Есть профессия, собирательный образ которой невозможно ни нарисовать на холсте, ни вылепить из глины, — это соцработник. Если сантехника можно узнать по гаечному ключу, дворника — по метле, а школьного учителя по мелу и тетрадям, то у специалиста по социальной работе никаких «опознавательных знаков» нет — в его руки можно вложить что угодно. Это может быть смешной розовый заяц, презерватив, буханка хлеба, стерильный шприц, воздушный шарик, дезинфицирующее средство, Семейный кодекс, быстрые тесты на ВИЧ, удочка... Удивлены? Напрасно. Мы мало знаем о буднях рядового соцработника только потому, что СМИ и обществу не очень интересна эта тема. Зачастую в социальную сферу заглядывают только тогда, когда на носу грандиозное благотворительное шоу или планируется в фестивале участие детей с ограниченными возможностями. О том же, что человек, идущий туда работать, должен быть и швец, и жнец, и на дуде игрец мало кому известно.

Итак, чем же занимаются работники социальной сферы — люди, призванные помогать попавшим в сложные жизненные обстоятельства? Они консультируют и «ведут» тех, кто пострадал от семейного насилия, работают над тем, чтобы предупредить его возникновение в семье, занимаются социально-психологической реабилитацией детей и молодежи с ограниченными возможностями, помогают семьям, в которых есть ВИЧ-инфицированные, оказывают социально-медицинские, информационные и юридические услуги, стараются «тянуть» алко- и наркозависимую семью, а также помогать вернувшейся из мест лишения свободы молодежи. Их инструменты работы абсолютно виртуальны, хотя, по данным прошлого года, в Украине было выявлено 109287 отнюдь не виртуальных семей (а в них — 134975 детей), находящихся в сложных жизненных обстоятельствах. К последним, согласно закону Украины, относятся обстоятельства, нарушающие жизнедеятельность человека, причем последствия этого нарушения он не способен самостоятельно преодолеть. Это может быть инвалидность, одиночество, беспризорность, отсутствие дома или работы, насилие, сложные отношения в семье, социальная девиантность, психологические и психические нарушения, в том числе вызванные употреблением психоактивных веществ, и т. д. Этот список можно продолжать до бесконечности. Хотя, судя по диаграммам и цифрам информационно-аналитических материалов, составленных по итогам деятельности соцслужб в 2008 году, главные причины, по которым 90790 семей Украины были взяты на учет и внесены в специальный банк данных, — сложные взаимоотношения в семье (26,9%), наркотическая или алкогольная зависимость одного/нескольких членов семьи (21,9%), инвалидность родителей или детей (11,5%), безработица членов семьи (10,8%). Просто и понятно, правда? И так не хочется идти дальше, к мысли о том, что за каждым процентом — глыба человеческого горя. К сожалению, так оно и есть. И соцработники не просто это констатируют, они трудятся. Работа может длиться месяцы и годы, но никто даже пуговицы не поставит на то, что когда-нибудь она успешно завершится.

Чтобы иметь представление о том, насколько глубоко соцработнику приходится «копать», заметим, что для восстановления паспорта клиента он может работать в течение целого года — шаг вперед, полшага назад, а потом (через «больше не пойду!») еще два шага. Причем попутно соцработник вынужден писать по 10–15 официальных ходатайств в различные инстанции. Зачем? «Мы понимаем, что наши клиенты — люди сложные, — говорит одна из киевских соцработниц. — Большинство из них боится официальных инстанций. Когда они приходят туда, то либо скандалят, либо рта не могут раскрыть. Поэтому нам проще сначала самим позвонить в эту службу и предупредить о том, что сегодня к ним придет наш клиент с такими-то и такими-то проблемами, а потом еще и официальное письмо написать. Если ты не слишком ретив, соответствующую справку из паспортного стола можешь ждать со своим клиентом и три месяца. Если же будешь «на острие», то наверняка только выиграешь от этого. Официально этот принцип был выписан три года назад в виде «указа семи министерств», которым урегулировали порядок взаимодействия субъектов социальной работы и семей, оказавшихся в сложных жизненных обстоятельствах. Кстати, в банке данных по Киеву число последних превышает четыре тысячи, хотя на самом деле эту цифру можно смело умножать на три.

Ловцы человеков: Киев. Наши дни

Откуда же поступает информация о том, что, к примеру, на Борщаговке есть семья, в которой самая младшая девочка через игру в «понарошки» рассказывает о том, что делает с ней очередной сожитель ее мамы? Или что на Харьковском массиве живет семья, в которой то дети периодически оказываются без мамы, то мама просыпается утром без детей, потому что накануне она выпивает как раз столько, сколько нужно для того, чтобы выгнать их за дверь. Или о том, что на Троещине есть мама с алкогольной зависимостью, живущая под присмотром своих несовершеннолетних детей. Самому старшему из них только исполнилось 12 лет, но уже давно готовит еду, стирает, убирает, отводит в детсад младшего и даже лечит маму, когда у той что-то заболит. «Лов человеков» осуществляется, конечно же, информационными сетями — кто-то что-то увидел, вспомнил, заметил и т. д. Данные о семьях под специальной кодировкой поступают от служб по делам детей, управлений труда и социальной защиты населения, отделов образования, органов внутренних дел, отделов по делам семьи, молодежи и спорта, учреждений исполнения наказаний, общественных и благотворительных организаций, а также от родственников, соседей и друзей, которые, кстати, только в минувшем году сообщили о 25760 семьях, попавших в сложные жизненные обстоятельства. Все данные, спустившиеся таким образом в соцслужбы, аккумулируются, после чего создается журнал первичной информации, которая и является основой для визита соцработника.

Несмотря на то, что в Киеве как в столице государства многие трудноразрешимые для украинских глубинок проблемы давным-давно решены, есть и у нас зло­получные узлы, развязать которые непросто. Например, сложности с бездомными молодыми людьми, выходящими из психоневрологических учреждений. Таких немного, но их диагнозы и состояние требуют того, чтобы они не только жили в покое, но и находились под присмотром. Государство не может им помочь, поэтому соц­служба не так давно вела негласный диалог об их судьбе с киевскими монастырями. Но самым большим «узлом» Киева является отсутствие соцжилья и социальных общежитий, которые, хотя и прописаны в соответствующем положении, но существуют исключительно де-юре. Власти уже который год не могут отыскать для них даже территории.

В одной из районных служб Киева на социальном сопровождении находится 16-летняя мать-одиночка, вылетевшая в мир из стен интерната. «У нее, конечно, есть однокомнатная квартира, но там вместе с сожителем и еще какими-то людьми проживает ее лишенная родительских прав мать, — рассказывает мне ее историю соцработник. — И я не могу дать гарантию, что новорожденного там не повредят физически. Ведь люди в состоянии алкогольного опьянения бывают настолько неадекватны, что могут и зарубить, и выкинуть в окно, когда ребенок в очередной раз заплачет. И вместо того, чтобы поддержать эту юную маму, дав ей комнатку в соц­общежитии, мы быстренько выписываем ее из роддома домой, где под воздействием матери с сожителями она наверняка скоро начнет и пить, и... Как правило, так начинаются истории тех, кого через какое-то время будут называть асоциальным монст­ром».

Или другая ситуация. Пред­ставь­те, что перед вами — родившая несколько недель назад молодая незамужняя женщина: не киевлянка, близких родственников нет, раньше снимала комнату, сейчас денег на съем нет, идти некуда. Что делать? Женщина оказалась в тех самых жизненных обстоятельствах, о которых так красиво говорит закон. Но киевские власти ей ничем помочь не могут, потому что в нашей столице ни соцжилья, которое могло бы поддержать ее на время, ни специального центра для матери и ребенка нет (последний есть в Киевской области, но туда принимают лишь «местных»). Не обязательно быть соцработником, чтобы понимать: если не запустить новый механизм, то мы снова и снова обречены находить кричащие свертки под ногами.

Рыба, семья и фейерверки...

Об «опознавательных знаках» соцработников можно много фантазировать, но мы решили не прибегать к вымыслу, а спросить об этом их самих. Социальная сфера и так слишком долго ассоциировалась в нашем обществе с чем-то бесконфликтным и легким, как воздушный шарик.

— Социальный работник — это и юрист, и психолог, и педагог, и врач скорой помощи, и «мам­ка», — говорит Любовь ЛОРИАШВИЛИ, главный специалист отдела социального инспектирования и социальной работы с семьями Киевского городского центра социальных служб для семей, детей и молодежи. — Уровень его духовной культуры должен быть очень высоким. Мы идем на работу не по привычке, а потому что знаем — есть реальный человек, которому здесь и сейчас нужна наша помощь. Суть социальной работы — помочь тому, кто не может самостоятельно решить свой вопрос, предотвратить кризис. Семье мы помогаем по притче: сначала ловим для нее рыбу, потом учим делать это самостоятельно, а затем уже показываем, как удочки мастерить. Правда, по-настоящему больших успехов у нас не так уж много. Социальная работа — долгий и кропотливый труд, без фейерверков и быстрых результатов. Люди, настроенные на «я приду и всех спасу», здесь просто не удерживаются. Одинокая мама спустя три месяца наконец-то дошла до паспортного стола? Супер! Мы искренне этому радуемся.

— Кстати, как их контролируют? Насколько мне известно, вы ходите к ним «в гости»?

— Это называется социальное инспектирование. Оно направлено на то, чтобы определить, есть ли в семье кризис, какая помощь ей необходима, или просто проинформировать о том, что есть служба, готовая помочь ей решить какие-то вопросы. В семьи мы стараемся ходить по трое. Во-первых, чтобы было объективное понимание ситуации, а во-вторых — в целях безопасности, потому что бывают случаи, когда на нас бросаются с ножами, топорами... В идеале в составе команды по социальному инспектированию должен быть представитель службы по делам детей, милиция (или педагог) и соцработник, но чаще всего это только соцработники. По результатам первичного инспектирования принимаются соответствующие решения — заносить ли семью в банк данных, работать с ней под сопровождением или как с клиентом. Во время инспектирования мы никак не защищены. Когда идем в семью, не знаем, есть ли там ВИЧ, туберкулез или гепатит, а ведь у всех есть собственные семьи. Кроме того, у наших служб нет таких финансовых полномочий как на Западе. Ты увидел, что дети голодают? Можешь что-то им купить, а чеки потом просто приложишь к делу. У нас же — взял свои деньги и пошел в магазин... Средняя ставка специалиста отдела социальной работы Центра социальных служб по Киеву — 960 гривен. Хорошо, если у тебя есть «ранг», стаж работы и премиальные, но даже 1500 гривен — не те деньги, которыми можно покрывать чужое горе. Кроме того, у нас нет проездных, и это тоже сложность, потому что 10–20% зарплаты приходится тратить на проезд. Как правило, социальное инспектирование мы планируем в какой-то один день, потому что кататься по Киеву каждый день получается довольно затратно.

— Любовь Семеновна, когда вы приходите к алко- или нарко­зависимой семье, с чего начинается ваша работа? Вы садитесь перед ними и, грубо говоря, начинаете рассказывать, что зависимость — это плохо?

— Конечно нет. Сначала речь идет о том, чем мы можем быть им полезны. И для того, чтобы диалог состоялся, очень часто приходится переступать через собственные принципы. Когда ты видишь недокормленных и избитых детей, малышей, у которых в памперсе завелись черви, как все кругом гниет, то пожалеть таких родителей бывает очень сложно. Но здесь важно понять, что эти люди и сами жертвы, что их в детстве тоже били, тоже недокармливали. Ни одна девушка, выходя замуж, не желает подобной судьбы своим детям и не верит, что это может повториться у нее. Но происходит какой-то стресс — потеря работы, уход мужа (сегодня именно из-за этого многие становятся очень уязвимыми), — и женщина берется за бутылку. И чтобы достать ее, все средства хороши. А когда у мамы интерес с ребенка переключается на водку, исправить ситуацию очень трудно. Но я всегда говорю своим специалистам: «Постарайтесь увидеть в этой семье что-то хорошее», «Найдите у этой мамы что-то позитивное».

Бывает, приходишь в семью, а мама в таком состоянии, что ты с ней разговаривать не можешь. Ты ей «Здравствуйте!», а в ответ — тишина. И как с такой семьей работать? Cпециальных методик по работе с алко- и наркозависимыми семьями нет, в учебных заведениях этому тоже не учат. Ес­ли возраст ребенка позволяет, то мы рассказываем ему, что делать и куда звонить, к кому обращаться в той или иной ситуации за помощью. Уровень ответственности детей в таких семьях, как правило, очень высокий — они берут на себя роль спасителя и заботятся не только о младших братьях-сестрах, но и о своей маме.

— Вы не представляете, сколь­ко сил нужно приложить, чтобы «вытянуть» одного человека, — говорит Оксана САФРОНОВА, главный специалист по работе с семьями, пострадавшими от насилия, Киевского городского центра социальных служб для семей, детей и молодежи, руководитель Центра медико-социальной реабилитации жертв насилия в семье. — Ты работаешь с ним и как психолог, и как медик. Но престиж социальной работы не поднимается. Очень часто тебя воспринимают как обслуживающий персонал. Как-то я была на встрече правозащитников в Киево-Могилянской академии. Запомнилась фраза Мирослава Мариновича, который сказал, что самое большое таинство жизни — полюбить не все человечество, а каждого отдельно взятого человека. Мне кажется, эти слова можно сделать и девизом нашей работы — помочь не абстрактному народу Украины, а каждому из тех, кто переступает твой порог. Хотя мы не ставим задачу решить за человека все проблемы. Во-первых, это непрофессионально, а во-вторых, если сегодня мы решим одну, то завтра появится вторая, послезавтра — третья и так до бесконечности. Мы стараемся делать другое — активизировать внутренние ресурсы человека и показать варианты выхода из сложившейся ситуации.

— А с чем к вам обычно приходят?

— Чаще всего мы работаем с женщинами, страдающими от насилия в семье. Как правило, они не могут сделать первый шаг и все время твердят: «Вот если бы не дети...». Но в таких случаях я всегда говорю, что если сейчас вы терпите одного, то со временем их, возможно, станет двое. Почему? Во-первых, дети, являющиеся свидетелями постоянного насилия в семье, растут с уверенностью, что именно они в этом виноваты, а значит — они не были желанны, любимы и т. д. Во-вторых, их будущее может стать социальной эстафетой. Это еще страшнее. Не так давно ко мне приходила женщина. Долгое время она терпела побои со сторо­ны мужа только из-за ребенка. Сейчас этот ребенок вырос и... тоже начал ее бить. Она пришла спросить, что делать. Все, над кем совершается насилие, должны понять: оно не закончится до тех пор, пока не будет принято нужное решение. Я говорю не только о физическом или сексуальном насилии — иногда психологическое может быть намного страшнее. К сожалению, последнее в Украине почти невозможно доказать. В наши суды стоит обращаться, только имея тяжелые телесные повреждения, подтвержденные двухнедельной госпитализацией. У меня была женщина с 67-ю кровоизлияниями, но они идентифицировались как легкие телесные, поэтому муж, душивший ее подушкой, отделал­ся штрафом, который дополнительным грузом лег на всю семью.

— Как выявляют случаи насилия над детьми?

— Сейчас разработана целая система, помогающая определить, совершается ли над ребенком какое-то насилие. Но для того, чтобы пообщаться с ребенком во время социального инспектирования, необходимо разрешение хотя бы одного из родителей. А родитель может быть как раз тем, кто его осуществляет. Почему у нас редко обращаются в милицию те, кто пережил сексуальное насилие? Потому что закон хорош, но не работает — в течение двух-трех лет пострадавший должен бывать на судах, снова и снова рассказывая о том, что случилось. А если это ребенок? Мало того, что он это пережил, так еще в течение нескольких лет его вынуждают об этом вспоминать. Никто в мире уже так не работает. Не так давно в Киеве на базе одного из приютов для несовершеннолетних открыли комнату, дружественную к детям, в которой с пострадавшим от физического или сексуального насилия ребенком работают психотерапевт и психолог. Все это фиксируется и записывается, то есть ребенка уже не нужно будет таскать по судам, туда отправят только видео- и аудиоматериалы.

— В каждой профессии есть свои инструменты работы, и у соцработника они есть, — говорит Лариса ОСТРОЛУЦКАЯ, главный специалист по работе с детьми и молодежью с функцио­нальными ограничениями Киевского городского центра социальных служб для семей, детей и молодежи. — Помимо знаний, это личностные качества, опыт, контакты. Сегодня считается, что в соцработники идут те, кто никуда не поступил. На самом деле это сложная профессия, требующая и юридической, и психологической, и педагогической подготовки. Здесь нужно быть профессионалом. Очень часто люди обращаются к нам с проблемами, алгоритм решения которых нигде не прописан, и нам приходится искать его. Например, этой зимой нам позвонили и рассказали следующее: кто-то проведывал знакомую в больнице, и так случилось, что в одной палате с ней оказалась девушка без определенного места жительства с ампутированными ногами — отморозила их, работая на базаре. Ее должны были выписывать, но идти ей было некуда — ни документов, ни дома. Мы позвонили в Главное управление социальной защиты населения, при котором есть центр, принимающий людей на ночевку. Но там сказали, что инвалидов они не принимают, поскольку за ними нужен постоянный уход. Кто принимает — неизвестно. Детей, оказавшихся в подобной ситуации, еще можно устроить на временное пребывание в центры при общественных организациях, церквях. А что делать со взрослыми — непонятно. Мы по старинке продолжаем верить в то, что вопросами инвалидов должно заниматься какое-то одно управление, но это невозможно. Такое стереотипное мышление привело к тому, что людей с инвалидностью мы все время от кого-то защищаем, вместо того чтобы дать им возможность развиваться наравне с остальными людьми. Несколько недель назад мне звонила мама слепоглухого ребенка, но я не смогла ей помочь, потому что в системе нашего образования не предусмотрены ни школы, ни классы для таких детей. Во всем мире слепоглухих учат, а в Украине — нет. Чья это проблема?

— Если звонят в связи с инвалидностью ребенка, то какая помощь чаще всего нужна?

— Чаще всего к нам обращаются с просьбой помочь с развитием ребенка. Если десять лет назад нам звонили в связи с поиском денег на медицинскую реабилитацию, то сегодня семьи понимают, что их ребенок нуждается и в педагогической, и в психологической помощи. Человек с инвалидностью, способный себя обслуживать, — это хорошо, но будет еще лучше, если он захочет быть полезным. Посмотри­те, сколько людей с инвалидностью в разные времена сделали весомый вклад в развитие общества: Рузвельт, Брайль, Бетховен и многие другие. А у нас до сегодняшнего дня нередки случаи, когда мама, выйдя из магазина, находит на коленях своего ребенка-инвалида печенье, конфеты и даже какие-то деньги. При этом ребенок сидит и рыдает от обиды — он не нищий, не попрошайка, но в Украине именно так привыкли понимать и проявлять милосердие. Хотя на самом деле быть милосердным к людям с инвалидностью означает создать для них такие условия, чтобы они могли учиться и реализовывать себя наравне с другими. Кстати, сегодня молодежь и дети с инвалидностью настолько привыкли сидеть в Интернете по ночам, что если соцработники назначают какие-то реабилитационные занятия с утра, они отвечают: «Мне только во второй половине дня, потому что я сплю утром». Но мы на это не идем: если хочешь включиться в общество, ты должен изначально быть готов изменить свой образ жизни.

Сегодня одной из самых больших проблем социальной работы является еще и то, что люди с инвалидностью, как и их родные, уверены в том, что соцработники обязаны решать все их проблемы. Но это не так. Наша задача заключается в том, чтобы «поднять» человека, показать ему, что он сам способен решать свои проблемы. Знаете, после тренингов люди с инвалидностью часто говорят, что на самом деле многие проблемы были у них в голове, они боялись этого общества только потому, что несколько раз вышли на улицу, где им просто нагрубили. Поэтому второй немаловажной задачей для нас является просветительская работа в обществе, направленная на принятие людей с ограниченными возможностями. Ведь от каждого из нас зависит то, как рядом с нами будут чувст­вовать себя люди с разным цветом волос, разными способами общения и передвижения.

Вот так просто рассказывают о своей работе те, чьи психоэмоциональные нагрузки бывают запредельными, чей риск заразиться гепатитом, ВИЧ или венерическим заболеванием выше, чем у представителя многих других профессий, чьи клиенты в большинстве случаев — люди, уже успевшие опуститься на самое дно. Социальных работников в Украине не так много, но каждый из них как подсолнух — несет, питает и согревает тех, кто на какое-то время нашел прибежище в его цветке, стал еще одной маленькой семечкой.

Виктория Сорокопуд

Источник