Дневник памяти

Как-то мой папа рассказал анекдот-притчу:

Большому начальнику звонит директриса школы, в которой учится его отпрыск: «Ваш сын пьет, курит, уроки прогуливает! Примите меры, пожалуйста…». А он отвечает: «Отправьте-ка его срочно ко мне на работу!».
Сидит папа в кабинете за столом, а к нему сын-семиклассник испуганный заходит. Папа говорит:
– Присаживайся, сынок. Пьешь?
– Нет, нет!
– Только честно!
– Ну, было…
– Что пили?
– Портвейн «Приморский»…
Папа достает из бара «Джек Дениэлс», наливает сыну рюмку.
– Давай со мной. Что куришь?
Сын показывает мятую пачку «Примы». Отец достает импортные сигареты.
– Угощайся, пожалуйста.
Нажимает кнопку вызова на селекторе:
– Наташенька, пожалуйста, сделайте нам кофейку.
Заходит секретарша-красавица с длиннющими ногами, приносит кофе.
– Ну как? Так вот, сынок, чтобы виски хороший пить, сигареты хорошие курить, чтобы женщины красивые рядом были, надо учиться, учиться и еще раз учиться!
Может быть, поэтому, желая исключительно добра своему сыну, родители отдали меня в образцово-показательную школу.

Школа

В советские времена образцово-показательные школы – это смерть детских надежд. Поэтому все мои воспоминания об этом периоде особо позитивными не назовешь.
Говорят, нужно помнить свою первую учительницу. Я свою уж точно не забуду. Я боялся ее до дрожи в коленках, как страшного сна, как морока. Мне казалось, что туловище и голова у нее равновеликие. А сверкающие золотые зубы просто огромные. Больше всего она напоминала мне Щелкунчика из сказки. Я, как и многие другие дети, попытался увидеть в ней друга. Увы, не удалось…

После трех классов начальной школы мы перешли на кабинетную систему. Но веселее и счастливее не стали. Вообще, эта «образцовопоказательность» с детства смущала меня своим лицемерием и фальшью. Не могу сказать, что был диссидентом в школе, но возмутителем спокойствия я слыл, этаким Ходжой Насреддином.
Например, была у меня такая игрушка «мешочек со смехом», и я, конечно же, притащил ее в школу. Помню, как классная руководительница отняла ее с какими-то несуразными обвинениями в том, что я «хотел сорвать комсомольское собрание!». А я недоумевал, поскольку об этом собрании впервые от нее услышал.

Или, уже в пубертатный период, мне подарили прикольную наклейку с симпатичной барышней в купальнике, нежно обнимающей леопарда. На мой взгляд, для восьмого класса шикарная буржуазная наклейка! И я тут же приклеил ее на свой «дипломат». Но это «неподобство» заметила учительница русского языка и литературы, бывшая пионервожатая. Она просто «умерла» на месте. До сих пор помню ее проникнутый пафосом голос: «Ах ты, подлец такой! Ты не советский человек! У тебя дед какой, у тебя второй дед какой! Тебя государство поит, кормит, одевает, обувает, а ты… А ты – подлец такой!». Наклейку пришлось срочно отклеить. Правда, не выкинул – сохранил, прилепив дома на зеркало. Красуется у родителей по сей день. Родители, кстати, впервые подумали о том, что причина моих мини-конфликтов с учителями не только во мне. Между прочим, учительница та, «образец советского человека», съехала на ПМЖ в Германию, когда пыль от разрушенной Берлинской стены еще не успела осесть…

Безусловно, были в той школе и замечательные преподаватели. Все любили и уважали молодого учителя физики и математики, который дополнительно вел у нас физкультуру. Просто был спортсменом-разрядником и нуждался в преподавательских часах. Невероятно остроумный, он составлял задачи по цифрам учебника, но со своими, придуманными им самим сюжетами. Вместо дурацкой задачи про два бассейна, сообщающиеся друг с другом, мы решали задачу о прорванной трубе и о том, через сколько минут наконец-то затопит соседей. Нам было весело и интересно. В любом подростковом коллективе всегда найдется человек, который станет хамить учителям. Так вот, мы все знали, что нахамить в лицо или в спину нашему математику – себе дороже. Его ответ будет всегда тонким, креативным, и этот ответ запомнится всеми до выпуска из школы. Он умел играть по нашим правилам красивее и лучше нас! Типичный пример: один из нас на уроке математики пытался быстро выучить стих на следующий урок литературы. Преподаватель заметил это и проявил интерес: «Чем у нас занимается товарищ Мазур? О, товарищ Мазур изучает творчество товарища Шевченко! Как вы думаете, товарищ Шевченко знал, что такое натуральные логарифмы? Думаю, что, скорее всего, товарищ Шевченко даже не подозревал, что такое натуральные логарифмы. Ну а мы с вами, друзья мои, имеем шанс узнать, подозревает ли об этом товарищ Мазур. Попрошу к доске!». Это были не просто уроки физики или математики, это были уроки поведения, решения конфликтных ситуаций и многого другого.

И все же вся общеобразовательная система была построена на том, чтобы подавить творческую личность. Мне были неинтересны предметы, если я не видел практического применения этих знаний. Я не мог понять, что такое синус и косинус, хотя исправно решал задачки, но с таким же успехом я мог перерисовывать китайские иероглифы. Постиг эти тайны Пифагоровой тригонометрии я уже гораздо позже, когда пришлось создавать чертежи по фотографиям для своего хобби. Меня не привлекала химия, пока я не понял, что и как можно взрывать. Вот тогда гораздо интереснее стало учиться, и успехи в учебе сразу пошли вверх. Не спешите ругать своего ребенка за плохие оценки – возможно, он еще просто не осознал, зачем все эти знания и науки ему нужны. А значит, не видит их области применения и практической ценности.

Помпезные уроки мужества с зачитыванием газетных статей о подвиге советского народа не дали мне того, что давали мои детские путешествия по местам былых сражений. Останки первого найденного в лесу, в Конче-Заспе, неизвестного красноармейца я похоронил в восьмилетнем возрасте. И отметил для себя некую разницу между реальным положением дел и розовощекими пионерами, бодро кричащими, что «никто не забыт, ничто не забыто». Родная земля оказалась до краев наполненной гильзами, осколками и прочими следами войны. Даже жандармский браунинг нашли мы однажды с мальчишками в центре Киева! Но косточки солдат приходилось хоронить не раз. Тогда слово «Родина» перестало быть для меня пустым звуком.

Подростковый бунт вызрел к девятому классу, и я просто перестал ходить в ненавистную школу. Моя любимая пора – бабье лето, сентябрь. Буду хоть на трамвае кататься, но не могу я больше на этих лицемеров смотреть. И конечно, стал врать родителям. А они были воспитаны в советских традициях и потому уверены, что в школе все хорошие, а я один плохой – бездельник и на своей волне. И я понимал, что все это в скором времени чем-то плохим закончится. Мама совершенно случайно встретила нашего классного руководителя, который, как потом выяснилось, произвел на нее очень неприятное впечатление. Так вот, этот «педагог», весело смеясь, наговорил обо мне кучу гадостей. Радовался тому, что у меня теперь все плохо! Мама пришла домой и сказала: «Ну, рассказывай, что там у тебя». И по ее глазам я понял – все, меня сдали, но неожиданно увидел в них не гнев и раздражение, а боль и понимание.

Есть две крайности: родители либо считают, что все учителя бездари, а их ребенок самый лучший. И спешит маменька в школу рассказывать о талантах ее дитятка. А дети, хитрые манипуляторы, уже знают правило выживания – «разделяй и властвуй»! Либо родители говорят тебе, что все взрослые умные, а ты маленький, и потому – балбес. Самое главное – научиться слышать своих детей и не спешить с выводами, занимать мудрую позицию.

Пришел с работы отец. Родители тихонько и спокойно обсудили что-то между собой. И выдали свой вердикт: «Больше ты в эту школу ходить не будешь, мы тебя переводим в другую. Немедленно. Ничего, что середина года. Но уж в новой школе ты просто обязан оправдать наше доверие». И в середине 9-го класса я перешел в обычную, не мажорную школу. Земля и небо! Это была совсем другая атмосфера, совсем другие взаимоотношения с учителями. В «модных» школах, как правило, конкуренция, подсиживание и нездоровые отношения в педагогическом коллективе. В простой школе гораздо чаще можно встретить настоящего педагога. И достаточно даже одного, чтобы уцепиться и равняться на него всю жизнь.

В новой школе было много замечательных учителей. Я всегда буду помнить и любить их. Но об одном человеке стоит сказать особо. Это наш классный руководитель. Эта женщина была для нас не только учителем. Даже не просто другом. Она стала для нас настоящей второй мамой! Она была в курсе всех наших радостей и бед, успехов и неудач, триумфов и залетов. Мы доверяли ей самые сокровенные тайны... После нашего выпуска она уволилась из школы, честно сказав коллегам, что второго такого класса у нее уже не будет. Мы встречаемся с нашей классной и по сей день, разделяя с ней все свои житейские радости и скорби.

Поддержка родителей в мятежный период взросления является краеугольным камнем в успешном воспитании детей. Мои мама с папой любили своего «гадкого утенка», в мое распоряжение был предоставлен здравый процент свободы для набивания своих собственных шишек. Но я не могу сказать, что меня баловали. Меня не били, на меня не орали. Просто, когда я сам уже стал взрослым, понял, что самые серьезные и страшные вещи говорятся спокойным голосом. Моим родным не нужно было ходить по потолку и стенам, визжать – достаточно было, спокойно глядя в глаза, сказать такие простые истины, из-за которых ты чувствуешь, что просто потерял доверие этих людей. Чувствуешь себя не в своей тарелке, искренне пораженным в правах. Причем прекрасно понимаешь, что причина всего этого – в тебе самом.

Зачастую бывает так, что родители не стремятся к дружбе с ребенком. Относятся к нему как к эдакому недоразвитому человекоподобному, не понимая, что в душе, в мире ребенка может быть много вещей, которые он просто выразить еще не умеет.

Когда взрослые бывают неправы, несправедливы, когда начинают срывать зло на этих маленьких человечках, что может быть дороже  искренности? Но как часто именно этой искренности взрослым не хватает, чтобы, не стесняясь, попросить прощения у своих детей! И вот тогда ребенок начинает нас по-настоящему уважать. Он начинает видеть нашу естественность, ему становится стыдно оскорбить наше доверие.

Над пропастью во ржи

Недавно меня как священника пригласили провести душеполезную беседу с сотрудниками Коростенского РОВД. Они ожидали, что я начну либо клеймить милицию позором, либо читать им сахариновую мораль. Но я решил рассказать им о том, как сам в юности (в очередной раз) попал в милицию. Мне было 17 лет, и выглядел я несколько экстравагантно – приятель-художник разрисовал мою кожаную жилетку аэрографом. Возвращался я с пляжа, поднимаясь к Европейской площади, и тут ко мне прицепились два пьяных гражданина. Пока они говорили мне и моей жилетке всякие обидные слова (в стиле той самой учительницы – «ты не советский человек»), я терпел. Но когда стали хватать за пуговицы, то есть посягнули на мое личное пространство, у меня хватило здоровья их уронить. Компания, с которой я возвращался домой, благополучно села в автобус, оставив меня одного, и уехала.

Хоть я и был одет вызывающе для советского человека, но пасть жертвой пьяных хулиганов мне совсем не хотелось. Краем глаза я заметил, что к нам бегут милиционер и еще три товарища. Ну, думаю, наконец-то эти добрые представители власти и общественности меня спасут. Как оказалось, мои «хулиганы» и спешащие с милиционером дяденьки – это одна команда дружинников, которым не хватило приключений на дежурстве. И они, выпив капель датского короля после смены, решили восполнить нехватку адреналина в крови. Поскольку я их поровнял немножко, естественно, меня забрали в кутузку («опорный пункт милиции»). Но составленный протокол о моем несносном поведении я подписывать отказался, так как в нем было указано неправильное время происходивших событий – на час раньше. Они пытались заставить меня силой, но я пригрозил тем, что еще и побои сниму. Словом, решили они от меня избавиться и в наручниках отвезли в РОВД. Заспанный следователь выслушал мой рассказ, велел забрать паспорт и проваливать отсюда. Когда я руку за документом протянул, тут меня за нее и поймали, ну и вломили по почкам и по спине так, что я кульком осел на пол. С болью, но с паспортом в руках я поплелся домой. Родители, завидев меня, кинулись было в милицию звонить. Пришлось соврать, что подрался с хулиганами, которые уже разбежались. Не дай Бог, думаю, опять те же приедут!

Когда я рассказывал эту историю о «ментовском беспределе», мои слушатели никак не ожидали морали в финале. «А вы знаете что? – сказал я. – Я благодарен этим милиционерам по сей день. Я безбашенный был, молодой да ранний, здоровья много – ума мало. Чуть что – бросался с кулаками доказывать, кто самый крутой. Тогда мне еще не дано было понять, что, как говорил Гитин Фунакоси, самый лучший поединок тот, который не состоялся».

Территория и практика любви и уважения

Молодой человек чувствует, что у него вся жизнь впереди, и не склонен думать о последствиях своих слов и поступков. Иллюзия собственной молодости, здоровья, красоты постепенно рассеивается лишь с годами.

Взрослея, юность хочет показать, что ей уже что-то можно делать наравне со взрослыми. Пиво, водка, наркотики, как у «Наутилуса Помпилиуса» в песне: «Почему тебя шатает, почему ты дышишь в нос, от тебя табачный запах крепких взрослых папирос». Происходит демонстрация своих прав, а не осознание своих обязанностей.

Да, порой мы хотим сделать своих детей похожими на себя. Мы хотим реализовать в них то, в чем не реализовались сами, забывая, что они живут в несколько другом мире, в других декорациях. Объективно скажем, что это немножко другое поколение и что, в конце концов, надо стремиться, чтобы они стали похожими не на нас, любимых, потому что мы часто сами во многом несовершенны, а искать в них то, чем они похожи на Бога. Верой, любовью, чистотой, творчеством своим… Уметь в них это оценить, помочь им реализовать то, к чему их предназначил Бог. Каждый человек уникален, «люди – не зубцы расчески».

Сейчас растет поколение, в котором есть кумиры, но нет героев. Не надо обманывать молодежь словами: «Можно не любить, достаточно уважать». Любить мы должны абсолютно всех по зову христианской любви, ибо так Господь повелел. Другой вопрос – уважение. Просто ни за что уважать невозможно. Уважение – это когда мнение другого человека для тебя авторитетно. И если такой человек сделает замечание, это станет серьезным поводом задуматься над собственным поведением. Значит, в жизни подростков должны быть авторитеты не мнимые, а подлинные, к которым они действительно будут тянуться. С ними можно подружиться. И со временем даже стать в чем-то авторитетными для них самих. А для этого есть один простой способ – не показывать себя во Христе, а показать Христа в себе.

Игумен Валериан (Головченко)
Журнал "Фамилия"

Купить журнал "Фамилия"

Подписаться на журнал "Фамилия"