни и ставить уколы, но к счастью время от времени навещали вмиг превратившуюся в тонкоголосый божий одуванчик старушку. 

Как потом выяснилось, они очень переживали, что она отпишет мне квартиру. Она с грустью смотрела на своих растерянных детей, которые совсем не к месту твердили: «Мама, ты скоро поправишься». Мы встречались с ней взглядами, и она жестом просила к ней наклониться, чтобы прошептать: «Пусть они уйдут». Уколы, перевязки, воспоминания, обсуждение последних ее желаний и её похорон сроднили нас еще больше.

Как-то я спросила её: «Вот вы, Полина Ивановна, прожили насыщенные 78 лет, имели надежного мужа, хорошую семью, дом-полную чашу, здоровых успешных детей, и вот скажите же мне, когда именно вы были по-настоящему счастливы?» Она задумалась и окрепшим вдруг голосом сказала: «Да, помню момент истинного счастья. Был зимний вечер, никого не было дома. Снег медленно, в освещении фонаря, падал и падал и падал. Это был самый острый момент счастья. Странно, что это ни рождение моих детей, ни муж, которыми я так гордилась, ни какие-то моменты радости, а именно тот падающий снег…» Она даже как-то растерялась от такого неожиданного откровения.

На следующий день я держала ее сухую, еще теплую, но уже бестелесную ладонь, когда она уже в предсмертной агонии натужно хрипела, словно продиралась сквозь плотное вязкое пространство. Она крепко сжимала мою руку, а потом вдруг ослабила хватку, задышала тонко-тонко и легко и, будто прошелестев своими последними вдохом и выдохом, ушла… И оставила то осознанное глобальное счастье от просто падающего снега со мной.

И вот я коплю и коплю эти микромоменты осознанного счастья. Вот кусочек ясного голубого неба среди плотных серых облаков. Вот запах грибов от мокрой земли после дождя. Вот сегодняшние тяжелые капли дождя на траве, и вот большой свежий лист, недавно оторвавшийся от ветки, плотно вжался в мокрую землю. 

Часто, конечно, отвлекаюсь. Забываю. Спешу. Потом пугаюсь, что упускаю вон те осенние растрепанные розы. Там еще был океан, горизонт, много-много неба. Тот соловей много-много лет назад. То прохладное глубокое лесное озеро. Снежная лесная лыжня и кедры-кедры. Незатейливые моменты с любимыми, близкими, родными. И тоже падающий за окном моего детства снег. Как же все это мимолетное, но вечное, важно. Просто счастье. Просто сейчас.

Источник