Отец Валериан, где вы служите?

В идеале монах должен быть в монастыре. Но я отношусь к так называемому «приходскому монашеству», т. е. служу на приходе. Давайте сразу вспомним о том, что в самой лучшей книге о монашестве — «Чинопоследовании монашеского пострига» — ясно сказано: «Пребудеши ли в монастыре сем, или же в месте, где от святого послушания тебе сказано будет». Монахам определено жить в монастыре, или там, где назначено послушание — на приходах. Как правило, посылают туда, где трудно — на «проблемные» приходы, которые из-за своей неустроенности будут очень сложны для женатого духовенства. Ведь женатый священник должен, кроме прочего, заботится и о своей семье. Так что я служу на приходе, а проживаю один в городской квартире.

Во сколько лет вы приняли постриг, как пришли к такому решению?

Я принял монашеский постриг, когда мне было 25 лет. Принял его вполне сознательно, не под влиянием каких-то внешних обстоятельств. В 21 год, после службы в армии и года в Политехе, я поступил на учёбу в семинарию. Уже тогда думал, что, скорее всего, стану монахом, изберу путь чёрного духовенства.

Почему люди идут в монахи?

Я скажу об основной причине. Она у всех одна и та же: Бог позвал! Это внутренняя причина настолько сильная, что ты не можешь заниматься чем-то другим, иначе перестанешь быть собой. Хочу сказать, что я никогда всерьёз о своём выбранном пути не пожалел. Да, у меня бывают минуты слабости, в конце концов, у меня бывает плохое настроение. Бывает, что устаю от трудностей, навалившихся проблем. Но с Божьей помощью это как-то преодолеваю!

А не бывает у монахов глубокого разочарования, монашеской жизни «по инерции»?

У меня такого не было. За всех расписываться не буду, но у большинства — нет. Говорят: «Чтобы не разочаровываться, не стоит очаровываться». Достаточно трезвого и взвешенного подхода. А романтические порывы — не повод для того, чтобы на всю жизнь стать монахом.

Вот поэтому в монахи не заманивают, от монашества скорее отговаривают. Когда молодой человек изъявляет желание уйти в монастырь, сами монахи его отговаривают: «Да куда тебе! Иди женись, рожай детей, занимайся чем-то полезным в миру!» И будут довольно жёстко это делать. В этом есть свой смысл. Они смотрят, насколько в человеке это решение осознанно, насколько он твёрд в желании идти этим путём. Чтобы он в самом начале сам с собой разобрался. Поэтому перед монашеским постригом (началом монашества) даётся довольно большой испытательный срок — это годы послушничества. Лишь в исключительных случаях человека могут постричь без испытательного срока — если те, кто принимают решение, его уже давно знают, если большую часть жизни он был прихожанином этого монастыря.

Но бывают же случаи, когда молодых людей заманивают в монашество, подталкивают к монашеству и агитируют в монашество?

Сразу скажу: я не считаю, что это хорошо. Подбивая кого-то на любые действия: будь-то монашество, или священство, или смена места работы, смена места жительства, священник должен использовать свою власть (а он, как пастырь, обладает определённой властью над своими пасомыми) с огромной ответственностью за то, что он советует. Он должен десять раз подумать, сможет ли он за этого человека отвечать.

В монашество я никого не звал. А если я советовал какому-то человеку задуматься о принятии священного сана, то до сих пор не жалею об этом. Вот и стараюсь относиться к этому вопросу с большим рассуждением. Если кто-то решит, что это монашество ему действительно необходимо — пожалуйста. Но звать кого-либо в монастырь просто так, ради бесплатной рабочей силы... Это получится «колхоз имени Иисуса Христа», а не монастырь!

Какой процент монахов уходит из монастыря? Были на вашей памяти расстрижения?

На моей памяти подобного — отказа от монашества и снятия с себя монашеских обетов — не было. А вот уходы из монастыря после нескольких лет послушничества были, и не раз. Такая практика духовниками монастырей поощряется — человек разобрался в себе, понял, что это «не его». Но за годы послушничества что-то для своей души приобрёл. Послушник имеет полное право уйти, жениться, если пожелает. Ничего страшного в этом нет, это нормально.

А что касается ухода из монастыря постриженного монаха — да, приходилось сталкиваться. Но, честно скажу, за 18 лет служения мне стало известно всего о нескольких таких случаях. Я общался с этими людьми, здесь мне понятна и мотивация, приведшая в монашество, и мотивация ухода из монашества. Этих людей искренне жаль, они запутались в себе.

А какова мотивация?

Ну пошёл человек в монашество не подумав, от внешних причин, от некого романтизма. В самом монашестве польстился лишь на внешний образ, а не на внутреннее содержание монашества. А потом, точно так же, прельстился романтикой и внешним блеском мирских радостей.

Можно сказать, что ошибся сам, когда стал монахом. Можно сказать, что ошиблись и те, кто постриг его в монахи. Только вот я думаю, что Бог не ошибается! И если Он позволил человеку принять монашеский постриг, то, наверное, была у него возможность реализоваться как монаху. И если человек эту возможность не использовал, отверг её, то это целиком на его совести. Это моё личное мнение.

А, по-вашему, ему лучше было остаться и лицемерить до конца своей жизни? Может быть, причина негативного отношения некоторых к монашеству как раз в том, что они не раз наблюдали этих «несостоявшихся», которые продолжают жить в монастыре?

Начнём с того, что монахи как раз и уходят от мира, чтобы их не «наблюдали» как подопытных кроликов те, кому больше в жизни заняться нечем. В монастырь идут ради исправления своей души, а это процесс перманентный, не всё сразу получается.

И почему сразу «лицемеры»? Чтобы проще было объяснить, прибегну к аналогии. Монашество можно справедливо назвать «духовной гвардией» Церкви. И, так же как и в войсках, гвардия — это не только красивая форма, «эполеты и аксельбанты» (или «клобуки и мантии»). Знаете, в окопах, под натиском врага, даже гвардейцы ведут себя по-разному. Кто-то воюет, а кто-то с перепугу может и на дно окопа спрятаться. Он «лицемер»? Об этом хорошо рассуждать сидя в тёплом кресле.

Найдутся, конечно, один-двое, которые оставят позицию, побегут в тыл (или уйдут из монастыря). Лучше бы им было в гвардию не идти, а где-нибудь в обозе кашеварить. Тоже работа нужная и важная. Но ведь сами захотели подвигов, хотя их предупреждали, что будет трудно. Увы — подвижники из них не состоялись...

А вот тот, кто, может, и испугался вначале, но со временем совладал с собой, потом и сражаться будет достойно. Поэтому, не спешите выносить приговор тем, кто, как вам кажется, пока нерадив в своей монашеской жизни. Со временем из них вполне могут получиться настоящие подвижники, святые. Люди святыми не рождаются — святыми становятся. И пускай пока у кого-то не всё получается, время до смерти у него ещё есть. До самого последнего вздоха.

Но если уход из монашества состоялся, как это регулируется? Как относятся к этому? Считается ли это клятвопреступлением или несмываемым позором?

Сразу видно, что большинство задающих такие вопросы, находятся под впечатлением светской литературы и фильмов, преимущественно западных. Им кажется, что когда человек уходит из монастыря, это целая процедура, процессия. Ничего такого нет. Приходит и говорит: «Я принял решение уйти». Его спрашивают, хорошо ли он подумал, он же думал когда сюда шёл? Но удерживать, хватать за руки, его никто не будет.

К этому относятся не с осуждением, а с грустью. Человека жалко — ведь он запутался в себе. В каких отношениях он остаётся с Церковью? Очень часто Церковь рассматривают как общественный институт, как структуру, но Церковь — это добровольное общество. Есть много людей, кто к Церкви никак не принадлежит или принадлежит очень формально. Они живут сами по себе. Речь не только о священниках или монахах, я говорю и о мирянах. А Церковь живёт по своим правилам, как каждая семья или общество. Но в ушедшего из монастыря никто не станет бросаться камнями, за ним не будут гоняться с дрекольями и т. д. Как его будут воспринимать, в статусе мирянина или по-другому — решается в каждом конкретном случае.

Да, не очень хорошо, что ушёл, но нужно помнить, что судить его будут не люди, а Бог. И полагается Церковь на Божью волю. Пусть Господь, как Сам знает, позаботится об этом человеке и о его спасении. Не нам, не Церкви, он давал свои обеты, а Богу. Вот пусть Бог о нём и позаботится. Пожил с нами — не получилось. Ну что ж, насильно в монастыре никто не держит. Это нужно помнить.

А есть ли обряд расстрижения?

А как вы это представляете? При пострижении срезаются четыре небольшие пряди волос. А когда его назад расстригают, то два дюжих монаха держат его за руки, макают головой в конторский клей, и приклеивают его волосы обратно?! Посмеялись? Я тоже.

В позднем средневековье были импровизированные попытки придать «расстрижению» некую обрядовую форму. К счастью, они не прижились, потому что с богословской точки зрения не имеют основания.

Когда человек хочет уйти, то он отдаёт своё монашеское облачение. Как правило, эти вещи сжигают — так утилизируются все вышедшие из употребления освящённые предметы. А донашивать за ним вряд ли кто-то захочет. Это вещевой аспект. Кроме того, есть аспект церковно-юридический. В церковных документах оформляют, что он просто уже не является тем-то и тем-то. Расстригу просят не выдавать себя за священнослужителя или монаха. И всё — идёт себе спокойно, куда хочет.

В общем, его не будут уговаривать остаться. Только спросят, хорошо ли он подумал.

Часто приходится слышать мнение о том, что монахи это те, кто в чём-то себя убедил, внушил себе что-то из-за ограничения во сне или других потребностях, довёл себя до изнеможения и стал легко внушаемым?

Вопрос в том, не являются ли монашествующие идиотами, которые «замолились и домолились», и «убедили себя в чём-то»? Задолго до того, как этот вопрос попытался задать Церкви секулярный мир, Святые Отцы давно на него ответили. Они написали целые тома книг о прелести. Прелесть, или прельщение — это когда человек начинает выдавать желаемое за действительное. Церковь давным-давно дала этому явлению однозначную оценку как искажению духовности, как негативному духовному опыту некоторых.

Монах спит по потребности, столько, сколько нужно для восстановления сил. И, если с ним возникает нечто подобное от переутомления, скорее всего, он побеседует об этом со своим духовником. Или братия заметит, что он чудить начинает и вернут его на землю, чтобы не было ни голосов, ни видений. То, что святоотеческое богословие называет богомыслием, сильно отличается от рисования в уме «чебурашки, у которого нет друзей».

Для христианина Бог — это реально существующая Сверхличность, а не «воображаемый объект». Святые Отцы всегда говорили: «Не воображай, не мечтай, не включай свою фантазию». А мысли о Боге — это ежедневное делание в контексте моих взаимоотношений с Богом. Не зацикленность, не замоленность. «Видения» — это, как правило, к психиатру. Мы пресыщены нездоровой мистикой телеэкрана, для нас это обязательно какие-то чудеса и видения. Да, в христианстве есть место и чуду, и откровению Божьему. Но Церковь относится к этому с большим рассуждением, всегда критически и скептически всё проверяет, чтобы отделить зёрна от плевел.

Многим кажется, что Церковь рассматривает видения именно как Божественное откровение. Что скажете на это?

Ну, во-первых, откровения — это не всегда видения. Лично у меня опыта видений не было. Во-вторых, на тему личного мистического опыта Церковь советует общаться только со своим духовником. О тех людях, которые имели опыт Божественного откровения, мы узнаём после их смерти. Потому что люди, которые духовно младше, этого просто не поймут, не вместят. А те, кто духовно старше, дадут по шее и скажут: «Зачем ты об этом рассказываешь?»

Мой совет: держитесь подальше от человека, который на всех углах кричит, что у него видения. Аналогично, если какой-то врач скажет вам, что ему явились инопланетяне и посоветовали помазать вас волшебной мазью «от всех болезней». Скорее всего, вы поостережётесь идти к такому врачу, справедливо заподозрив, что ему не инопланетяне являлись, а у него белая горячка. Вы пойдёте к обычному участковому терапевту. Если он не сможет помочь, пошлёт вас к профессору, но не к тому экстрасенсу, которому являлись инопланетяне. Иногда вы можете встретиться с «профессорами духовной жизни» (Церковь называет их старцами), но в основном вам доведётся встречаться с «участковыми терапевтами».

За счёт чего живут монастыри, не натуральное же хозяйство их кормит?

Сегодня монастырей, которые живут почти натуральным хозяйством, единицы. Монастыри бывают разные, но основной источник дохода монастыря — это добровольные пожертвования. Один монастырь стоит посреди столицы, туда часто заходят верующие, жертвуют. А другой — в лесной глуши, и хорошо, если у них есть доброхот, спонсор, который им помогает, чем может.

Тогда, простите, монахи — попрошайки? Они всегда просят?

Нет, не попрошайки. Я знаю по своему опыту. В математике есть такой очень хороший термин: необходимые и достаточные условия. Господь посылает человеку не желаемое, а благопотребное — то, что потребно на благо, то, что его не искалечит, не убьёт. Ровно столько, сколько нужно. Ну, к примеру, зачем тебе сейчас 50 буханок хлеба, которые у тебя зацветут? Тебе хватит одной.

В монастырь не идут ради зарабатывания денег. Средства нужны такие, чтобы это всё только поддерживать. Монахи — не попрошайки. Они посвятили себя Богу, Бог о них и заботится... через людей.

А вот по поводу того, что они ничего не делают. «Чем вы там в церкви занимаетесь? Молотом не машете, пришли, почитали — и всё?!» Запомним этот вопрос, мы к нему ещё вернёмся и ответим более подробно. Люди, задающие подобные вопросы, сами откровенно признаются, что им трудно даже час в храме постоять, помолиться о своих близких. Верующие люди знают, что участие в богослужении (а не присутствие в качестве туриста) — это тяжело даже просто физически. Молитва — это тяжело! С чем это можно сравнить? Это крик твоего сердца. Если будешь громко кричать, у тебя горло заболит. Молится за людей — это труд! И кто знает, может быть, многие из скептиков и совопросников века сего, и даже хулителей монашества, всё ещё живы только потому, что где-то какие-то монахи о них молятся.

По мнению большинства людей, монахи — глупые, ленивые люди, которые занимаются ерундой и тратят свою жизнь впустую?

Нет, мне так не кажется. У меня не раз был повод подумать, зачем я это делаю. И, наверное, те люди, которые меня за что-то поблагодарили — тому свидетельство.

Поймите, монах живёт не для себя. Можете себе представить, что вы будете постоянно в подвешенном состоянии, вы постоянно будете решать чьи-то вопросы? Вы не будете жить для себя, как живёт большинство людей. Вы будете жить для других: для братии монастыря, для прихожан. Для обращающихся к вам с вопросами, за советом. Но не для себя! Вы становитесь не эгоцентричными, а христоцентричными. И ваша любовь ко Христу будет воплощаться в «и приходящего ко Мне не изгоню вон» (Ин. 6:37).

Люди приходят к тебе с вопросами, и ты тратишь на них силы и время. Да некогда мне лениться. Я не страдаю недостатком работы — ни физической, ни умственной. У меня работа есть всегда. И её всегда очень много.

Если это так трудно, как вы говорите, то не возникает ли желания заняться чем-либо попроще? Пожить «для себя»?

Бог поручил мне этот труд, и я его не брошу! Конечно, я тоже живой человек. И у меня, как у любого человека, бывает скорби, уныние. Только у монахов искушения бывают гораздо тоньше.

В чём разница между искушением мирянина и монаха? Для мирянина искушения — как удар поленом, как нокаут. Ты потерял сознание, но потом отошёл, пришёл в себя. А монахов бес колет тонкой острой спицей. Крови нет, внешнего повреждения нет, но внутреннее кровоизлияние приводит к смерти! Поэтому монашеские искушения более утончённые, проникающие глубоко внутрь.

Бывают периоды уныния, но они разрешаются, благодаря опыту тех, кто прошёл этот путь до меня. Но отчаяния, о котором вы упоминали, у меня никогда не было.

Если монахи хотят помогать людям, можно идти учиться на врача, или другим профессиям, где нужно помогать людям, или помогать детским домам, домам престарелых вместо того чтобы «растить капусту» в монастыре?

Да, это расхожее представление о том, чем занимаются в монастыре, и о том, что есть благо. Наверное, стоит определиться в терминах. Мы по-разному понимаем благо, одно и то же слово трактуем по-разному. Дело в том, что секулярное восприятие понимает благо как благополучие — «благо получать». А для Православия благо — это, прежде всего, благодать — «благо давать». Даже в самих словах виден этот вектор — «на себя» или «от себя». Поэтому когда мир говорит «что такое хорошо», имеется в виду поиск материальных благ. Типа, «помочь инвалидам — значит, настроить им много домов». Я не спорю, это тоже нужно. А лучше, чтобы этих домов престарелых не было — чтобы престарелых людей не выбрасывали из своего дома в дома престарелых. Вопрос сложный...

А если я скажу, что будет большим благом «убить наших пенсионеров, чтобы они не мучились»? Я так не считаю, но когда мы говорим о том «что такое хорошо и что такое плохо», мы всегда должны помнить о неоднозначном понимании блага. Вопрос в том, что мы берём за эталон, по чему (или по Кому) мы выверяем это благо? Религиозный гуманизм, христианский в частности, благо сверяет по Христу. Опираясь на евангельский опыт: что бы сказал вот Тот евангельский Христос, Которого я знаю не только по книге, но и по собственному опыту? Что бы Он сказал, находясь рядом со мной? Согласно ли «моё хорошо» духу Евангелия?

А есть другой эталон — секулярный гуманизм. Вы знаете, ведь и фашистские концлагеря в Германии считали благом! Войны и многие страшные злодейства считали благом! Ещё совсем недавно на партсобраниях призывали: «Вредителей — к расстрелу!» И мы, в большинстве своём, с воодушевлением это одобряли. Но «блага» коллективизации и раскулачивания выливаются в жертвы голодоморов.

Помогаем и инвалидам, и больным, и несчастным, и нуждающимся. Но помогаем с рассуждением! А та помощь, которую предлагает мир, зачастую бывает хуже сознательного вреда.

Сложный вопрос...

Да, сложный вопрос. Это отдельный вопрос о гуманизме.

Но часто помощь Церкви и монашества воспринимается только как духовное окормление, а если конкретная работа — просто «горшки выносить» в детских домах?

Поверьте, есть и это. Я приведу пример: в одном из монастырей, есть дом престарелых, и монашествующие ухаживают за старушками, часть которых выжившие из ума. Горшки выносят, памперсы меняют. Или же монастырь, в котором детский дом из 200 детей, за которыми полностью ухаживают монахини. Но монахи, которые делают конкретные дела, не будут об этом давать объявление в газету, не станут трубить о своей благотворительности на всех углах.

А чьё-то мнение, будто бы они «ничем не занимаются» — их мало заботит. Вы знаете, человек, который хочет видеть хорошее, он увидит хорошее, а человек, который хочет увидеть грязь, он только её и увидит. Но я вам скажу, что выносить горшки могут и те, которые не умеют делать того, что умеют делать монахи.

А что могут делать монахи такого особенного?

Монах посвятил себя молитве и богообщению. Его дело — молится за весь мир, и о тех, кто не молится о себе.

Многие думают, что монахи — это те, кто ничего не умеет, не хочет думать, решать проблемы, и эти люди идут или в армию, или в монастырь?

Было бы большой ошибкой рассматривать и монастыри, и армию просто как некое прибежище лузеров. Жаль, что в обществе сформировалось подобное отношение к своему войску. Ведь не даром говорят: «Кто не хочет кормить свою армию — будет кормить чужую». Впрочем, не об армии наш разговор. Хотя, отчасти, аналогия уместна. Общество, отвернувшееся от своих корней, негативно и скептически относящееся к своей вере, легко становится добычей заезжих оккультных «махатм», сектантских проповедников и цыганистых телегадалок. Что мы с прискорбием и наблюдаем.

А насчёт лузеров... Думаю, что какой-то процент таких людей есть и в монастырях, и в любых армиях. Но отнюдь не они задают там тон, определяют суть происходящего. Я знаю достаточно много монахов, которые, если бы они не пошли в монастырь, стали бы в миру успешными бизнесменами, возможно — миллионерами. Но они нашли нечто более важное, высшее для себя. Как я могу человеку рассказать об этом прикосновении к Вечности, если он о Вечности вообще никогда не задумывался?

Помните, в Евангелии от Луки, как Марфа «заботилась о большом угощении» (Лк. 10:38...42)? Ведь Христос не упрекнул Марфу в бесполезности её трудов. Только заметил, что то, чем занималась в это время её сестра Мария, было гораздо важнее и нужнее — просто побеседовать с Богом. Часто ли мы способны отложить ежедневную суету ради этой беседы, ради молитвы, богообщения? Монахи оставили мир именно ради этого, избрав делом своей жизни прикосновение к Вечному.

В чём вы видите своё служение, в чём оно приносит пользу обществу?

Я служу Богу и людям. Богу ничего не нужно, Ему всего хватает. Он дал мне эту жизнь, чтобы я, служа Ему, хоть чему-то научился. Вокруг меня достаточно много людей, которым я постоянно для чего-то нужен, ради которых я буду жертвовать своим временем, здоровьем, многим другим. Если понадобится — пожертвую жизнью. Поверьте, это не пустые слова.

Что будет, если женщин пустить на Афон?

А что будет, если цыганский табор пустить к вам в квартиру? Афон перестанет быть Афоном, равно как и ваша квартира, перестанет быть вашей квартирой. Ну, должно же быть где-то место, где действуют свои правила? А что будет, если женщин пустить в мужской туалет? А что будет, если на футбольное поле во время матча выпустить кордебалет?

У меня тоже есть дверь, не бронированная, но с замком — просто чтобы не шастали. А что кому-то делать у меня в квартире? Что женщинам делать на Афоне? Поглазеть?

А если все вдруг массово пойдут в монахи, тогда в миру людей не будет?

Нет, не пойдут.

Вообще-то, подобный вопрос нипадецки поражает силой мысли! Сразу видно, что у задающих его работает не только кора головного мозга, но и сама его древесина...

А вдруг?

А если все массово пойдут в пожарные? Пожаров не будет, но и медицины не станет.

Процент монашества колеблется в определённых рамках. И в эпоху церковного благоденствия, и в эпоху гонений, их примерно одинаковое число. Поэтому, массово — не будет!

Должен сказать об общей ошибке людей, задающих подобные вопросы. Я не знаю, где они так много увидели монахов, где их монахами так напугали. Монахов ведь не так много! На сайте РПЦ есть статистика, где указано количество монастырей и количество монахов — их не много. Если сравнить с общим количеством жителей, то монахов — единицы! Если сравнивать, сколько учащихся духовных семинарий идут в монастырь в процессе учёбы, или когда-либо после её завершения, то чётко прослеживается пропорция 80/20. Из семинаристов 80% — женятся, 20% — идут в монашество. А уже процент тех, кто разочаровался, очень незначительный. Ведь, как уже говорил, дают довольно долгое время подумать перед тем, как стать монахом.

Вы постоянно рассматриваете уход в монашество от внешних причин, а я вам говорю, что в монашество приходят потому, что Бог позвал. Я не говорю, что они лучшие или худшие, они такие, какие они есть. И массового ухода в монастырь не будет.

В монашество не прячутся, как в нору. В монашество карабкаются, как на скалу.

Как монахи могут отказываться от естественной сексуальной потребности, без которой люди жить не могут? У них ведь есть просто естественная физиология?

С очень большим трудом. Если попробовать отказаться от этого без отказа от многого другого — ничего не выйдет. Отказ монашествующих от интимной жизни нельзя рассматривать в отрыве от всей монашеской аскетики. Целомудрие достигается лишь в контексте всего аскетического подвига. Об этом написано много книг. Я не скажу, что это легко. При этом, прошу заметить, что монахи — это нормальные здоровые люди, не социо-, не сексо-, не психопатологичные. Не импотенты, не извращенцы. В монашество приходят люди самого разного темперамента, различной физической силы.

Есть очень простая и одновременно очень сложная аскетическая практика — когда ты избегаешь этого. Со временем ты перестраиваешь своё мышление, сознание, ты не зациклен на сексе. Задача не просто воздерживаться, а освободится от сексуального отношения к миру. Когда ты не рассматриваешь людей как сексуальные объекты. У нормального здорового человека не возникает сексуального влечения к близким родственникам. Это немного похоже на то, когда ты всех людей воспринимаешь как близких родственников. Физиология у монахов такая же, как и у всех людей. Но у монахов есть многовековой аскетический опыт, опыт работы по обузданию желаний своей плоти. Это не просто «сублимация либидо». Всё намного и проще, и сложнее...

Среди монахов есть гомосексуалисты?

Не больше чем среди врачей или военных, или водителей троллейбусов.

Неужели сегодня уже ни одно интервью не обходится без упоминания о педерастах? Такое впечатление, что общество уже не может прожить без «этой темы», как «Ватсон без трубки» (из анекдота).

А как вы к этому относитесь?

Я к этому не отношусь!

Отношение Церкви к этому однозначно библейское — негативное, как к греху.

Скажу честно, в вопросах гомосексуализма я не разбираюсь, мне это просто не интересно. Стараюсь с ними не пересекаться. Меня это не заботит, это их грехи. Для меня даже думать об этом мерзко, у меня своих грехов хватает.

Я человек грешный и брезгливо отношусь к таким людям. Но когда я принимал покаяние у таких людей, у меня было совсем другое чувство — для меня не было человека роднее, чем кающийся грешник! Какие бы у него не были грехи, не только гомосексуализм. Например, я живодёров также не люблю — тех, кто получает удовольствие от страданий живых существ. Для меня это мерзко, а когда человек кается в этом — я за него несказанно рад.

Но в монастырях этого не должно быть?!

Вы же понимаете, что в монастырь люди не с Луны прилетают. Ещё недавно об этом было стыдно говорить, а сейчас это стало модно. Включите телевизор, перелистайте несколько каналов, и вам обязательно покажут педерастов. Показывают фильмы и передачи, где эта тема в центре внимания. Как я должен «толерантно» к этому относится? Соглашаться, что это здорово и нормально? Нет уж, я оставляю за собой право на «нетолерантность».

Поверьте, как практикующий священник, принявший много исповедей, я знаю, что это и к чему, к каким результатам это приводит. Ничего хорошего. Да, если где-то в монастырях это есть, это плохо. Как в любой семье — отношения могут быть нормальные и ненормальные. А уже семья изживает или не изживает эти грехи и пороки.

Почему монастыри, несмотря на обет нестяжания, имеют имущество, иногда даже большое?

Опять же, необходимое и достаточное. У монахов есть своё хозяйство, монахи строят келии. Монастырское имущество и личное имущество монахов — отнюдь не роскошь. Монашеские кельи — то же общежитие, откуда там «большое имущество»? Насмотрятся фильмов, начитаются досужих басен — и давай искать «монастырские сокровища»!

А ведь монахи гораздо лучше других людей знают, что ничего материального не возьмут с собой в могилу. Потому что вспоминают об этом ежедневно. Кстати, «старинные монастырские вещи» ценны именно своей историей, как память о прошлых хозяевах.

Вообще-то я уже отвечал на этот вопрос в своём рассказе «Жадный монах».

Монахи имеют ту собственность, которая позволяет им больше времени уделять молитве. Это «благополучие для благодати», как ни парадоксально это звучит. Оно не «для себя».

Что, по-вашему, монахи просто должны никуда не ходить и ждать когда их Бог накормит? В рот упадёт само? Слова Христа о том, что не нужно заботится о материальном, адаптируя для современного пользователя, можно пересказать так: «не заморачивайтесь на материальных благах». Вот монахи так живут!

Современное общество зациклилось на потребительстве. На этом принципе сегодня строится вся общественная жизнь. Многие люди только тем и живут, что нужно что-то купить, а потом купить взамен нечто новое, и т. д. Монахи же стараются из этой потребительской круговерти выпасть. Например, у меня есть мебель, которая на три года младше меня, но я привёл её в нормальный вид, чтобы не было обшарпанным. А когда человек каждый год меняет мебель, машину, квартиру — он просто не определился в своих желаниях и потребностях.

Когда ты знаешь чётко, что тебе нужно, становится гораздо легче, это помогает жить.

При подготовке к интервью один мой коллега, журналист, сказал: «Что может ответить монах, если вся его жизнь строится на одной большой лжи?»

Мне просто жаль такого разуверившегося человека. Люди, которые ни во что не верят, хотят видеть вокруг себя таких же несчастных и разуверившиеся, как и они сами. Им так легче. Когда видишь благочестивого человека, можно попытаться хоть в чём-то подражать ему. А можно сказать, что такого не бывает. Человеку злочестивому очень бы хотелось, чтобы порядочных людей не было. Потому что само наличие порядочных людей обличает неправду его жизни, делает его существование невыносимым. Вот и живут по принципу «сдохни ты сегодня, а я завтра».

Сегодня некоторые только и делают, что на просторах интернета показывают всему миру содержимое своих желудков, которое у них со всех сторон лезет. Будучи неспособными сделать что-то доброе, принести в этот мир что-то хорошее, днями и ночами просто мечут нечистоты на всё, загаживая и отравляя всё вокруг себя.

Я и сам не совершенный человек, со своими страстями. Есть вещи, которые я не скрываю, но и не афиширую. Но я хочу постараться, чтобы завтра быть лучше, чем был сегодня.

Как монахи могут уходить от мира, когда тысячам людей нужно окормление?

Поверьте, тот, кто ищет окормления, тот его всегда получит даже от ушедших от мира. А вот от тех, кто просто хочет убить время в праздной болтовне, действительно стоит бежать. Для их же блага!

Я так вообще далеко не убежал — живу не в монастыре, служу на приходе, работаю с людьми, веду молодёжные беседы. Обо всей этой деятельности можно узнать при желании.

Но в монастырях ведь такая работа не ведётся?

В одних ведётся, в других — нет. И это их право. Знаете, есть люди говоруны, а есть молчуны. Кому-то быть миссионером, а кому-то отшельником. Не смотрите на монашеское делание столь однобоко. Вообще, когда кто-то говорит «только так и никак иначе» — держитесь от этого человека подальше.

Образ делания бывает различным. Форма может меняться, но лишь в тех пределах, в которых она предполагает одинаковое содержание.

Может ли монах пользоваться дорогим телефоном, машиной, занимать большую жилплощадь, покупать дорогие продукты?

Можно, но это не есть хорошо. Я уже говорил: необходимое и достаточное.

Система должна быть адекватна пользователю.

Какая зарплата у монаха, к кому вы обращаетесь в случае нужды?

Когда я был в семинарии, мне платили какие-то небольшие деньги, давали монашескую одежду. Поскольку я служу на приходе, приходской совет мне, как любому священнику, начисляет жалованье. Точно так же в монастыре, монастырский совет начисляет монаху жалованье в зависимости от того, где человек работает, какие у него потребности. Всё это делается с рассуждением.

Меня этот вопрос никогда не занимал. В принципе, «то густо, то пусто». Я могу сказать, что у меня внимательные прихожане, которые всегда мне помогут. У меня много друзей. Если совсем туго будет — у них попрошу. Папа с мамой — пенсионеры. Тоже помогаем друг дружке.

Если бы я хотел зарабатывать деньги, я бы в монахи не пошёл. Мне хватает, потому что я понял точно, чего и сколько мне нужно для моих потребностей. Люди страдают от недостатка денег, потому что не разобрались в своих потребностях. Многие вещи покупают лишь потому, что это престижно, потому что у «всех есть», культовое и т. д. А монахи пользуются необходимым. И если у монаха много миссионерских поездок, если ему нужна машина — Господь посылает.

Кстати о машинах. Почему монахи, когда им дарят дорогую машину, не продают её и не отдают деньги нищим? Или на подаренные деньги покупают дорогую машину?

Считать деньги в чужом кармане — неприлично! Но это так, к слову.

Если монаху подарили дорогую машину, а он продал и раздал деньги нищим — об этом вы не услышите в выпуске новостей. Таких случаев достаточно, поверьте. Просто не в евангельской традиции это афишировать.

Дальше. Представьте, что монаху подарили дешёвую старую ржавую машину. В результате монах должен переквалифицироваться из монаха в автомеханика, который будет часами копошиться в этой рухляди. Ведь машина ему нужна не для стритрейсинга, а для поездок к больным, умирающим, для миссионерства, для исполнения хозяйственных поручений монастыря. А тут машина вроде есть, но её нет! Думаете, монах так больше пользы принесёт?

Продать и раздать? Где-то я уже это слышал! Кажется, один не самый лучший евангельский персонаж уже предлагал продать миро и облагодетельствовать всех нищих (Ин. 12:3...6). Скажите, что слишком много рассуждений? Неужели проще, как сказал Шариков: «Что тут думать? Взять всё и поделить!» Пробовали — не получилось. Человеку деньги пойдут во благо тогда, когда он будет готов.

Нищие зачастую работать не хотят из принципа, у них аллергия на лопату. Вот возьмёте вы с улицы среднестатистического бомжа, купите ему квартиру, дадите все материальные блага. Что будет через некоторое время? Через неделю квартира станет притоном, все деньги будут пущены на сомнительные развлечения. Всё это не пойдёт ему впрок, если он сам не будет готов морально к такому «дару свыше». Поэтому, всё должно делаться с рассуждением.

Я несколько раз проводил эксперимент: человек просит на хлеб, я говорю, пошли со мной в супермаркет я тебе куплю не только хлеба, но еды на несколько дней. Догадываетесь, куда меня посылают? Потому что просят или наличку для своих «смотрящих», или на бутылку. Ведь просили-то на еду, а выпивка — не первоочередное. Так что метод «всё поделить» — не работает!

Есть такое хорошее правило, которое поможет вам подавать на улице с рассуждением. Просто оглянитесь вокруг. Наверняка в вашем дворе, доме, парадном живут нуждающиеся люди. Возьмите конкретного человека и ему помогайте, просто так. Вот это и будет ваша благотворительность, а не потакание попрошайничеству.

Почему вместо того чтобы быть кем-то что-то создающим, монахи закрылись? Ведь даже душевное утешение могут давать психологи, и монахи могли бы ими стать?

Вся первая часть вопроса показывает, что для человека благо — это только материальное. Я уже говорил об этом — мы по-разному понимаем слово благо.

А во-вторых, по поводу психологов. Перефразируя слова одного из киногероев Стивена Сигала отвечу: «Скажем так, а ещё я психолог». Но вопрос о душевном утешении в первую очередь касается не всего монашества, а монашествующих священников.

Служение священника включает в себя психологическую помощь, хотя и не зацикливается на ней. Я не буду подробно объяснять разницу между психотерапией и духовничеством. Говоря образно, духовничество подобно кубу, а психотерапия — лишь квадрату. Психотерапия, психология — это лишь некая плоская проекция, лишь малый образ понимания того, чем в действительности является человеческая душа.

Есть и более очевидная разница между психологами и священниками. Отправляясь на приём к психологу, вы тщательно исследуете содержимое своего кошелька на предмет того, сколько минут профессиональной деятельности вы способны оплатить. И предварительно обдумаете свои вопросы и конкретизируете проблемы — просто ради того, чтобы не тратить время и, соответственно, деньги впустую. При общении со священником этого, увы, не требуется! Ведь он обещал разобраться с вашими проблемами не Гиппократу, а Самому Богу. Вот и приходят порой просто поболтать, сами не зная, чего хотят и ищут, абсолютно не считаясь ни со своим, ни с чужим временем.

Священник просто не имеет морального права отказать в утешении израненной, изголодавшейся душе. Вот и приходится посвящать этому всё своё время. Практически — всю свою жизнь. Это и есть тот крест священнослужения, та частичка Креста Христового, образ которого мы видим на груди священнослужителя.

Почему монахи закрылись в монастырях от мира?

Монастыри бывают разные. Есть отшельнические скиты, а есть миссионерские монастыри. Тут нужно понимать одну вещь: если приходской храм сделан под потребности прихожан, то в монастырском храме все прихожане — это гости, которым разрешили участвовать в богослужении монашеской общины. Напрашивается вопрос, а какое вы имеете право лишать их возможности объединиться в общины, а для совместной жизни и молитвы уединяться? Монахи разрешили присутствовать мирянам на богослужении, но не разрешают ходить по их келиям. Это по той же причине, почему мы не пускаем в свои квартиры всех подряд.

Знаете, одиночество не столь страшно, как принудительное общение. Современный человек часто страдает от того, что ему просто некогда даже поразмыслить, побыть наедине с собой, поговорить с Богом. Монахи уединяются именно для этого — для беседы с Богом.

Но деятельность монастырей закрыта. Всё ведь должно быть открытым?

Если вы хотите открытости, начните с себя — отчитывайтесь в газете, что вы делаете дома. Если в монастыре есть какие-то преступления, то следить за этим — дело правоохранительных органов. Если есть церковные правонарушения — за этим следит церковное священноначалие.

Каждый человек имеет право на личное пространство и свободу. Они есть и у монахов, только они их используют по-своему.

Тогда почему монахи комментируют события современной жизни?

Монахи имеют взгляд на этот мир со стороны.

Мир часто не спрашивает их мнения?

Не совсем так. Вначале спрашивают, а потом говорят: «Почему вы вмешиваетесь!»

Мир ищет взгляда постороннего наблюдателя, взгляда того, кто находится вне системы потребительских ценностей. Монашествующие могут дать ответ о том, как и что они видят в миру. Конечно, это мнение может быть очень субъективным — ведь монахи люди, а не ангелы земные. Они могут не знать каких-либо аспектов или нюансов мирской жизни и т. д. Однако этот же ответ может быть довольно объективным, по причине знания человеческих душ. Ведь добродетели и благочестие, равно как пороки и грех, во все века одни и те же. Вот и вопросы, с которыми приходят люди, очень часто повторяются, хотя люди считают свои проблемы неповторимыми.

Монастыри — это своеобразные аккумуляторы духовного опыта Церкви. Именно за этим опытом туда и обращаются.

Темп жизни увеличивается с каждым днём. Уже говорил, что современному человеку просто некогда остановиться и поразмыслить. Информационный поток обрушивается сегодня на людей с рёвом Ниагарского водопада. И в круговерти этих брызг человек выхватывает частности, не воспринимая целое. Именно за взглядом со стороны, за оценкой целостной картины происходящего обращаются к монахам.

Могут ли монахи пользоваться компьютерами или чем-то другим технологическим?

С каких это пор стало грешно быть всесторонне образованным и грамотным человеком? Наличие светского образования не является непременным условием монашества, но высокий интеллектуальный уровень во все века был востребован Церковью. Сами по себе образованность и эрудиция не делают человека добрым или злым. Но, согласитесь, грамотный способен на большее, чем невежда. Вопрос лишь в том, на благо ли он свои знания употребит.

Ещё в годы моей юности советское сознание металось между баснями о «глупом попе» и восторженными легендами о «семинарском образовании». Так до конца, видать, и не успели определиться...

Сегодня точно так же. «Они что, не умеют пользоваться интернетом»?! И тут же: «Ах, они пользуются интернетом»! Что не делай — не угодишь! Ведь вопрос не чем, а для чего ты этим пользуешься. Ножом ведь тоже можно резать хлеб, а можно людей. Всё нужно уметь использовать для духовной пользы своей и ближних.

А в компьютерные игры вы играете?

Некогда! Тем более я уже сам стал персонажем компьютерной игры — один из героев известной серии игр носит моё имя, другой является 3D-моделью моей внешности.

Как вы относитесь к общению в интернете, блогам, интернет-сообществам?

Лично я всегда предпочитаю компьютеру живое общение. В интернете предпочитаю оффлайн-общение (переписку по электронной почте) — оно более аргументировано. Живые журналы и блоги поражают обилием амбиций, невежества и банальной неграмотности. Хотя попадаются и приятные исключения.

Впрочем, энциклопедические сведения для меня всегда предпочтительнее чьих-то измышлизмов. По поводу «Одноклассников» и т. п. — мне вполне хватает реальной дружбы с теми, кого я знаю, чем игры в дружбу с теми, кого я не знаю. Кстати, для кого собирают сведения о подробностях биографии «одноклассников» и прочих «вконтактёров»?

В мире, где грешник не может скрыться, не скрыться и праведнику...

Вы ходите в кино? Смотрите телевизор?

Я смотрю в основном те фильмы и передачи, которые мне служат миссионерскими мостами. Я должен знать, что у людей на слуху, чтобы от этого строить разговор. Чтобы не быть похожим на инопланетянина, не знающего, кто у нас президент и т. п. Можно, конечно, и без этого прожить, но будет сложно с людьми общаться в доступной форме. Однако, некоторые темы в массмедиа, я всё равно никогда не буду изучать.

А как, по-вашему, почему людям кажется, что монахов очень много?

Уже объяснял. Отчасти потому, что монашество для них — бельмо в глазу. Тут срабатывает обыкновенная ксенофобия. Человек видит не такого как он. Это его дико раздражает, он не может его понять, он его боится, и ему везде мерещатся монахи (евреи, фашисты, чекисты, гомосексуалисты — нужное подчеркнуть).

Идёт по улице монах, и уже он становится объектом пристального наблюдения. Могу по себе сказать, если я в монашеском облачении захожу в магазин, всех сразу начинает живо интересовать содержание моей покупательской корзины. Причём, чтобы они там не увидели, их всё будет раздражать. Если я себе куплю гнилой картошки, скажут: «Вот, чем они питаются»! Если я себе куплю деликатесов: «Вот, зажрались»! Хотя я покупаю простые продукты — те же, что и все.

«А разве вам это можно? Хлеб белый покупать! Ведь сейчас же пост?!» Все сразу такими знатоками постничества становятся! Многие воспринимаю пост как диету, и соответственно рассуждают. За 70 лет многие традиции прервались. И люди, не зная где почерпнуть именно церковное учение о вере, начали усиленно додумывать. К сожалению, для многих религия стала набором обрядов и табу, а не живым богообщением.

Я всегда настаиваю на осознанном исполнении обрядов. На свободном самозапрете на что-то, как твоём сознательном волеизъявлении. На разумном самоограничении, а отнюдь не на простом исполнении какого-то ритуала. Всё должно делаться осмысленно.

Что даёт вам уверенность в выборе пути?

Слово «даёт» можно двояко толковать. Что подкрепляет мою уверенность? Или к чему приводит эта уверенность?

Подкрепляет меня то, что очень многие люди достойно прошли этот путь, о многих из них я знаю не понаслышке — из прямого общения. Я живу в этом, я живу этим — это естественно. Всё это подтверждается моей постоянной монашеской практикой, которую я не сам контролирую, я тоже советуюсь с духовником, я не вытаскиваю себя за волосы. Постоянно выверяю себя. Знаете, любой точный прибор нужно выверять — сравнивать с эталоном.

Второй вопрос: зачем? Может быть, прозвучит банально, но «я хочу свою жизнь прожить так, чтобы не было больно и обидно за бесцельно прожитые годы». Я уже многим людям чем мог, тем помог. Что-то хорошее я принёс. Я также знаю и о том плохом, что я принёс в этот мир, и хочу это, по возможности, исправить. Я хочу исправить себя. Вся моя жизнь — просто вступительный экзамен в Вечность...

Почему вы согласились на интервью?

Мне пиарится не нужно. Меня уже достаточно хорошо знают по книгам, публикациям, телепередачам, по беседам с молодёжью в Ионинском монастыре и моей приходской службе. В конце концов, есть мой сайт o-val. ru, где выложено всё написанное мной.

Я согласился лишь потому, что мой хороший знакомый попросил меня дать это интервью. Я предлагал ему сходить в монастырь — там монахи лучше меня. Но он настоял, чтобы на эти вопросы ответил именно я. Причём, если рассуждать по-мирскому, я бесплатно трачу своё время и силы, вместо того, как вы говорите, ухаживать за больными, спать, бездельничать, созерцать какие-то видения и другое, что вы можете придумать.

Как вы относитесь к нападкам на монашество и частым негативным выпадам в сторону монашества?

Отношусь очень просто. Любые ответы на «неудобные» вопросы — это путь миссионера. А путь миссионера пролегает между двумя известными цитатами из Нового Завета. С одной стороны: «Будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчёта в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением» (1 Пет. 3:15). А вторая сторона этого пути: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» (Мф. 7:6).

Если человек, чего-то не зная, скептически относясь к чему-то, спрашивает искренне, чтобы это узнать — я готов потратить всё своё время, чтобы ему это объяснить. А если человек спрашивает в стиле милицейского следователя, которого не интересует твой ответ... Он не ждёт твоего ответа, он ждёт, чтобы ты начал путаться в показаниях. С таким с человеком я разговаривать не буду — это бесполезная трата времени, и моего, и его. Поэтому, когда меня о чём-то спрашивают, я позволяю себе задать несколько вопросов, чтобы выяснить, насколько человек заинтересован в ответе, слушает он меня или нет.

Я за конструктивный диалог, а для этого нужно сразу определиться с понятиями. Я не люблю тех, кто просто брызжет нечистотами, кто не хочет ничего знать и просто «метит территорию» своим нечестием. Ему всё равно, над чем глумиться, что обливать грязью. Неужели в их душах ничего кроме грязи уже не осталось? Неужели они действительно уже не способны нести в этот мир нечто доброе, позитивное? Хотя в отношении к ним даже совсем уж мирской интернет советует «не кормить троллей»! Мне таких людей просто жалко. Жалко, что они тратят на это свою жизнь, забывая, что она у нас не такая уж длинная. Думаю, чем старше они будут, тем больше будут понимать, что тратить на это свою жизнь не стоит.

Я за диалог со всеми, за нормальное человеческое общение. Я нисколько не считаю кого-либо ниже, или хуже меня, даже если мы стоим на разных жизненных позициях, придерживаемся разных точек зрения, взглядов. Хотя я и оставляю за собой право отказать в общении. Но это люди, и я, как христианин, должен относиться к ним с любовью. Не уговаривая себя, я хочу всё время помнить, что и за них распялся Христос, даже если они об этом ещё ничего не знают...

Игумен Валериан (Головченко)

Вопросы подготовил:
Александр Бойко

Источник