«Как же вы нагрешили, что решили взять такого больного?»

Шесть лет назад Татьяна Свешникова взяла из детского дома ребенка со СМА. Диму переводили из интерната в интернат со словами «Через два месяца он у вас умрет». Татьяна рассказывает, как они теперь справляются с причитаниями окружающих.

Этой истории уже больше шести лет.

— Горе-то какое! — запричитала старушка, с которой мы столкнулись между дверями Сбербанка. Она смотрела на моего сына.

— Какое же горе? Это счастье мое, — весело ответила я.

— Не говори так! Горе и есть горе.

Это была первая реакция, которую я встретила, взяв ребенка из детского дома.

Через пару недель на благотворительной ярмарке встретила старую знакомую.

— Это твой мальчик? Он скоро умрет? — спросила она, увидев Димку у меня на руках. 

От неожиданности мы с ним раскрыли рты. Она смутилась.

— Он что, что-нибудь понимает? — выпалила она и, не дожидаясь ответа, скрылась в толпе.

Знаю, я должна была как-то объяснить это Димычу, но так и не нашла слов.

Помню, еще из детского дома он позвонил мне и спросил, почему должен умереть ребенком.

— Только не ври мне про переселение душ. Я в это не верю, — сказал он тогда. 

Я стала говорить о бессмертии души, но, мне кажется, не была убедительна и быстро стушевалась.

Началось лето, мне пришлось раздеть сына — при его болезни сердце бьется чаще, ему и так жарко все время. Люди на улице, видя его худобу, стали выступать активнее.

— Бабушка, смотри, какой худой! — кричали дети.

— Горе-то какое! — повторяли на все лады взрослые.

— Отвезите его к Малахову. Или Малышевой! — рекомендовали некоторые.

Димка

Кто-то просто показывал пальцем.

Я обозлилась. Стала в тыкающих пальцем сама пальцем тыкать. А потом и стрелять из пальца — бах! бах!

В это время мы с Димкой радостно открывали мир за оградой детского дома. Там у него было три мечты: увидеть звезды — его кровать стояла далеко от окна, а подойти он не мог; полежать на полу — было запрещено; и поехать на поезде — из одного детского дома в другой его перевозили в машине, привязанного к сиденью, чтобы не упал. Первые две мечты я исполнила сразу, как он очутился дома. С поездом получилось позже, сначала был самолет. 

Нам было весело и интересно, и только две вещи омрачали нашу жизнь — мои бессонные ночи (Димка стонет по ночам от боли, его часто нужно переворачивать) и разговоры на улице. 

— Каждый раз, как я вас встречаю, я всегда плачу! — подошла к нам незнакомка. 

Странно, я ее раньше не замечала.

— Как же вы нагрешили, что у вас родился такой больной ребенок? — спросили в храме.

— Он приемный, — решила поддеть собеседника.

— Как же вы нагрешили, что решили взять такого больного?..

Не понял. 

Никто не понимал. Весь мир был против нас, и мы вдвоем против всего мира. Хотя вру, не весь — несколько друзей продолжали общаться, их дети подружились с сыном.

Все кончилось так же внезапно, как и началось. Мы с друзьями ехали в метро, играли в какие-то игры из слов, смеялись. В вагон вошла пара и села напротив. Людям явно было плохо. Грязные, лохматые, немного пьяные. Женщина посмотрела на нас, и глаза ее наполнились слезами. Она схватила за рукав своего спутника и показала было на Димку, но… Рука ее опустилась, и она стала вглядываться в наши лица, включаться в игру, услышала смех. Лицо ее просветлело, опущенные уголки губ поднялись. Горе на лице женщины стерлось, уступило место если не радости, то легкой зависти — она увидела, что нам хорошо. 

И так было явно это изменение, что заметила мама подруги сына. Известно же, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. В нашем случае — на лице. На лице женщины был восторг.

Тогда я поняла, что могу изменить отношение к Димке, как бы он ни выглядел — главное, чтобы он был счастливым. 

Сын мне на радость, и я больше никому это не доказываю.

Источник