Интервью с иереем Андреем Пинчуком, папой-воспитателем детского дома семейного типа

Иерей Андрей Пинчук, настоятель храма св. Архистратига Михаила, с. Волосское (voloske.com), папа-воспитатель детского дома семейного типа, председатель наблюдательного совета благотворительного фонда «Помогаем» (pomogaem.com.ua)

– Отец Андрей, у вас большая семья, есть дети и свои, и приемные, можете рассказать подробнее о них и о том, как вы решились открыть детский дом семейного типа?

У нас дома сейчас живет десять детей. Но мы с женой не делим их на «своих» и «не своих». Все наши: трое из них биологические и семеро приемные, но есть еще взрослые дети, которые живут самостоятельно, они часть нашей семьи, но они уже повзрослели, и у них теперь свои семьи. Первенца нашего мы с супругой взяли в 2004 году. Мы очень долго об этом думали, но все же от мысли до дела лежит нелегкий путь, поэтому все равно вышло как-то неожиданно. Мы приходили в детский дом в качестве волонтеров, потом я стал работать в детском доме. И каждую смену видел мальчика: он лежал скрюченный под лестницей и плакал. И так было не один раз. Когда я рассказал об этом супруге, она как-то сразу решительно предложила взять его к нам в семью. Так у нас появился первый ребенок, ему было одиннадцать лет. Потом второго взяли, так же «случайно», а потом втянулись, вошли во вкус (смеется).

– Правду ли говорят, что вы берете самых трудных детей?

Мы не выискиваем детей по каким-то критериям. Просто нам таких привозят или предлагают.

– Вам домой привозят: «Вот вам, батюшка, привезли, берите»?

Да. У нас был недавно случай: привезли ребенка, но не сироту, он из полной семьи, хорошие родители. Но очень сложный мальчик, переходный возраст, 15 лет, побеги из дома, проблемы с законом, наркотиками, судимость и все сопутствующее. И родители попросили, чтобы он пожил у нас. Привезли, сказали: «Помогите, нам плохо, мы потеряли всякую надежду, у нас разрушается семья, возьмите его к себе на исправление».

– Вы знаете какой-то секрет исправления?

Нет никаких секретов, просто у нас, наверное, получилось его выслушать и понять.

– И что было с этим мальчиком, что вы увидели, услышали?

Мне кажется, что просто не было человека, который бы понял в тот период его устремления, то, чем он болеет, о чем мыслит, мечтает. И знаете, если человеку сказать 500 раз, что он дурак, то он поверит в это обязательно. Каждый из нас становится лучше тогда, когда в него верят. Это есть в христианстве, ведь мы становимся лучше потому, что ощущаем, что Господь на нас смотрит. Страх Божий – это ощущение, что Господь на нас смотрит, ощущение Его близости. Если человек чувствует, что он кому-то близок и кому-то нужен, он меняется, никакого специального секрета здесь нет.

– Все-таки хотелось бы, чтобы вы рассказали, как произошло все с этим парнем. Он что, приехал к вам, и вы сказали ему: «Садись, поговорим». А если бы он напился или сбежал?

Нет, все было очень медленно, долго, тут одними разговорами не поможешь, больше нужно быть готовым слушать, чем говорить самому. Мне кажется, для родителя и для воспитателя это самое сложное. А к побегам и срывам я спокойно отношусь, у меня не бывает истерики по поводу выпивки детей, я разрешаю старшим подросткам выпивать, когда они ходят в клуб или на дискотеку. Но немного. Если сказать им «не пей», они не будут этого слышать. Я не особенно смотрю на то, что подумают окружающие, и понимаю, что своими методами воспитания подчас шокирую людей из среды православных.

Когда работал в детском доме, еще не будучи священником, покупал детям сигареты, потому что в противном случае они подбирали бы бычки, в том числе от туберкулезных больных. Человеку самому трудно бросить курить или побороть без Божьей помощи какую-то страсть, а требовать этого от другого человека, по меньшей мере, самонадеянно и горделиво. Есть вещи, с которыми бороться на определенном этапе невозможно, так как всему свое время. Такие вещи нужно просто локализовать, делать их безопасными, уповать на Бога и ждать, как отец ждал своего блудного сына.

Так же дела обстоят и с алкоголем и половой жизнью. У нас есть дети, которые до того, как попали к нам, имели опыт половой жизни, и опыт этот, мягко говоря, неблагожелательный. Говорить им, что ты вчера жил так, а сегодня поменяйся и живи, как мы говорим, на мой взгляд, бессмысленно и глупо, потому что все будет происходить за нашими спинами. От порока не избавиться просто по своему желанию, еще сложнее, когда и желания такового у подростка еще нет. Ну не слышал и не знал он ничего о целомудрии и чистоте, вырос он среди грязи и разврата, и принял это за норму. Вот это страшно. Поэтому в воспитании нужно не пытаться просто запретить или проконтролировать, чтобы подросток не делал что-либо предосудительное, а чтобы нормы и отношение к греху стали иными, вот это задачка не из легких. Подросток должен сам захотеть меняться. Никакие репрессивные методы ни к чему не приведут. Ну и, конечно, нужно занять все время подростка чем-то интересным: боксом, кикбоксингом, плаванием, танцами, изучением компьютера, шитьем, хозяйством и т. д.

– Расскажите, вы работали в детском доме или были просто волонтером?

Сначала в качестве волонтера ездил, затем семь лет работал воспитателем, а потом педагогом-организатором. Начинал трудиться, когда еще был мирянином, после продолжал, уже будучи священником.

– Есть ли у вас в семье какие-то правила, запреты?

Очень много. У нас своеобразная конституционная монархия, есть свой совет.

– Кто монарх?

Понятно кто (смеется). У нас монархия, где правит королева, а монарх – такой премьер-министр – в случае чего может получить по шапке. Главный конституционный вопрос – это принятие в семью новых членов. Чтобы к нам пришел новый ребенок, нужно, чтобы дали согласие все члены семьи. Согласие дается письменно, в тайном голосовании, и голосуют даже трехлетние малыши.

– Сколько голосов нужно набрать?

Сто процентов. Если хотя бы один ребенок против, то решение не будет принято. Важно, чтобы в семье каждому ее члену было комфортно и безопасно, чтобы каждый понимал, насколько он ценен и важен для семьи. Также семейный совет разбирает самые тяжелые проступки против семьи или отдельных ее членов и выносит постановление о наказании или просто дает множество дружеских советов, как исправить ситуацию.

– И были такие случаи, когда кто-то один был против прихода новых детей?

Да. Два года один из членов семьи каждый раз высказывался против.

– Вы знали, кто это?

Да.

– Так ведь голосование тайное?..

Тайное. Но, живя в семье, о таких вещах несложно догадаться.

– И как этот член семьи изменил свое мнение? Вы с ним поговорили?

Нет, ему нужно было внимание. Новый член семьи для него являлся своего рода угрозой. Мы старались это время больше общаться с ним, ну и, конечно же, как в любом государстве, проводилась информационная обработка и использование административного ресурса (смеется).

– Расскажите еще о ваших правилах и законах.

Семейный совет сейчас проходит в виде уникальных заседаний в форме баллинтовских групп. Это известная форма проведения психологических групп. Мы на семейных советах в основном занимаемся серьезными правонарушениями, такими как воровство, уход из дома и т. п.

Есть еще семейный совет не такого глобального порядка, и проходит он в форме «оперативки». Например, совет о подготовке к сплаву, походу или поездке куда-то. Я раздаю перечень вещей, которые нужно взять. Все собираются, кто-то ответственный проверяет наличие необходимого, кто-то собирает общее снаряжение. Потом салютуют, говорят, что все готово, и мы отправляемся.

То же самое касается хозяйства. Оно у нас большое: много котов, собак, рыбок, попугайчиков, одна свинья, кролики. Мы полностью сами себя обеспечиваем мясом и яйцами. У нас порядка 100 курей, 50 индюков, 50 гусей, 250 перепелов плюс сад и теплица. За этим всем нужно следить. Кроме того, есть детская площадка, небольшая территория вокруг дома, да и в доме нужно многое делать. И такие оперативные советы решают чисто хозяйственные вопросы по распределению обязанностей.

Стоит отметить, что самый сложный период для нас – это весна, особенно время Великого поста. Во-первых, авитаминоз, во-вторых, гормоны, и третий, самый главный фактор, – дети настолько напрягаются в школе, что становятся не совсем адекватными. К школе у меня неоднозначное отношение. Мне кажется, что самое вредное для воспитания ребенка он черпает из общеобразовательной школы. Я, например, сторонник того, чтобы дети ходили в школу по желанию.

– А если не захотят ходить, как знания получить?

Дома заниматься, создавать какую-то альтернативу, ребенок должен хотеть учиться. В нем должно жить естественное желание познавать, открывать, создавать. Когда это делается из-под палки, то в ребенке убивается любознательность, и потом мы получаем взрослых, которые ничем не интересуются, кроме программы новостей и телесериалов или просмотра ленты новостей в социальной сети. Где Достоевский, которого он «мучил» в школе? Где зазубренные стихи? Где химические формулы?

Школа подавляет самую главную вещь – стремление к чему-то большему, главному. Она настолько забивает ненужной информацией, настолько уравнивает детей, настолько поверхностно оценивает и воспринимает ребенка, что это в конечном итоге убивает не только познавательный процесс, но и тягу к жизни как таковой. Школа – это идеальное место по взращиванию потребителей, где в ребенка «впихивают» некие знания, за которыми нет ничего личного, никакого вклада самого ребенка, кроме погони за оценкой, усидчивости и страха наказания. Я утрирую, конечно. Есть учителя, которые не по профессии, а по призванию педагоги, и только ради них, их труда и вклада, я, собственно, соглашаюсь отдавать детей в школу. Кроме того, для многих людей последнего и предпоследнего «советского» поколения образование является своего рода фетишем. Всем нам хорошо известно, как с младенчества ребенка ориентируют на «институт», забывая или не думая о том, что в жизни много чего можно уметь и много чего можно знать, не имея «корочки», и наоборот. Именно по этим причинам мы стараемся в конфликтах ребенок-школа быть на стороне ребенка. Если мы не станем его защищать, то где ему искать защиты – на улице, в интернете на запретных сайтах?

– У вас такое большое хозяйство, как дети совмещают учебу и работу?

Работа – это святое. Труд дает видимый результат, а это очень мотивирует, укрепляет веру в себя и свои силы, приносит реальную радость, которую нередко позабыли уже офисные работники, заложники систем. Кроме того, все понимают, что эта работа приносит реальную прибыль в семейный бюджет. Она позволяет нам экономить и за счет этого ездить куда-то, путешествовать, открывать для себя мир.

– За последний год какие самые сложные проблемы были с детьми?

Когда один из сыновей без разрешения ушел гулять. Сутки гулял. Милиция искала, нашла за 15 км от дома. Мы очень волновались, но и такое тоже бывает. Парень пошел искать свою биологическую семью.

Проблема воровства также актуальна, ведь дети к нам попадают с «опытом». У нас воровство обычно не идет как самостоятельное явление. По моим наблюдениям, оно всегда является реакцией или на уменьшение внимания к ребенку или его реакцией на трудности, с которыми он не умеет справляться. Воровство – это своего рода сигнал. Но сигнал не о том, что ребенку чего-то материального не хватает, поскольку у нас существует программа, если можно так назвать, внутреннего обеспечения. Был год телефонизации, когда мы всем детям купили телефоны, потом была программа велосипедизации, компьютеризации – у кого ноутбук, у кого планшет. Еще была программа роликизации – все встали на ролики и поехали – и мама, и папа, и дети. У нас в какой-то период в семье появляется что-то новое, и все дружно это подхватывают, увлекаются. Поэтому воровство, по моему мнению, это психологическая проблема, которая обостряется в моменты внутренних кризисов.

– Как вы решаете, на что собирать деньги?

Обычно это на Новый год происходит. Мы собираемся семьей и после праздничного ужина обсуждаем, как прошел старый год, строим планы на новый – по хозяйству, отдыху, строительству. Детям это интересно, они участвуют в планировании. Еще у нас в семье прошла банковская реформа, выпущена своя валюта – волосские гривны (вгрн). Печатает их наш семейный банк. Их выдает детям учитель английского языка, который приходит к нам домой. Если очень хорошо позанимались – 10 вгрн., средне – 5 вгрн., гениально – 15 вгрн. Есть программа поощрительных стипендий по главным предметам – украинский язык, литература, математика, русский язык, по тарифу один к двум, то есть за 10, 11, 12 баллов ты получаешь соответственно 5, 5.50, 6 вгрн. Потом волосские деньги сдают, и на банковскую карту поступают деньги уже реальные. У каждого есть своя банковская карточка, туда же перечисляются деньги на проезд, питание в школе. Эта система работает, начиная с первого класса. Курс волосской гривны один к одному к гривне украинской. Деньгами дети могут пользоваться на свое усмотрение.

– Можно пиво пойти купить?

Пиво вряд ли, это запретная продукция. Теоретически можно, но не нужно. Я же получаю sms о движении средств по карточкам. Я вовсе не говорю, что подобная модель безупречна. Но детям нужны карманные деньги, и мы решили, что для наших ребят такая модель наиболее приемлема. У нас же особые дети, и нужна особая система мотивации и наказания, особый контроль и учет, при этом такой, чтобы не обидеть, дать достаточно свободы и не привести к произволу. Если ребенок не учится, то он сам себя наказывает, лишаясь стипендий и т. д., и он понимает, что это его сознательный выбор.

– Еще какие есть наказания, кроме денежных?

Если что-то совсем непредвиденное и связанное со значительными убытками или аморальными поступками, то всегда есть ряд работ, которые никто не хочет делать. Например, раздевалка, где никто не любит убирать, и ее убирают «залетчики». Такая своего рода антипремия, и выдается она по пятницам на неделю. Ее все равно дежурный убирает, но когда ты получил антипремию, то дежурный освобождается, а ты убираешь вместо него. Редко когда доходит очередь до дежурного, обычно раз в неделю кто-то «залетает».

– Можно ли сказать, что ваши дети – это результат ошибок взрослых?

Помню, где-то прочел фразу, что детский дом – это место, куда попадают дети за плохое поведение своих родителей. Нашим приемным детям было очень сложно, истории их семей удручающие.

– Какие-то воспитательные беседы ведете?

Нет, не веду. Я считаю глупостью воспитательные беседы. Воспитательно покричать могу, а вот беседы не веду. Мне кажется, что это не действует. Если беседа, то она должна быть очень краткой, это должен быть диалог, а не монолог. Если же нужно все-таки вставить нравоучение, то оно должно быть очень коротким: несколько предложений, которые должны заканчиваться словами «я тебя люблю». А нотации я сам не терплю.

– Бывали ли случаи, когда к вам кто-то пришел и не прижился, ушел или вы отказались от ребенка?

Был случай, когда двое детей к нам попали, но их потом захотели забрать родственники к себе. Мы их отпустили. У одного парня жизнь у родственников сложилась нормально, а вот другой очень пожалел, что ушел.

– Какой бы совет дали тем, у кого дети в семье стали трудными.

Правильно сказано – «стали трудными». Ребенок становится трудным только по вине взрослых. Не бывает трудных детей, которые сами по себе стали таковыми, просто так, от нечего делать. Когда родители приходят и просят совета, то им очень трудно объяснить, что причина только в них самих. Если мы хотим, чтобы наши дети были счастливыми, то причину всех катаклизмов в семье нужно искать в себе и больше молиться о детях – это главное.

– Вы молитесь за всех своих детей?

Конечно! Это самое главное, без искренней молитвы и упования на милость Бога вся педагогика трещит по швам. Наши дети – это дети Бога, и только Он знает, как им будет лучше, поэтому молиться нужно о собственном, родительском вразумлении!

Православный семейный журнал «Фамилия»