Красота, которая спасёт мир

«Красота спасёт мир». Мало кто из нас не слышал эту фразу. Как часто мы используем её в ошибочном значении... В самом ли деле мы понимаем истинный смысл этих слов?

Эта истинная моя оболочка — странная,
Но, обвиняя меня, вы обвиняете Бога; 
Если бы мог я родиться снова
Я бы не подверг вас такому уродству. 
Если я мог бы объять всю Землю, 
Или охватить океан со всеми реками, 
Я мог бы быть оценён по Душе, 
По уму нормального Человека. 
Джозеф Кэри Меррик

— Простите, вы не подскажете, где здесь Уайтчепел-роуд, 123?

— Второй поворот направо, а потом первый налево. Хотите увидеть «человека-слона»?

— Да, много слышал о нём, но это всё больше напоминает ужасные выдумки или сплетни, если честно.

— Ошибаетесь. Идите и убедитесь, что выдумки только приуменьшают реальность.

Фредерик Тревис недоверчиво взглянул на прохожего, но ничего не ответил. «1884 год на улице, а люди всё так же падки на шокирующее и кровавое, как в Древнем Риме, пусть даже половина этих историй — только ужасные выдумки», — устало подумал он и пошёл по указанной дороге.

Найти нужный дом по Уайтчепел-роуд было нетрудно. Около него висел плакат, огромные буквы которого кричали всем прохожим, что именно здесь они могут увидеть «самого большого урода всего мира — „человека-слона“». Ещё больше внимания привлекал рисунок, на котором изображалось странное существо, получеловек-полуслон. «Такие разве что приснятся в ночных кошмарах», — невольно подумал Тревис. — Но он всё-таки больше человек, чем зверь. Именно это и кажется его самой отталкивающей чертой...«

Когда Тревис оказался внутри «аттракциона», он ещё был уверен, что готов ко всему. И что слухи всё же очень преувеличены, как и плакат возле входа. И что его нервы совсем не слабые. Но как только хозяин пресловутого урода крикнул ему «Вставай!»; как только упало с плеч человека-слона красное покрывало; как только этот двадцатиоднолетний урод распрямил свой ужасно изогнутый вправо позвоночник — Тревис, как и все посетители до него, не на шутку испугался. В увиденное просто невозможно было поверить.

Джозеф Кэри Меррик родился 5 августа 1862 года, родился обычным ребёнком и оставался таким до 5 лет. А потом его жизнь превратилась в ад.

Именно в 5–6 лет начала проявляться врождённая болезнь Меррика — синдром Протея. Также у Джозефа был врождённый нейрофиброматоз и хроническая бронхиальная астма, а ещё действительно ужасно искривлённый позвоночник и какая-то травма бедра. Его голова из-за костных наростов была настолько большой, что достигала ширины тела. Один глаз из-за опухоли почти исчез с лица; другая опухоль чрезвычайно искривила его рот, так, что Джозеф не мог нормально разговаривать.

Он умудрился 3 года проработать на табачной фабрике, но потом был вынужден покинуть её из-за прогрессирующей деформации правой руки. Когда Джозефу было 11 лет, умерла его мать, а отец вскоре женился во второй раз. Мачеха издевалась над Мерриком, из-за чего в 17 лет он сбежал из дому. Но с его физическими возможностями Джозефу открывалась только одна дорога в этой жизни — цирк уродов. Именно там его и увидел Фредерик Тревис.

Талантливый хирург Лондонского госпиталя, признанный профессор и примерный муж Фредерик Тревис никак не мог придти в себя после увиденного. Он и вправду не был человеком со слабыми нервами, а в силу профессии хирурга видел много искалеченных людей. Но это существо выходило за все рамки его представлений об ужасном.

Со временем Фредерик описал «человека-слона» так: «Мясистый отросток свисал у него со лба подобно хоботу слона. Губчатый нарост покрывал шею. Волосяного покрова совсем не было. На лбу один глаз. Над верхней челюстью нависал, оттопыриваясь, костный нарост. Нос отсутствовал. По всему телу складками свисала сморщенная кожа. Правая рука напоминала плавник. Из-за чрезвычайно опухших стоп он не мог ходить, разве что еле передвигаться, шаркая ногами. К тому же его упустили, когда он был младенцем, поэтому позвоночник его искривился».

Впечатлённый такой уникальностью Джозефа (ведь в то время ещё ничего не было известно о синдроме Протея, который и сейчас остаётся очень редким заболеванием), Фредерик уговорил владельца «человека-слона» отдать его на несколько дней Лондонскому госпиталю для обследования. Однако Джозеф пробыл у докторов только один день, а вечером, когда он вернулся «домой» (то есть назад к хозяину), стало известно, что полиция закрыла аттракцион на Уайтчепел-роуд. «Человек-слон» со своим хозяином были вынуждены бежать на континент. Там Меррик сменил много хозяев, выступал на ярмарках и в цирках уродов, но номера с его участием везде запрещали. Причина была в том, что, по мнению властей, «подобное зрелище слишком отвратительно для глаз граждан». Последний хозяин Меррика в Брюсселе отобрал все его сбережения, купил билет в Лондон и заявил, что не намерен больше «заботиться об этом уроде».

Джозеф снова оказался в Лондоне. Он носил специальную одежду — длинное пальто и огромную шляпу, которая скрывала его голову и лицо. В Лондоне за ним сразу же начала ходить толпа, люди постоянно дёргали края пальто, чтобы посмотреть на его изуродованную кожу, и хотели сорвать шляпу; хромающего Джозефа загнали сначала на пристань, потом на станцию «Ливерпуль-стрит». Там, голодного и запуганного, в самом тёмном углу его нашла полиция. Отогнавшие от него толпу хохочущих зевак полицейские удивились тому факту, что единственной собственностью Джозефа была визитка профессора Фредерика Тревиса.

— Ему не место в нашем госпитале. Вы же знаете, что мы не держим здесь неизлечимо больных.

— Но послушайте, это уникальный случай! Если бы вы только увидели его...

— Хорошо, я зайду к этому пациенту завтра... в два. Вас устроит?

— Да, конечно! Спасибо.

Фредерик вышел из кабинета руководителя комитета госпиталя и облегчённо вздохнул, прикрыв глаза. «Появился шанс, реальный шанс... если бы только теперь его не упустить. Если бы только Джозеф начал разговаривать...»

Меррик находился в специальной палате, изолированной от других пациентов. Именно туда и направился Тревис. Он не оставлял попыток добиться от Джозефа ответов на свои вопросы, которые помогли бы в изучении этого уникального человека.

Профессор был уверен, что Меррик — классический имбецил. Точнее, он даже надеялся на это, потому что иначе, по его мнению, этот человек просто не смог бы прожить такую жизнь, которую прожил Джозеф. Постоянные издевательства, побои, насмешки, гонения, голод и страх никак не уживались в его представлении со здравым рассудком. «В большинстве случаев такого крайнего физического уродства, — считал Тревис, — люди отличаются умственной недоразвитостью и слабым пониманием того, что происходит; это помогает им пережить с наименьшими лишениями свою беду и всё, что из неё следует». Но в случае с Джозефом всё оказалось иначе.

Вскоре Меррик, поняв, что находится в безопасности, заговорил с Тревисом, и когда тот начал понимать речь своего пациента, он смог сделать шокирующее открытие. «Те, кто интересуется эволюцией личности, должны представлять, как могла повлиять грубая жизнь на человека чувствительного и умного, — записал впоследствии Тревис. — Было бы логично, если бы он [Джозеф] превратился в злостного мизантропа, который ненавидел бы всех людей, или, наоборот, в деградировавшего от отчаяния идиота. Однако с Мерриком ничего подобного не случилось. Его тяжёлая жизнь только придала душе благородства. Он оказался существом нежным, тонким и достойным любви, свободным от любой формы циничного восприятия жизни или отвращения к ней. Он не держал обиды ни на кого. Никогда я не слышал, чтобы он жаловался на свою загубленную жизнь или неприязненно вспоминал обращение с собой бездушных организаторов аттракционов. Его благодарность к тем, с кем он встречался, была невероятно трогательна в своей искренности и выразительна своей детской простотой».

Джозеф Меррик не был деградировавшим идиотом, он был вполне адекватным, мало того, даже неплохо развитым. Он умел не только говорить, а даже читать, хотя в своей жизни читал только Библию, молитвослов и несколько дешёвых романов. Джозеф также знал основные правила этикета и вежливости. Он всю жизнь осознавал своё уродство и как бы извинялся за него перед другими.

Физическое здоровье Меррика в госпитале несколько улучшилось, и он не раз говорил Тревису, что с каждым часом становится всё счастливее. Но его пугало будущее, ведь он понимал, что не сможет вечно оставаться в изолированной палате Лондонского госпиталя; Джозеф несмело попросил Тревиса перевести его куда-нибудь на маяк или в приют для слепых, где над ним никто бы не издевался. Однако Фредерик нашёл лучший выход из ситуации. Неравнодушные насобирали средства, необходимые для содержания Меррика в госпитале, и теперь он мог спокойно там жить, сколько понадобится.

Тогда Тревис решил поставить первый важный эксперимент: попросил свою молодую знакомую зайти и поговорить с Мерриком. Когда девушка зашла в палату Джозефа, она улыбнулась, поздоровалась и протянула ему руку, а Меррик... склонил свою огромную голову на грудь и разрыдался. Впервые в жизни красивая женщина ему улыбнулась и даже протянула руку.

Его больше никто не дразнил и не издевался, часто приходили посетители — но только если они вели себя как гости, а не как искатели сенсаций. Однажды к Меррику пришла даже принцесса Уэльская (будущая королева Александра), потому что просто хотела выпить с Джозефом чаю. А после этого каждое Рождество присылала ему открытки, написанные собственноручно; однажды прислала даже фотографию со своей подписью. По словам Тревиса, Джозеф отнёсся к ней как к святыне, долго рыдал над ней и не хотел никому показывать. А потом написал принцессе письмо с благодарностью, которое начал словами «Моя дорогая принцесса» и закончил «Искренне ваш».

Жизнь человека-слона стала налаживаться. Он очень эмоционально воспринимал любые проявления тепла и элементарной вежливости к себе, ведь после его прошлой жизни всё это казалось сказкой. Джозеф писал стихи и создавал макеты соборов, которые дарил докторам и медсёстрам (некоторые из них до сих пор хранятся в музее Лондонского госпиталя). Однажды Джозефу разрешили посетить квартиру Тревиса, где каждая комната невероятно поразила его. Раньше он только читал о меблированных комнатах, а тогда смог увидеть их своими глазами.

Ещё больше ему понравилось в театре, где он также смог побывать раз в жизни. Словно заворожённый, смотрел он на выступления мимов, но воспринимал театральное действо как часть жизни, а не как игру.

Чрезвычайно чувствительный ко всему прекрасному, которого так не хватало в преобладающей части его жизни, Меррик к тому же был человеком глубоко верующим. Возможно, именно благодаря этому он смог не озлобиться и не замкнуться в себе. Он жадно хватался за каждую минуту своей новой жизни, ценил её и проживал полностью, без остатка. Он был счастлив увидеть маргаритки и ромашки, счастлив здороваться со своим первым в жизни другом Фредериком, счастлив мастерить одной левой рукой макеты соборов и дарить их другим. Ему было неудобно и стыдно за свою внешность, он прекрасно понимал, какие эмоции может вызвать, и был растроган каждый раз, когда к нему относились как к человеку.

Невзирая на несомненное улучшение условий жизни и морального состояния Джозефа, его болезнь прогрессировала. «Костная масса и свисающие складки кожи постоянно нарастали, — пишет в своих отчётах Тревис. — Увеличилась в размерах верхняя челюсть и ткани вокруг неё — так называемый хобот — так что намного сложнее стало понимать его речь. Но самым серьёзным было увеличение размеров головы. Она стала настолько тяжёлой, что он уже не мог держать её поднятой. Он спал сидя, держась руками за щиколотки и положив голову на колени. Когда же он вытягивался на кровати, его тяжёлая голова так откидывалась назад, что возникало чувство удушья».

«Вечер, время спать...» — подумал Меррик и грустно посмотрел на свою кровать. Половина её была завалена подушками, на которые он опирался спиной, другая застелена одеялом, которым очень неудобно было укрываться. Меррик подумал о людях, которые спят лёжа — о нормальных людях.

Тяжёлая голова, казалось, с каждым днём становилась всё тяжелее, хотя ум оставался таким же ясным, а сердце таким же чистым. Джозеф больше всего стремился хоть в чем-то приблизиться к нормальным, он мечтал хоть раз в жизни поспать, как все люди: удобно вытянувшись на кровати, с одной подушкой и одеялом на плечах.

Джозеф минуту постоял в нерешительности и размышлениях, а потом медленно начал левой рукой стаскивать с кровати подушки и осторожно складывать их в кучу на полу. Закончив с подушками, он откинул одеяло, лёг на спину и блаженно вздохнул. Было трудно дышать, но это было ничто по сравнению с достигнутой нормальностью: Джозеф наконец-то спал, как все люди.

Утром его нашли мёртвым.

Итак, «красота спасёт мир». Ужаснуться и посмеяться над человеком-слоном приходило множество людей, среди них, наверное, были и настоящие красавицы и красавцы. Но какими на самом деле уродами были все они, насколько отвратительными и страшными... А Меррика — с его ужасными наростами, складками кожи, изогнутым позвоночником и опухолями — лично я считаю одним из самых красивых людей, которые когда-либо жили в этом мире.

Ирина Звездовская