Сейчас имя Василия Верещагина уже почти забыто. Между тем в пору рассвета его таланта, по словам Александра Бенуа, «за границами России из русских художников только его и признавали, в России же многие почитали Верещагина за какого-то мага живописи, до которого всем западным новаторам, как до неба».

Все меньше остается ветеранов, которые могли бы рассказать, что такое война. Да и не любят они об этом говорить. А фильмы о минувшей войне год от года становятся все более облегченными, война в этих фильмах выглядит уже совсем не страшным, а где-то даже увлекательным занятием для настоящих мужчин. И все чаще звучат призывы к тому, чтобы ради возвращения исконных земель или восстановления исторической справедливости вновь взяться за оружие.

Но к счастью, сохранились неопровержимые свидетельства того, чем заканчиваются все войны, с чего бы они ни начинались. Одним из тех, кто в точности зафиксировал и передал потомкам образы войны, был художник-баталист Василий Верещагин. Наверное, это был первый в мире стрингер, как сейчас называют военных фотокорреспондентов, которые ради удачного снимка лезут в самую гущу сражений и очень часто погибают.

Заказ генерала Кауфмана

В августе 1867 года командующий русскими войсками в Средней Азии генерал Кауфман пригласил молодого, только что вернувшегося из Парижа живописца Василия Верещагина приехать в Туркестан. Первым делом художник должен был, как водится, написать портреты самого главнокомандующего и его дражайшей супруги. Второй сюжет — командующий на белом коне перед полками, готовыми выступить в поход. Третье полотно традиционно иллюстрировало пушкинские строки: «Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит!» В заключение следовало изобразить торжественную церемонию входа русской армии в покоренный Самарканд, причем лица аборигенов непременно должны были выражать радость и воодушевление. Задача была нетрудной, однако для ее выполнения генерал Кауфман выбрал явно не того художника.

Василий Верещагин родился 26 октября 1842 года в Череповце Новгородской губернии в семье помещика. На протяжении тринадцати лет он учился в кадетских корпусах, но образование не пошло ему впрок. Ведь чему в ту пору учили кадетов? «Россия — государство не торговое, не земледельческое, а военное, и призвание его быть грозою света» — так было написано в учебнике географии для кадетских корпусов. А Верещагин, блестяще окончив Петербургский морской кадетский корпус и получив звание гардемарина, вопреки воле родителей, ушел в отставку и поступил в академию художеств. Но и там он не задержался. В 1863 году юный оболтус бросил академию и отправился на юг, чтобы, как он выразился, «на свободе и просторе на интересных предметах учиться». На протяжении года Верещагин путешествовал по Крыму и Кавказу, после чего, получив от дяди наследство, уехал в Париж. Сейчас его биографы утверждают, что во Франции несостоявшийся морской офицер упорно учился, но верится в это с трудом. Промотав наследство, Верещагин был вынужден вернуться в Россию.

Получив от Кауфмана деньги на дорогу, этот разгильдяй изволил предстать перед генералом лишь в начале мая 1868 года — через несколько дней после того, как Самарканд был взят. Вдобавок Верещагин оказался очень впечатлительным юношей. «Я никогда не видел поля битвы, — сообщил он генералу, — и сердце мое облилось кровью». В результате армия отправилась добивать бухарского эмира, а художника оставили в Самарканде. Но едва русские войска скрылись за горизонтом, как те самые узбеки, которые на картине должны были выражать неподдельную радость, подняли восстание. Несколько дней немногочисленный русский гарнизон оборонял цитадель, причем богемный художник Верещагин мужественно участвовал в обороне, за что был награжден Георгиевским крестом четвертой степени.

Гнусный поклеп на русскую армию

Самарканд буквально преобразил Василия Верещагина — от прежнего повесы не осталось и следа. Художник был настолько потрясен увиденным, что в течение трех лет написал серию замечательных полотен, посвященных событиям в Туркестане. «Я никогда не видал правдивых картин битв, — делился художник со своими друзьями, — и твердо решил представить все так, как оно есть в действительности». Весной 1874 года Верещагин устроил в Петербурге выставку своих картин, которая произвела эффект разорвавшейся бомбы. Модест Мусоргский на сюжет картины Верещагина «Забытый» даже написал музыкальную балладу. Этот холст никого не оставлял равнодушным — на нем был изображен наполовину засыпанный песком погибший солдат, над которым вьется воронье.

Вокруг этой картины разразился большой скандал. Особенно негодовал генерал Кауфман, заявляя, что в его армии не было забытых солдат. Одним словом, никто не забыт и ничто не забыто. Многие газеты обвинили художника в очернительстве, в том, что он возводит гнусный поклеп на победоносную армию и бросает тень на царствующую династию. Что касается армии, то Верещагин, конечно, писал то, что видел своими глазами. А вот к императору Александру II он, судя по всему, имел претензии — одна из его картин, которая называлась «Апофеоз войны», изображала пирамиду из сотен черепов. И все бы ничего, но на раме Верещагин написал: «Посвящается всем великим завоевателям — прошедшим, настоящим и будущим». Художник старательно делал вид, что имел в виду Талейрана, но всем было понятно, о ком идет речь.

Впрочем, сам Александр II, которому очень нравилось, когда его называли освободителем, демонстративно не принимал эту картину на свой счет. А может быть, ему льстило, что художник сравнил его с Талейраном. Во всяком случае, когда Верещагина буквально затравили, вынудив уничтожить несколько картин, включая «Забытого» (баллада Мусоргского тоже была запрещена), полотно «Апофеоз войны» осталось в целости и сохранности.

«Лишь бы только не струсить»

Не дожидаясь окончания выставки, Верещагин в крайне подавленном состоянии уехал в Индию. Наверное, он так и остался бы там, если бы в апреле 1877 года не началась война России с Османской империей. Воодушевленный идеей освобождения братьев-славян от османского ига, художник тотчас же отправился в расположение Дунайской армии. Командующий армией был, конечно, не в восторге от приезда Верещагина, но не решился выгнать его взашей, тем более что художник рвался в бой. «Дать обществу картину настоящей неподдельной войны нельзя, — считал Верещагин, — глядя на сражение в бинокль из прекрасного далека, а нужно самому все прочувствовать и проделать, участвовать в атаках, штурмах, победах, поражениях, испытать голод, болезни, раны. Нужно не бояться жертвовать своей кровью, своим мясом, иначе картины мои будут не то».

Он и жертвовал, причем не единожды. 8 июня 1877 года на Дунае, участвуя добровольцем в атаке крошечной миноноски «Шутка» против огромного неприятельского парохода, Верещагин получил ранение, от которого едва не погиб. Еще не оправившись от ранения, хромая и едва держась на ногах, художник поспешил к Плевне, где русская армия предприняла третий, самый кровопролитный штурм этой крепости. В конце войны за личное мужество командование армии решило наградить его золотым оружием, но Верещагин не принял награду.

Он поспешно уехал, чтобы рассказать правду об этой страшной и грязной войне. «Лишь бы только не струсить в откровенности», — заклинал художник самого себя. Его воспоминания о войне, которые он опубликовал за рубежом, были предельно откровенными. Верещагин, например, рассказал о том, как казаки наживались на продаже хлеба умирающим от голода пленным, как те же казаки сидели «орлами» в мечети среди разбросанных листов Корана, как награбленное «хурдо-мурдо» тащили за русскими офицерами их солдаты. Не забыл он упомянуть и о зверствах, которые творили на войне османские башибузуки.

Через два года после окончания войны Верещагин уже экспонировал в Берлине, в Петербурге и Москве серию картин, посвященных войне на Балканах. На сей раз в картине «Шипка-Шейново» он даже изобразил победный смотр русских войск генералом Скобелевым, но передний план на этом полотне был усеян трупами замерзших солдат. «Каждый день, — вспоминал Верещагин, — солдаты падали десятками от турецких пуль и сотнями — от мороза». На раме этой картины художник написал фразу из доклада генерала Радетского: «На Шипке все спокойно». Император Александр II, оглядев картину, с грустью заметил: «Все это верно, все это так было».

Скандально известная картина

А вот другая картина Верещагина под названием «Побежденные. Панихида по убитым» императору не приглянулась. Художник так рассказывал о том, как родилась эта картина: «На огромном пространстве лежали гвардейцы, высокий красивый народ, молодец к молодцу, все обобранные, голые, порозовевшие и посиневшие за несколько дней. Впереди лежавшие были хорошо видны, следующие закрывались более или менее стеблями травы, а дальше почти совсем не видно было из-за нее, так что получалось впечатление, как будто все громадное пространство до самого горизонта было устлано трупами. Я написал потом картину панихиды, каюсь, в значительно смягченных красках, и чего-чего не переслышал за нее! И шарлатанство это, и самооплевывание, и историческая неправда!»

Цесаревич Александр Александрович (будущий Александр III), увидев эту картину, даже в сердцах воскликнул: «Или Верещагин скотина, или совершенно помешанный человек!» Дело в том, что художник изобразил на картине последствия третьего штурма Плевны, в котором он сам участвовал. Потери русской армии в ходе этого штурма, который был приурочен к 30 августа — дню тезоименитства Александра II, были чудовищными: два генерала, 295 офицеров и 12471 солдат. Поле действительно было устлано трупами до самого горизонта. Верещагин даже собирался назвать картину «Царские именины», но полиция пригрозила закрыть выставку. Также ему пришлось сделать вид, что на полотне изображены 500 солдат Копорского полка, погибших при неудачном штурме болгарского городка Телиша.

Но даже это не успокоило сановных вельмож. Посудите сами — одержана замечательная победа, русская армия подошла к стенам Царьграда, а Верещагин опять за свое, ему, видите ли, солдатиков жалко. Однако вскоре состоялся Берлинский конгресс, после чего выяснилось, что Россия в этой победоносной войне, положив на алтарь победы 100 тысяч жизней своих сынов, особо ничего не приобрела. А еще через некоторое время в Петербурге поняли, что эта война была итогом многоходовой комбинации британского премьера Дизраэли, стремившегося столкнуть лбами и обескровить Российскую и Османскую империи. Время показало, что Василий Верещагин был прав.

Последние минуты с карандашом в руке

После очередной кампании травли художник уехал в Палестину. В письме своему другу он написал: «Больше батальных картин писать не буду — баста! Я слишком близко принимаю к сердцу то, что пишу; выплакиваю (буквально) горе каждого раненого и убитого». Однако картины Верещагина на библейскую тематику («Святое семейство» и «Воскресение Христово») оказались настолько реалистичными, что в Европе художник подвергся травле на сей раз со стороны клерикалов. Один из фанатиков-монахов облил картины серной кислотой, едва их не погубив. Другой монах готовил на Верещагина покушение. Художнику удалось продать картины лишь в США, где он по ходу дела подрядился написать портрет президента Теодора Рузвельта. Тому картина настолько понравилась, что он заказал Верещагину портреты своей жены и детей.

Тем временем в России великого художника-баталиста начали забывать, тем более что репродукции его картин не издавались. О выставках вообще не могло быть и речи, хотя в 1890 году Василий Верещагин вернулся на родину. Долгое время художник работал над серией картин, посвященных Отечественной войне 1812 года, но и эти полотна были приняты в штыки. Одни критики обвиняли Верещагина в том, что он выставил французов в неприглядном свете, в то время как другие укоряли его за то, что он идеализирует захватчиков.

Художник совсем было отчаялся, но в 1904 году началась Русско-японская война. Нет, на этот раз Верещагин не стал спешить с отъездом в Порт-Артур, понимая, что возраст не позволит ему участвовать в боевых действиях. Но вскоре командующим Тихоокеанской эскадрой был назначен его друг — адмирал Степан Макаров, который пригласил художника захватить мольберт и вновь отправиться на войну. Верещагин не заставил долго себя упрашивать. Ранним утром 31 марта 1904 года эскадра адмирала Макарова возвращалась в Порт-артурскую гавань. Впереди эскадры шел броненосец «Петропавловск». На его грот-мачте развивался по ветру адмиральский флаг. На командном мостике рядом с Макаровым, делая карандашные наброски, стоял Верещагин. Впереди уже был отчетливо виден Порт-Артур, когда броненосец содрогнулся от страшного взрыва и через считанные минуты пошел на дно. Художника и адмирала спасти не удалось.

Фото: Свою картину «Апофеоз войны» Верещагин посвятил всем великим завоевателям...

Михаил Володин

Источник