В правде жизни

Разные бывают в дороге неожиданности. А что, если в купе поезда однажды ты встретишь человека, который полностью перевернёт твою жизнь? Когда-то подобная встреча состоялась у нашей героини и она с удовольствием вспоминает ход (а также результат) всех тех необычайных событий.

Наша собеседница  — игумения Арсения (Воспянская), настоятельница женского монастыря в честь иконы Божией Матери «Отрада и Утешение» в селе Большая Ольшанка Киевской области.

 «Хоть она и потерянный человек, я возьмусь за неё...»

— Матушка, интересно жизнь складывается. Когда-то мы с увлечением читали статьи Анны Воспянской на страницах «Отрока», а теперь вы не Анна, а игумения Арсения, настоятельница женского монастыря. И очень чувствуется, что вы на своём месте, крепко любите свою обитель и всё, что с ней связано.

Не всегда человек ощущает, что живёт той жизнью, которой хотел бы. Можете поделиться секретом, как понять, где твой путь, и отважиться на него ступить?

— На самом деле я совсем не чувствую себя на своём месте, то есть на игуменском. Но монашество — настоящая милость Божия, и это действительно именно тот путь, о котором я долго мечтала. А об игуменстве, думаю, вообще мало кто может сказать, что «это моё».

— Вы рассказывали, что найти эту дорогу в жизни вам помогла одна эпохальная встреча в купе поезда...

— К этой встрече был ещё свой путь. Когда я только начинала ходить в храм, то подошла к вопросу академически и первым делом начала искать «базовую литературу» по предмету. Сразу стала читать Святых Отцов. И узнала, что человеку обязательно нужен духовник.

Почему-то в Москве, где я тогда жила, духовник никак не находился. Вокруг было много прекрасных священников, никто меня не отгонял, все приветливы и внимательны. Я даже спрашивала некоторых, не согласятся ли они стать моим духовным отцом, и ни один не отказывался. Но, при всём уважении, ни к кому я не могла прилепиться, что называется, живым сердцем.

И вот, поезд «Москва — Киев». У меня билет, до сих пор помню, в первом купе. А в это купе проводники безо всяких билетов посадили каких-то двух своих знакомых. И уговаривают меня перейти на другое место — мол, «там ещё едет священник, зачем вам это?». А я-то как раз со священником ехать и мечтаю! За 20 лет поездок из Москвы в Киев и обратно не то что в одном купе или вагоне, во всём поезде ни разу ни одного священника не видела...

Это был Успенский пост, и я взяла с собой книгу «Земная жизнь Пресвятой Богородицы» — читать в дороге. Когда увидела священника, тем более монаха, книжечку эту под подушку я, конечно, спрятала — чтобы не выглядело, будто вынула её напоказ.

«Подсаженные» к нам попутчики стали задавать монаху всякие вопросы, и тот с абсолютной выдержкой и полной заинтересованностью им отвечал. Я, замерев, сидела напротив и была ему пассивной группой поддержки. Помню, меня поразило, сколько всего он знает и как свободно отвечает на их провокационные выпады.

Монах вёз книги, которые Московская духовная академия передала в библиотеку Киевской духовной академии. На дворе — 1999 год, и такого изобилия духовной литературы, как сейчас, не было. Не знаю, богослужебные то были издания или какие-либо другие, но перевозили их в коробках из-под бананов. Ночью заходит таможенник и спрашивает: «Что в коробках?». И монах со спокойной уверенностью человека, который даже представить не может, что кто-то усомнится в его словах, рассказывает об академическом подарке.

И это его непоказное спокойствие произвело на меня неизгладимое впечатление! То была абсолютная, совершенная уверенность человека, пребывающего в правде жизни, проникнутого истинностью, подлинностью всего, чем он привык жить. Таможенник, было, потянулся проверить коробки, но опустил руку и вышел.

На фоне мирского уклада, в котором я жила, и бизнеса, которым на тот момент занималась, мне в этой вроде бы обыденной ситуации приоткрылось буквально другое измерение жизни. Мирская привычка лукавить и привирать заставляет человека говорить много убеждающих слов, пытаться что-то доказать, оправдаться. У владыки этого совершенно не было. Наоборот, всё по Евангелию: «да-да, нет-нет».

— Так значит, монах, с которым вы ехали в купе, был никем иным, как отцом Ионой, наместником Троицкого Ионинского монастыря в Киеве...

— Да, ныне архиепископ Иона. И, думаю, просто так, из вежливости он тогда пригласил меня в Ионинский.

Но попала я в монастырь всё равно чудом. Потому что ещё долго упорствовала и продолжала ездить в Воскресенскую «афганскую» церковь, которая рядом с Лаврой. И вот, «во едину от суббот» стою на остановке, а автобуса всё нет и нет. В это время подъезжает троллейбус № 14: конечная остановка «Ботанический сад». Дай, думаю, тогда поеду на всенощную в Ионинский.

Приехала на службу и не могу выразить словами, что там со мной сделалось... До этого же ходила в прекрасные московские храмы и монастыри — Николы в Клённиках, Данилов монастырь, Сретенский. Но когда зашла в Ионинский, со мной случилось какое-то прекрасное помрачение, настоящий отрыв от реальности.

Оканчивалась лития, как раз шло освящение хлебов. В центре храма — священники, по двум сторонам люди. И я, как инопланетянин какой-то, иду и оглядываюсь вокруг. Причём, в то время в храме было отнюдь не теперешнее великолепие, но я пережила необъяснимое потрясение.

Помню, спросила, как найти отца Иону, и мне сказали, что он читает канон. То, что владыка меня узнал и обрадовался (тогда я ещё не знала, что он всем прихожанам радуется), было для меня очень важным, даже в чём-то обязывающим оправдать эту радость.

Конечно, я не ожидала найти в его лице духовника. Владыка тогда был очень юным, худеньким мальчиком и совершенно не производил впечатления старца или умудрённого духовного отца. А я взрослая, такая успешная, уверенная в себе, с жизненным опытом. Эх...

Так что о владыке я сначала подумала, что вот, будет у меня ещё один знакомый батюшка — хороший, знающий. Договорились, что просто приеду к нему на беседу. Но весь тот разговор я неожиданно для себя прорыдала в три ручья. Мой огромный носовой платок насквозь был мокрым от слёз, а владыка смотрел и недоумевал: «Да что ж вы так плачете?». После этого разговора я попросила его стать моим духовником и с тех пор всей душой к нему «прилепилась».

До сих пор для меня огромная загадка, тайна — как это происходит. Ведь я ничего не знала о преподобном Ионе Киевском: кто мог умолить его за меня? Так, что совершенно не подозревающее о нём в далёком городе насекомое он таким вот путём привёл к себе. И не только меня! Сестёр наших... Изумительная тайна Божия. Может быть, это святые там, на Небе, разговаривают между собой: «Ну ладно, хоть она и потерянный человек, я возьмусь за неё». Совершенно без шуток это говорю, потому что иначе не могу представить, как оказалась около преподобного Ионы.

И встреча с духовником — тайна великая. Почему именно тогдашний очень молодой отец Иона стал важнейшим в моей жизни человеком, а не кто-то из маститых московских священников? Тоже необъяснимая милость ко мне Преподобного.

— Ваши родители не были верующими?

— Они не были и атеистами. И свой путь к Богу начали с подлинного мученичества — иметь в семье неофита, то есть меня. Потому что я решительно и упорно всю семью буквально силой загоняла в церковь. Вначале, видимо, чтобы унять моё «сумасшествие», да и от оторопи, они не возражали. Но поскольку люди они были очень сердечные, потом уже и без моего нажима с радостью ходили в храм, причащались. А после папиной смерти мама стала монахиней.

«Если пытливо стучаться в разные двери, Господь обязательно откроет, какой путь — твой»

— Но всё-таки, как московская бизнес-вумен стала монахиней в сельском монастыре под Киевом?

— Думаю, Господь по неложному Своему слову, что «не вы Меня избрали, а Я вас избрал», каким-то образом Сам касается сердца каждого человека. Лично мне помогли скорби. Тогда был трудный период: у мамы тяжелейший инфаркт с клинической смертью, у сестры подозревали онкологию. И всё это одновременно. Мне невыносимо было думать, что лишусь двух любимых людей.

Я даже не знала, как молиться. Один раз правильно перекрещусь, другой раз неправильно — к ужасу московских церковных старушек, которые сразу ко мне кидались, а я, чтобы избежать замечаний, выбегала из храма. Но тогда я рыдала у икон и ни на кого не обращала внимания, умоляла Господа помиловать моих родных. И, видимо, Его Промысл такой был (и это очень поддержало меня на пути в Церковь), что мама вышла живой из больницы, и у сестры диагноз не подтвердился. А когда у меня появились мысли о монашестве, пусть сначала просто прекраснодушные мечты, Господь стал Сам выстраивать мой путь в монастырь.

— Вы сказали, что мечтали о монашестве. Но как пришло понимание, что это именно ваше?

— Не могу объяснить. Крестилась я в сознательном возрасте, но молилась с детства, своими словами, конечно. Лет в 14 увидела в журнале небольшую заметку о Пюхтице с чёрно-белой фотографией: монахини в белых апостольниках грабельками загребают сено. Меня вдруг пронзила мысль, что и я хочу быть там с ними. Уже гораздо позже я мечтала об открытии Марфо-Мариинской обители, чтобы быть там. Моему воцерковлению очень способствовала преподобномученица Елисавета — она тогда как раз была прославлена. И очень хотелось быть в её монастыре.

Не то чтобы я понимала, что это моё, просто меня не отпускала тоска по другой, настоящей, подлинной жизни, которой я не умела жить в миру.

— И когда вопрос решился окончательно?

— Когда появился духовник, я обрадовалась, надеясь, что он благословит в монастырь. Но тогдашний отец Иона очень жёстко меня осадил: «Монахи — это спецназ. А вы — в обоз, в обоз...». Я с большим «смирением» ответила, что, слава Богу, окончательное решение всё же зависит от Верховного Главнокомандующего, а не от линейных командиров. Конечно, владыка видел, что у меня о монастыре только какие-то прекрасные иллюзии, а на самом деле я нисколько не готова. И поэтому почти десять лет он меня сдерживал, никуда не благословлял, сам ничего не предпринимал и на мои уговоры не поддавался.

Тем временем от безысходности я получила второе высшее образование. Так вышло, что и перспективы новые открылись, и возможности — всё стало складываться. И в самый момент подъёма вдруг звонит из Киева владыка: «Всё, приезжайте, будем устраивать монастырь». Тут со мной случилась немая сцена по Гоголю. Думаю, да как же так, только-только университет окончила, нужно же окрепнуть в профессии!

На моё счастье, владыка по делам приехал в Москву и надавал мне «волшебных пинков» за подобное малодушие. Так совпало, что и папа мой в Киеве заболел: всё к одному. Пришлось всё бросить и приехать.

Конечно, быть духовником и строителем женского монастыря — это даже не крест, а бетонная плита: нести столько всего на себе. Думаю, владыка ждал воли Божией. И решился на такой шаг, когда читал акафист Божией Матери у иконы Её «Троеручица» и вдруг понял, что время пришло. Так началась Ольшанка.

Во мне как в игумении владыка сомневался. Человек опытный, он опасался моего «головокружения». Но кто-то должен был заниматься стройкой, оформлением бумаг. И владыка подал ныне покойному Блаженнейшему Митрополиту Владимиру прошение назначить меня в новом монастыре старшей сестрой. Неожиданно Предстоятель вычеркнул слова «старшей сестрой» и своей рукой написал «возвести в сан игумении».

Об организации жизни в монастыре у меня был свой «чёткий план», вычитанный у Святых Отцов — как всё должно быть. Владыка моими радикальными представлениями был удивлён и всячески меня смирял. Милостью Божией, благодаря владыке и не без духовной помощи афонских отцов пришло понимание, как в Ольшанке нужно жить. Мы с сёстрами стараемся этого и держаться.

Я хотела быть монахиней, потому что мне нравится монастырская жизнь. А позже, уже в монастыре, поняла, что человек здесь существует в абсолютной правде — прежде всего о самом себе. В тесном общежитии никакие демоверсии не работают, наоборот, посрамляются моментально. Потому что я сколько угодно могу заявлять о себе какие-то возвышенные вещи, но для всех здесь я видна на просвет — так же, как и любая сестра. Потому что каждый день и круглые сутки невозможно притворяться, как бы на цыпочках стоять.

В монастыре как раз необходимы те лучшие качества, которые даёт людям Господь и которые в миру только «обременяют». Доброта, бескорыстие, милосердие, сочувствие, любовь, самоотречение, стремление улучшать себя — эти дары в той или иной степени в каждом человеке есть, но монастырь — это место, где они востребованы прежде всего.

— Как научиться видеть, к чему у тебя призвание, и идти за своей мечтой, не пропуская те знаки, когда и куда в жизни повернуть?

— Главное наше призвание — исполнять волю Божию о нас. А познавать её мы можем из событий нашей жизни. Вот уже девушке тридцать и за тридцать, а семьи нет. Это не повод усердствовать в карьере, отнюдь нет! Это повод задуматься: если не чадородием, как же я буду спасаться? Если Господь не даёт мужа, перед кем буду безоговорочно смиряться и себя укрощать? Если, конечно, думать не о сиюминутном, а о вечности.

Бывает, человек и не чувствует определённого призвания прийти в монастырь, но при этом тоскует по чему-то более высокому, чем то, что предлагает мир. Или не видит воли Божией ему быть в миру. В таком случае я советовала бы всё же ознакомиться с монастырской жизнью. Просто рассмотреть этот путь как один из возможных. Но ни в коем случае не для того, чтобы себя к монашеству принудить, а чтобы себя его не лишить.

Монашество похоже на путь апостолов в Еммаус, когда рядом со Спасителем горит сердце. А мир может не утолить тоску о горнем ни карьерой, ни даже семьёй. Поэтому надо дать себе шанс пойти путём более определённым, более высоким.

Для этого можно просто сказать духовнику, что вы хотели бы познакомиться с монастырской жизнью. Батюшка может посоветовать, куда поехать, чтобы окунуться в это, насколько возможно мирскому человеку. Такой шаг ни к чему не обязывает, но лишь расширяет наши возможности. И, думаю, если пытливо стучаться в разные двери, Господь обязательно откроет, какой путь — твой.

Юлия Коминко