Интервью с епископом Обуховским Ионой о современном церковном искусстве

22 января состоялась презентация первого выпуска Альманаха современной христианской культуры "Дары". В новом издании - богословские эссе о красоте, свободе и иеротопии; разговор об иконе, скульптуре, живописи, театре, кино и дизайне.

В первом номере помещено интервью с наместником Киевского Троицкого Ионинского монастыря епископом Обуховским Ионой. Ко Дню тезоименитства владыки с согласия редакции альманаха публикуется этот текст на «Православии в Украине».

***

Разговор о христианском искусстве невозможен без вовлечения в него не только художников, но и духовенства, и епископата. Хотя мы, конечно, понимаем, что далеко не каждый епископ готов поддержать такой разговор. Тем не менее, мы уверены, что состояние христианского искусства — литургического и внелитургического — волнует многих.

— Ваше Преосвященство, для православного богословия красота имеет большое значение — по мнению святых отцов, это одно из имен Божиих. Но в современных православных храмах мы редко видим настоящую красоту, зачастую встречаемся с безвкусицей. Как вы считаете, в чем причина?

— Красота для православия имеет ключевое значение. Но действительно, в новопостроенных или отреставрированных храмах мы зачастую видим некое торжество безвкусицы и китча, а вовсе не ту красоту, которой вдохновлялись в свое время в Константинопольской Софии послы князя Владимира, которым храм представлялся буквально небом на земле.

На мой взгляд, тому есть несколько причин. Во-первых, то, что в духовных школах практически не уделяется внимания таким предметам, как церковное искусство, либо же они преподаются достаточно поверхностно. Как следствие, священник, получивший семинарское образование, не имеет четкого понятия о том, каким должен быть православный храм. Тем более это можно сказать о представителях духовенства, которые сначала были рукоположены в священный сан, а затем получали духовное образование заочно.

Во-вторых, вкус воспитывается с детства. Даже за несколько лет обучения изменить эстетические представления человека очень сложно. Я знаю только несколько случаев, когда люди, не получившие должного воспитания, путем самообразования изменяли свое отношение к церковному искусству, осознавая его важность как части церковного Предания. Должно быть большое желание самого обучаемого внутренне перестроиться, принять позицию Церкви, тот опыт, который Церковь накопила за 2000 лет своего существования.

К сожалению, в духовных школах на эти темы говорится очень мало, и вопрос благоукрашения храма ложится на конкретного священника. На этот процесс другие факторы — прихожане, староста, благотворители — влияют мало. Все делается по благословению и в соответствии с предпочтениями настоятеля.

А священники — это плоть от плоти народа. От батюшки, который вырос в райцентре или селе, сложно ожидать, что его храм будет отличаться от «шедевров» местной архитектуры. Вершина эстетики подобных «образцов», как правило, — клуб или сельсовет, или подобные административные сооружения. Такие же стандарты переносятся и в храм, поэтому и появляются церкви, окрашенные в нелепые бирюзовые, зеленые, ядовито-желтые или синие цвета, покрытые яркой металлочерепицей и без всякой меры — имитациями позолоты. Люди просто воплощают в храме те идеалы красоты, к которым привыкли с детства.

С другой стороны, практически все священнослужители бывали в паломничествах в крупных центрах православия, таких, как Киево-Печерская, Троице-Сергиева лавры, видели образцы древнего искусства. Но почему-то всё это не оказывает должного влияния и не вдохновляет к созданию таких же шедевров.

— Должен ли епископ вмешиваться в вопросы благоукрашения храмов, и если да, то каким образом? Какой механизм участия епископа в обсуждении этих вопросов Вы видите?

— Интересен пример Грузинской Православной Церкви. Там есть специальная комиссия по церковному искусству, которую возглавляет удивительный человек — митрополит Алавердийский Давид. Он сам является прекрасным архитектором, художником, человеком творческим, который через церковное искусство пришел к священнослужению. До воцерковления он принимал участие в реставрации древних храмов, познакомился с Пат-риархом Илией, и с этого начался его путь к Церкви. Сейчас он возглавляет комиссию, задача которой — помочь священнику в постройке храма, соответствующего канонам православия и традициям Грузинской Церкви.

Я видел в Грузии множество новых храмов. Их практически нельзя отличить от древних, настолько пропорционально, гармонично, качественно и изящно они сделаны. Соответственно и интерьеры: иконостасы или деревянные, или каменные; иконы в подобающем стиле — по всему видно, что в Грузинской Церкви серьезно относятся к историческому наследию.

Поэтому я считаю, что архиерей не только может, но и должен вникать в вопросы строительства храмов, но не единолично и волюнтаристски, а привлекая для консультаций широкий круг экспертов. Необходим епархиальный отдел, куда войдут специалисты по церковной архитектуре и церковному искусству для помощи священнослужителям в процессе подготовки строительства, во время самого строительства, а также благоукрашения храма. Задача такого коллегиального органа — помогать выбирать лучшие образцы, при этом не усложняя экономически сам процесс.

Ведь большинство церквей возводятся так называемым хозяйственным способом, и священнику, начинающему строительство, приходится наступать на те же грабли, по которым уже прошлись его собратья-священнослужители. Поэтому епархиальный орган может помочь общине, опираясь на опыт предшественников, обойти многие препятствия и построить храм быстро, дешево, качественно и красиво.

— Икона для православного человека всегда была святыней, образом для молитвы. Таковой она остается и сегодня, но, увы, не всегда современные верующие понимают ее красоту, ее язык. Особенно это относится к древней иконе. В храмах много живописных икон. А некоторые современные иконы вообще бывают похожи на гламурные картинки из журналов. Как научить прихожан видеть красоту иконы?

— Как научить видеть красоту иконы? Помню, художественно-производственное объединение «Софрино» в конце 1980-х — начале 1990-х годов, когда Церковь выходила из коммунистического пленения, вело правильную с искусствоведческой точки зрения политику. Практически все их иконы  были в каноническом стиле и приближались к лучшим образцам православной иконописи. Таким образом целое поколение наших соотечественников приучалось к восприятию именно канонической иконы. Не владея особыми познаниями в области богословия иконы, а только имея дома качественные образцы, люди привыкали к этому направлению церковного искусства.

В наши дни, к сожалению, производители живут по законам маркетинга и штампуют те иконы, которые предпочитает среднестатистический покупатель, — яркие, гламурные, слащавые. Эти изделия никоим образом не являются «богословием в красках» и не имеют ничего общего со Священным Преданием Церкви.

— Икона должна быть канонична, соответствовать вере Церкви, догматам. Это бесспорно. Но стиль иконы меняется. Как вы относитесь к современным стилистическим поискам в иконописании? Возможен ли какой-то новый стиль в иконе?

— Вопрос интересный. Действительно, если сравнить иконы периода катакомб и постиконоборческого периода, то налицо явная эволюция. Так же, скажем, и синайские иконы VI века (доиконоборческого периода) отличаются от времен расцвета Византийской империи или древнерусского искусства.

С конца XVII века в нашей Церкви под воздействием запада иконы стали трансформироваться, меняться. В начале это было не более чем веяние моды. Люди хотели, чтобы храмы выглядели стильно и современно, в соответствии с тогдашними стандартами, и заимствовали черты западного искусства.

В XIX веке сформировался так называемый академический стиль, когда икона соответствовала образцам светского искусства того времени.

Икона афонского письма

Интересно, что на Святой горе Афон, которая всегда являлась хранительницей традиций, в XIX веке тоже возник своеобразный стиль иконописания. С одной стороны, он был близок к академическим образцам, но в то же время иконы нельзя было назвать академическими в строгом понимании, они все равно несли некоторые черты условности и возвышенности.

Икона афонского письма

Среди афонских иконописцев того периода было очень много подвижников благочестия, людей святой жизни, кото-рые действительно были творцами «богословия в красках». Меня всегда поражало, насколько тонки, нежны, насколько приятны взору иконы так называемого афонского письма конца XIX — начала ХХ века. А ведь они изготовлялись в большом количестве не только в Пантелеимоновом монастыре, но и по многочисленным скитам и келлиям, практически во всех монашеских общинах. И писали их совсем простые люди — вчерашние хлебопашцы, рабочие, которые, получив всего лишь несколько уроков иконописания, творили так, что сейчас их стиль воспроизвести даже мастерам живописи практически невозможно. Известны попытки подражания этим иконам, но такой глубины и в то же время — возвышенной простоты никто не добился.

Так что искусство трансформируется, меняется. Но основным критерием того, насколько икона может считаться православной, был и остается самый важный показатель — можно ли перед такой иконой молиться. Ведь часто самые простые, самые, казалось бы, примитивные иконы XIX века — из российской глубинки или украинской провинциальной школы, при всей массе огрехов, художественных ошибок и несовершенств, по-настоящему притягательны и молитвенны. Видно, что человек, который писал икону, знал, что писал и для чего, и делал это так искренне и старательно, как только мог. Перед такой иконой вполне можно молиться. А среди новых образцов, к сожалению, встречаются такие, которые только мешают молитве, так что приходится молиться не благодаря иконе, а вопреки. Так что личность иконописца играет очень большую роль.

Интересно вот еще что. Мне часто приходится сталкиваться со старинными иконами, попадаются и подделки — я имею в виду не копии древних образцов, а именно подделки, написанные с целью наживы. Икону старого письма всегда можно отличить от новонаписанной «под старину». Ведь подделывают иконы, в основном, люди малоцерковные или вообще нецерковные, их задачей изначально является обман, лукавство. Творения таких мастеров могут внешне практически ничем не отличаться от старинных — написаны на дореволюционной доске, с отлично положенной позолотой, с потертостями, кракелюрами, затемнениями. С технической точки зрения всё может быть сделано идеально, но основным отличием от настоящей старинной иконы будет какой-то изъян в ликах, отсутствие чего-то неуловимого выдаст подделку. Это сложно описать словами, но верующий человек, думаю, меня поймет. Сразу видно, что тот, кто писал икону, далек от смысла изображения, а сама она написана не для того, чтобы перед ней молиться, а для обмана.

В любом направлении иконописи есть множество замечательных образцов. Взять, к примеру, украинское барокко. Оно является трансформацией западного живописного стиля, но какие трогательные, можно сказать, милые иконы, написанны мастерами этой школы. С точки зрения современности они подчас могут казаться даже смешными — чересчур пышные формы тела, розовые щеки, оттопыренные уши и неестественные носы, но при этом видна любовь, с которой творил человек. Любовь к искусству и самое главное — любовь к Первообразу.

Архангел Михаил, иконостас Троицкой надвратной церкви. XVIII век. Киево-Печерская Лавра

Это справедливо и по отношению к канонической иконе. Если человек пишет ее бездушно, это будет лишь стилизация. А если пишет благоговейно, с любовью к первообразу, то икона будет вызывать у молящихся настоящие духовные переживания.

В современном церковном искусстве яркие представители мне не встречались. То, что попадалось, больше похоже, простите, на выпендреж. Видно, что художник стремится, прежде всего, сказать свое слово — не возвестить людям о Боге, о любви к Богу, а продемонстрировать свое новаторство, заявить о своем видении, о преломлении в своем сознании церковного искусства. Так бывает, когда в душе иконописца художник побеждает христианина.

Но есть, конечно, замечательные иллюстраторы, которые благоговейно, возвышенно и трогательно, пусть даже в каком-то наивном стиле, иллюстрируют евангельские сюжеты и пишут картины на темы православных праздников. Виден и трепет людей, и их любовь к Богу. Наиболее известными и самобытными представителями  этого направ-ления, на мой взгляд, являются Елена Черкасова и Давид Попиашвили. Это, я считаю, можно назвать церковным искусством, но к иконописи отнести нельзя. Основной критерий, по которому можно отличить икону от любого другого изображения, — можно ли ее поместить в храме. Изображения на христианские темы могут украшать жилище верующих, но в иконные уголки их не помещают и перед ними не молятся.

— В современной церковной архитектуре тоже идут поиски. Немало очень смелых проектов. Но многие держатся за традиционные формы. Насколько храм XXI века должен отражать дух времени?

— Сейчас Церковь оживает после 70-летнего гонения и говорить о каком-то новаторстве или новом слове в церковной архитектуре, на мой взгляд, еще рановато. В советское время храмы практически не строились, церковные архитекторы не были востребованы, поэтому нам бы хоть к уровню дореволюционных зодчих приблизиться.

К сожалению, зачастую храмы строятся по проекту, который батюшка нарисовал в тетрадке карандашиком по клеточкам. Он изобразил, как себе это видит, а первые попавшиеся мастера по такому проекту слепили храм.

Нам сейчас нужно научиться хотя бы копи-ровать, воспроизводить лучшие образцы церковной архитектуры, которые дошли до нас из древности. Их достаточно много, так что есть чем вдохновляться. Если есть желание строить в архаичном стиле, в Греции множество церквей дошли до нашего времени практически не измененными. Если в древнерусском, пожалуйста — Псков, Новгород, в которых остались прекрасные образцы. Если барокко — тоже нет вопросов. Много примеров, на основании которых можно создавать новые храмы.

Когда мы научимся воспроизводить или трансформировать образцы древности, потом уже можно будет говорить о каком-то новом слове в архитектуре. Пока что это «новое слово» является всё тем же выпендрежем, о котором я говорил выше. Основная масса храмов, создаваемых в стремлении максимально уйти от древних образцов, крайне нефункциональны и неудобны для молитвы, для жизни церковной общины, для литургии, для их украшения. В этом случае архитектор строит не дом Божий, а памятник своему тщеславию — одно сплошное проявление эгоизма и самолюбования. Конкретно о плохом говорить мне не хотелось бы — моя субъективная оценка может ранить кого-то. А хороших храмов, за создателей которых можно порадоваться, — единицы: в России наиболее заметен отличными проектами Андрей Анисимов, на Украине — Ольга Кругляк.

Еще раз подчеркну: я не против следования духу и стилю времени, если при этом в здании храма возможна будет полноценная литургическая жизнь общины, жизнь верующих, которые, собственно, и составляют Тело Христово. Если храм функционален, удобен, помогает молитве, а не отвлекает от нее, если он не безобразен, не отталкивает своими чересчур смелыми формами, почему бы и нет.

— Есть и внелитургическое христианское искусство. Встречались ли Вам интересные авторы, которые работают в этой области, и если да, то какие Вы видите тенденции?

— Сложно сказать, что в Церкви внелитургично. Церковь вся литургична, она сосредоточена вокруг литургии. Храмы — место, где совершается Евхаристия. Домашний молитвенный уголок — место, где человек готовится к Евхаристии, творит домашнюю молитву, перед тем как принять Христа.

Практически все искусство литургично. Те же иллюстрации на евангельские сюжеты говорят о воплотившемся Сыне Божием, Который распялся за нас, принес Себя в жертву и стал доступен для нас в Своем Теле и Своей Крови. Церковная музыка — тоже литургична. Даже так называемые псальмы — народные песнопения, не связанные с богослужением, глубоко церковны, проникнуты церковным духом. Прикладное искусство, церковная утварь, церковное ювелирное искусство — все литургично.

На мой взгляд, всё, что связано с жизнью христианина, в той или иной степени восходит к литургии. Если же условно разделить искусство на литургическое и внелитургическое, то хороших образцов достаточно много, но они настолько разнообразны и многогранны, что сложно выделить что-либо конкретное.

Источник