И целого мира мало

«Зачем учить столько всего ненужного?» — спрашиваешь ты себя каждое 1 сентября, разглядывая выданные накануне новые учебники. Для чего филологу математика, а физику теория литературы, кто вообще составляет учебную программу и о чём думают эти люди? А главное — почему так скучно всё? Как так получилось, что увлекательный, манящий когда то процесс познания нового превратился в страшную рутину? Открывая тему номера об образовании будущего, «Отрок» разбирается, что делать с невыносимой скукой образования настоящего.

Удивлён ты или нет

Слово «школа» происходит от древнегреческого «σχολή», одно из значений которого — «свободное время». И когда я об этом говорю, всегда возникает дикий смех, потому что в нашем понимании такие вещи — прямо противоположные.

На самом деле это очень важно, потому что в Греции, у греческих философов, школа возникла ровно потому, что появились свободные люди, у которых было свободное время. Когда спрашивают, что ты делаешь в свободное время, конечно, я отвечаю: «Делаю, что хочу». Проблема в том, что человек не знает, чего он хочет, и для многих свободное время гораздо тяжелее, чем несвободное. На работе твой начальник точно знает, чего ты хочешь, а после работы ты свободен и не знаешь, чем себя занять. Но делай что хочешь.

И чего же хочет человек? — Быть счастливым. Он что то делает для своего счастья, счастья не достигает, поэтому возникают школы как специализированные места, философские площадки, на которых человек пытается, будучи свободным, быть счастливым.

В античной школе в число занятий не входил физический труд. Он оставался уделом рабов — несвободных, не граждан. Что сделало христианство? Во-первых, демократизировало школы. Во Христе все — свободные. И проблема человека — что делать, чтобы быть счастливым — касается каждого, а не только элиты. И первым результатом христианского образования стало то, что школа предполагает участие в ней всех.

Во-вторых, — и это потрясающе — дальше произошла эволюция преподобного Венедикта Нурсийского. Он понял, что физический труд необходим не только чтобы выжить и себя прокормить, но это ещё и часть духовной практики. Поскольку Сам Бог, творя мир, действует и преобразовывает, постольку образ Божий в нас предполагает, что мы можем, следуя за Ним, тоже что то делать с этим миром. И в монашеской практике, в Бенедиктинском ордене появляется девиз «Ora et labora» — молись и трудись. Оказывается, практика преображения мира нужна в том числе и чтобы познать самого себя, открыть рецепт счастья. Так философская школа ложится в основу монашеской традиции.

Что произошло со школой в современном её представлении? Ещё во времена Аристотеля было понятно, что исток философии — удивление. И не столько философии, сколько настоящего человеческого счастья. Безусловно, не только удивление делает нас счастливыми, но именно оно работает как элементарные ворота в школу. (В одной итальянской школе я видел девиз, который так и звучал: «Только удивление знает».) То есть если ты не удивлён, всё остальное не имеет смысла.

Современная школа устроена так, что не только не производит удивление, но, наоборот, каким то таинственным образом его убивает. Удивлённый человек неудобен. Он не усваивает вовремя материал, его трудно дисциплинировать и так далее. Причин много, и мы видим результат: наши учителя профессионально убивают любое удивление — каждый по своему предмету.

В этом суть кризиса. Ради каких то целей, которые кажутся значительными — социализация учеников, подготовка их к поступлению, родителей порадовать (папа с мамой ведь должны знать, что будет дальше, будет ли у их ребёнка профессия), взрослые полностью снимают вопрос об удивлении. Кого вообще интересует, удивлён ты или нет? Все заняты «серьёзными вещами». Но поскольку удивления нет, всё остальное не имеет смысла.

Сколько нужно для счастья

Нормальный путь возрождения школы, образования в целом — работать с удивлением, культивировать его. Не потому, что это самоцель, а потому, что это — главное условие счастья.

И, конечно же, дальше надо что то делать с глубочайшим кризисом желаний. Социологи о нём говорят, исследуют его. Энное количество лет назад педагогика строилась на том, что в ребёнке надо поддерживать добрые намерения и благие желания, а плохие и опасные блокировать. Сейчас так вопрос вообще не стоит. Теперь задача — найти хоть какие нибудь желания. Нет желаний, не с чем работать. Нечего эксплуатировать и нечего развивать.

Если современного человека наивно спросить, на что он ориентируется в своей жизни, многие скажут, что надо получать наслаждение, избегать страдания и не мешать другим делать то же самое. Несложная такая минималистская этика. Тот, кто так мыслит, уже почти этический герой.

Проблема заключается в том, что если слишком сильно достигать наслаждений, тело то одно — оно «сломается», и тогда вторую половину жизни придётся избегать страданий. Поэтому люди, которые считают себя очень свободными и утверждают, что могут делать, что хотят, а «эти средневековые христиане» себя во всём ограничивают, говорят ерунду.

На самом деле современный человек понимает и принимает, что желать и наслаждаться нужно аккуратно — чтобы не испортить тело и потом не страдать. Он скован в своих желаниях, и это очень странный парадокс, потому что остаётся стереотип, что религиозная культура — это подавленные желания, но на самом деле блокировка желаний заложена в самой современной культуре. Желания становятся слишком мелкими — неудобно даже говорить, насколько: поспать, поехать в отпуск, купить что нибудь красивое. То есть ты сам понимаешь, что твои желания какие то убогие, так незачем о них и говорить и время на это тратить.

Современный кризис желаний — тотальный, не только образовательный. Такая антропологическая метка времени. Если желание — это маленький фонтанчик внутри, жизнь, которая бьёт ключом и заставляет меня чего то хотеть, то теперь все фонтанчики слишком маленькие. И только христианство может что то на это ответить, потому что человек не может быть счастлив, если в его жизни нет масштаба.

Как ни странно, кризис желаний преодолевается через опыт великого. Человеку для счастья много надо. Не мало, а много. Помните, знаменитую фразу Чехова? Как то Лев Толстой написал рассказ «Много ли человеку земли нужно» — о том, что один помещик покупал-покупал землю, да умер. И оказалось, что земли ему нужно только на могилку. Чехов взбесился и сказал, что это мёртвому столько нужно, а живому необходим весь мир.

Но проблема в том, что и целого мира мало.

Мы оказались в какой то странной ситуации. Почему то считается, что человек неверующий бесконечно всего жаждет — путешествовать, открывать новые страны, тогда как верующий, смиренный такой, говорит: «Ничего мне не надо, буду я скромнее, Господи, помилуй!». Но это как раз ложное понимание смирения. Смирение вообще не в этом заключается — не в том, чтобы сказать, что «мне ничего не надо», а в понимании, что тебе нужно что то настолько большое, чего у тебя самого нет.

Не соглашайся на меньшее

Здесь и начинается заход в педагогику. С одной стороны, мы имеем кризис удивления, с другой — кризис желания, а в сумме получается кризис школы. Ответ на этот кризис может быть только один: свидетельство о том, что жизнь — великая и красивая штука.

Первый вопрос, который интересует всякого подростка и любого ученика: существует ли что то действительно волнительное и красивое в этом мире? Факт не очевидный, и его надо доказывать.

Второй вопрос: есть ли любовь? Всех людей волнует, есть ли любовь на самом деле. Вроде пишут в книжках, но вдруг это неправда.

И третий: существуют ли великие судьбы?

В конце концов, все запросы сводятся к одному: удивите меня! Есть такая книга «Дети пишут Богу», и в ней один мальчик просит: «Господи, удиви меня!».

Каждое утро, просыпаясь, мы молимся, чтобы Бог был в нашей жизни, но что это значит? Чтобы была новизна, чтобы была Жизнь — с большой буквы. Чтобы происходили удивительные красивые вещи, на которые мы будем как то отвечать.

Поэтому прежде всего нужно понять, где начинается нормальная школа, с чего она начинается и как это в неё вернуть. Один богослов говорил, что если мы людям не даём Христа, то мы даём им слишком мало. И в этом смысле смирение — это когда ты не готов на меньшее. Вот практически формула смирения.

Человек отчаявшийся соглашается на меньшее. Он говорит: «Ну хорошо, хотя бы это». «Хотя бы это»: так выглядит генеалогия греха.

Гордыня — когда ты говоришь себе, что можешь сам всего добиться: руки-ноги есть, голова на плечах, вся жизнь перед тобой. Современный идеал — self-made man — «человек, который сделал себя сам». В общем то, идеал неплохой, но почему гордыня — страшный грех? Потому что если ты так думаешь и пробуешь так жить, через какое то время тебя настигает уныние от того, что что то не удалось. И ты начинаешь с этим унынием что то делать. Поскольку великие вещи не получились, человек соглашается на меньшее: «Ну, хотя бы так. Зато я хорошо зарабатываю, зарплата в три раза выше, чем по Украине, уже неплохо. Еда — могу прокормить десять человек, на мне родители, тёща, родственники. Бизнес свой, да и женщинам я ещё нравлюсь...». Получается, человек начинает судить свою жизнь по меркам сребролюбия, чревоугодия и прелюбодеяния. И весь ужас в том, что он не просто грешит, но постепенно применяет к себе всё более мелкую и мелкую линейку. Говорит: «Ну, хотя бы так...».

Это как раз то, что в подростковом возрасте вызывает ярость. Родители, все вокруг твердят: «Ты можешь хотя бы это обеспечить? Найди хотя бы работу, хотя бы получай зарплату». Но молодому человеку мир нужен! А не «хотя бы» работа...

Смирение как преодоление гордыни начинается тогда, когда я говорю: «Мне для счастья нужно гораздо больше, чем я сам. Я слишком маленький для того, чтобы самому сделать себя счастливым. Мне нужен опыт величия».

Настоящая педагогика начинается с того, что человеку эту жажду величия жизни насыщают. Показывают, где оно, величие, обитает. Как это делается? Первый пункт — обнаружить и признать, что что то красивое есть. Что то очень маленькое, но красивое. Птица, цветок, камень, глаз, разговор, стихотворение, фильм. Точка вхождения величия в жизнь — красота. А дальше работает средневековая христианская формула: если эта вещь так прекрасна, как же прекрасен Тот, Кто её создал? В итоге всё выстраивается как следование за красотой, и ты в конце концов приходишь к началу, вверх по течению к истоку — к Богу.

Конечно, возникает вопрос: что красиво, а что не красиво. Для этого у нас есть надёжный инструмент — наше сердце. Оно сделано хорошим Мастером, и оно работает. У всех людей, даже повреждённых грехом, пока мы живы, сердце откликается на прекрасное.

Иногда говорят: бывает красота божественная и греховная. Ничего подобного. Вся красота — божественная. Греховной она становится тогда, когда мы с ней что то не то делаем. Например, встречу с красотой превращаем в ужасную педагогику. Вот то, что сейчас происходит в школе — это что то греховное. Мы берём удивительное и красивое и превращаем в скучное и невыносимое.

Но если современная школа — такая, неужели все эти скучные учебники — тонны, библиотеки страшно скучных книг — действительно содержат внутри что то удивительное? Оказывается, да, потому что за каждым знанием стоит что то удивительное. Всё в школьном учебнике существует только потому, что на земле жил какой то человек, который был крепко удивлён, затем он для себя это выяснил, и теперь оно стало учебником. Поэтому нормальное образование — возвращение к истокам, возвращение к исходному удивлению.

Так мы подходим к вопросу о том, зачем учить ненужное. Обычно все дети говорят: «Это мне не пригодится, поэтому — отстаньте». На самом деле это злые игры с родителями. Такие же, как когда муж с женой спорят из за немытой посуды. Они не могут выяснить, кто будет мыть посуду, но дело не в посуде, а в чём то более глубоком. И когда родители выясняют с детьми отношения по поводу того, нужны им те или иные знания, значит, кризис уже наступил.

Не бывает «нужных» знаний — по большому счёту все знания «ненужные». Но знания бывают приносящими тебе радость и не приносящими. Они делают тебя счастливым или не делают. А поскольку ребёнок не рассчитывает, что в школе есть хоть что то, имеющее отношение к его счастью, приходится применять критерий нужности и ненужности.

Самое прекрасное в школе то, что, слава Богу, есть в ней люди, которые сумели прорыть ход к удивлению. Всегда найдутся «чокнутые»: кто то любит поэзию, кто то любит музыку, кто то любит математику. И настоящий вопрос в том, что каждый открывает для себя путь к красоте стихийно — только потому, что он молодой человек и у него живое сердце.

Ужас и христианской педагогики заключается в том, что мы пытаемся подростков смирять. Но христианство — это дерзновение, и начинается оно как призыв не соглашаться на меньшее. Ведь не соглашаясь в малом, ты так откроешь Бога, обязательно до Него дойдёшь. Христианство — призыв к максимальному дерзновению, которое в то же время совпадает со смирением. Потому что когда ты открываешь большие вещи, то понимаешь, что перед ними ты — маленький. Это как быть на берегу моря: ты совсем не комплексуешь, что гораздо меньше моря, просто находишься с ним рядом и ты — счастлив.

Чувство смирения перед великим тождественно счастью. Это есть основа, ответ на скуку и потерю удивления и красоты. Христианская педагогика должна быть построена как защита красоты. И ужасно, что для многих христианство тоже в этом сговоре. Приходя в воскресную школу, маленький человек понимает, что перед ним что то великое, но ему тут же протягивают набор скучных знаний: «Вот то, что тебе необходимо, чтобы спастись».

Если христианская педагогика не дарит человеку опыт красоты и удивления, она всё теряет. Она просто не может передать Христа. Потому что Христос, мягко говоря, удивителен.

Найди волка

Есть такая детская игра: картинки из множества линий, среди которых нужно найти, например, волка. Как мы их разгадываем? Кто то обращает на них наше внимание, говорит: посмотри, как интересно. Мы смотрим — ничего не понятно. В какой то момент находим: да вот же он, волк! Возникает удивление, а что делает удивлённый человек? Начинает приставать к остальным, чтобы они разделили с ним это удивление. Обычно ни у кого времени нет — папа и мама заняты. Хорошо, идём к бабушке: «Найди волка!». Она смотрит и говорит: «Ну всё, нашла». Но ты по лицу видишь, что ничего она не нашла, и, как настоящий педагог, начинаешь с бабушкой работать: «Так, не увиливаем, смотрим».

Есть две ошибки в случае с этими картинками. Первая: согласиться, что она нашла. Вторая — взять и показать самому. Но когда ты волка бабушке показал, то и сам понимаешь, что всё испортил. Она не удивилась: зачем ей этот волк? И радости ей это не доставило.

Настоящая педагогика заключается в том, чтобы убедить человека напрячься и найти самому, и при этом не подсказывать. Если бабушка найдёт волка и удивится, ты потом можешь спокойно идти спать, потому что к утру все её подружки будут разглядывать волка.

Этот пример — краткая модель всего педагогического процесса. Как она в христианской педагогике работает? Тебе говорят: весь мир, вся твоя жизнь — это собрание головоломок. Ты только глаза открыл, а Бог уже тебе та-а-акое приготовил! Он даёт картинку — посмотри на неё, что ты в ней видишь?

Люди нуждаются в настоящем вызове — что великое есть, и если ты не будешь искать, то так его и не увидишь. Мир — это история красоты и любви. Вот ты проснулся, встал, будешь что то делать, встречаться с друзьями, учиться, скучать даже будешь. Но ты должен понимать, что фрагмент реальности, который сегодня перед тобой развёрнут, это головоломка из серии «найди волка».

То есть тебе дали листочек с головоломкой — иди, ищи. И поскольку христианство — это история Любви, то поучаствуй в этом квесте: найди Любовь. Каждый день своей жизни ищи Красоту и Любовь. Если не нашёл, ничего страшного, утром будет новое задание и на следующий день тоже. Ведь там (посмотри на небо) для нас приготовлено много картинок.

С игрой про «найди волка» для меня связана евангельская история про Луку и Клеопу.

Два отчаявшихся человека возвращаются домой в Эммаус из Иерусалима. После всех событий они поняли, что ничего у них в жизни не получится. Они обмануты, они в депрессии, они раздавлены. Им придётся как то доживать. Но в головах роится тысяча вопросов, потому что у них — живое сердце.

По этой же дороге идёт третий Человек. Они к Нему начинают приставать с вопросами, и Он им отвечает. Это мы с вами знаем, что Он — Христос. Они же не знают и просто спрашивают.

Ситуация неузнанного Христа с двумя путниками для меня и есть модель идеальной школы. Эти двое — идеально мотивированные школьники, студенты. У них — настоящие вопросы, и они — идеальные слушатели. Рядом с ними идеальный Учитель — Сам Христос. И Он даёт абсолютно адекватные, прекрасные ответы. Но что происходит? Оказывается, этого недостаточно, чтобы они Его узнали. То есть вопросы заданы, ответы получены, однако этого мало.

Лука и Клеопа продолжают идти в отчаянии, хотя сердце в их груди загорелось. Дойдя до дома, говорят: «Мы пришли». Тот третий отвечает: «А Мне — дальше, пока!». Они останавливают Его: «Нет же, зайди к нам в гости». То есть приглашают Его, Он входит, за трапезой разламывает хлеб, и они Его вдруг узнают.

Что это за вторая сцена? Она очень важна в образовании. Оказывается, на самом деле мы не знаний хотим — мы хотим узнать Христа. Просто узнать о Христе недостаточно, этого слишком мало. Мы хотим узнать Его Самого. Но сделать это через вопросы и ответы невозможно, Он должен дать Хлеб.

Часто говорят: «Вот видите, от нас ничего не зависит. Когда Бог захочет, тогда и даст». Но это не совсем так. То есть, конечно, когда Он захочет. Но Лука и Клеопа сделали одну вещь, без которой они бы Его не узнали. Они пригласили Его войти.

Оказывается, гостеприимство — тоже часть образования. Раздавленные морально люди никого в гости не зовут. Первый признак депрессии — когда ты никого видеть не хочешь. То есть величие этих двух апостолов, путников, в том, что они позвали незнакомца в гости. Почему? Потому что Он хорошо отвечал и у них горело сердце. Я ведь не знаю, что это Христос, для меня Он просто человек, который сумел во мне оживить сердце. Я Его приглашаю в гости, и дальше происходит то, что я узнаю Христа.

И это тоже про «найди волка». Никто за меня узнать Христа не может. Это я должен сделать. Но если я в гости не позвал, ничего не выйдет. Так появляется третья — наряду с удивлением и красотой — составляющая педагогики: гостеприимство.

Как правило, общение с педагогом — это разговоры отчаявшихся людей на дороге. В каком смысле учитель воскресной школы, священник, может претендовать на то, что будет отвечать, как Христос? Ведь даже настоящий Христос, отвечая, не убеждает до конца. Этого недостаточно, чтобы Его узнать. Необходимо преломление хлеба. Но без первой части вторая не работает.

Мне кажется, нормальная школа — это то, что приводит к порогу дома в Эммаусе. И учитель в этом смысле — человек, который сопровождает тебя по этой дороге, подводит к двери и говорит: «А дальше — как хочешь. Хочешь — приглашай Христа и посмотришь, что будет. Ведь это твоё дерзновение, твоё желание и твоя жизнь».

Александр Филоненко, журнал "Отрок"