Подвиг юного студента

Наверное, многие, кто воцерковлялся в молодом возрасте со всей горячностью юной души, начитавшись духовной литературы, налагали на себя какие-то подвиги. И у меня было так же...

Вериги удались на славу

В те времена, когда я только начинал ходить в церковь, книг о христианской жизни особо не было, и одной из тех, что попала мне в руки, оказался «Киево-Печерский патерик». Помимо прочего в «Патерике» описано, как те или иные преподобные, возлюбив Господа всем сердцем, ещё в миру себя изнуряли — ходили во власяницах, надевали железные опоясования. В частности, преподобный Феодосий, как пишется о нём, «будучи с детства набожным, носил вериги».

Меня это, конечно, очень впечатлило. Слава Богу, я тогда не знал, что такое власяница и как её изготовить. (Уже значительно позже выяснил, что это одежда, которая вяжется из конского волоса и надевается на голое тело. Конский волос — очень жёсткий, ворсинки, торчащие во все стороны, как иголки впиваются в тело, что причиняет боль и зуд. Подвижники носили власяницу, чтобы меньше спать, всегда бодрствовать. Чтобы тело, изнуряемое постоянным беспокойством, забывало о каких-либо плотских желаниях.)

Но зато мне вполне было понятно, что такое вериги. Неоднократно я видел их — например, в музеях разных городов, куда родители часто брали меня с собой. В экспозиции обязательно присутствовали предметы, наглядно свидетельствующие, как тогда говорили, о религиозном фанатизме, и одними из самых запоминающихся были вериги монахов.

Таким образом, я знал, что это — железные кресты на железных цепях. Причём носили их не просто на шее; они опоясывали всё тело и соединялись на спине. И, как я понял, изготовить их было достаточно несложно. У меня даже нашлись подходящие цепи — не современные к тому же, а старинные. В то время цепи, которые получилось бы незаметно носить под одеждой, в магазинах купить было невозможно. Если и продавались, то только такие, на которых собак держали или в колодцах вёдра вешали. То есть достаточно массивные. А я тогда, хоть и проводил всё свободное время в Киево-Печерской лавре, неся там различные послушания, но параллельно учился в мединституте. Поэтому ходить на пары с такими цепями, конечно же, было бы проблематично.

Но, как я уже сказал, к моему счастью, под рукой оказались цепи от старинных весов, и поскольку они были достаточно компактными, их я и решил использовать для своих вериг.

Парень я был достаточно мастеровитый, умел работать с различными инструментами, знал и кое-что из слесарного мастерства. Среди многочисленных заготовок для поделок у меня лежала увесистая пластина металла толщиной полтора сантиметра — она как раз подходила для креста. Доступа к фрезерному станку тогда не было, и такого инструмента, как «болгарка», в советское время ещё не знали, но можно было установить отрезной круг на точильный станок — что я успешно и сделал, вырезав себе таким образом крест.

Однако мне этого показалось мало. Я знал, что на настоящих веригах на крестообразной металлической пластине должно быть изображение креста с соответствующими надписями. В то время, в 1991 году, я уже имел представление о том, как рисуется Голгофский крест, и что обозначают буквы на нём. Многие наверняка видели у схимников или на нательных крестиках: «ІС ХС» — Иисус Христос, это понятно; «Црь Слвы» — Царь Славы, тоже понятно. Греческое слово «НИKA» означает «победа», то есть Христос — победитель смерти и диавола. Также есть надписи «К Т» — копие и трость, «Г А» — глава Адамова, «Г Г» — гора Голгофа и «МЛРБ» — «место лобное рай бысть», фраза из церковного песнопения.

Замечу, что я тогда увлекался воспроизведением древнерусских надписей. Увлечение это появилось ещё в школе, когда ни о какой церковной жизни и не помышлял. Просто живо интересовался бонистикой — коллекционированием вышедших из употребления бумажных денег. Многие школьники собирали монеты или марки, а я — старые бумажные деньги. Надписи на купюрах дореволюционного выпуска были выполнены стилизованным славянским шрифтом — я его старательно воспроизводил и научился писать целые фразы.

Причём специально вникнул в тонкости дореволюционной грамматики: знал, где пишется десятеричное «і», а где восьмеричное «и». (Как известно, в церковнославянском языке цифры обозначаются буквами. Цифра 10 пишется как «і», цифра 8 — как «и». Поэтому и называется одна десятеричная «і», другая — восьмеричная «и».) Выяснил, когда пишется твёрдый знак в конце слова, что такое буква «ферт» и чем она отличается от буквы «фита», и так далее.

Имея, таким образом, графические навыки, я своими силами выгравировал на металлической поверхности креста необходимые надписи, подцепил с помощью колец цепи, и получились отличные вериги! Совершенно как настоящие, не хуже, чем в музеях. И я стал с радостью их носить.

Естественно, ни у кого благословения не спрашивал. Да никто в здравом уме и твёрдой памяти и не благословил бы на такое юного студента. Но я был полностью уверен, что делаю всё ради Христа, и со спокойной совестью начал свой подвиг.

Первые сложности

Надо сказать, что определённые трудности с ношением возникли сразу. Во-первых, оказалось, что вериги — это очень холодно. Представьте, у тебя на груди к голому телу прилегает металлическая пластина толщиной полтора сантиметра размером 10 на 15 или даже больше и всей своей массой смертельно холодит твоё тщедушное тельце.

Казалось бы, вериги ведь и носятся для умерщвления плоти, для общего смирения. Но так как в моём случае они наделись по самочинию, и причиной их появления на мне была в основном гордыня и тайное тщеславие (ещё тогда неразгаданные мной), то я решил, что с этим холодом нужно что-то делать. Из войлока вырезал по форме задней стороны креста себе подкладочку, наклеил — и эта преграда была преодолена.

Но возникла новая проблема — с ношением в институте на физкультуре и в тёплое время года. Потому что если зимой спасало большое количество верхней одежды, то летом скрывать вериги оказалось достаточно сложно.

Помню, ехали с однокурсниками на очередную пару на факультет, расположенный далеко от основных корпусов медицинского института. В метро шутили, толкались — как водится у студентов, и тут одна из однокурсниц, толкнув меня в грудь, вдруг ощутила под рукой что-то большое и массивное. Естественно, она тут же стала в подробностях расспрашивать, что это и зачем, и мне стоило больших усилий «съехать» с темы и перевести разговор на другой предмет.

Ещё был забавный случай. Как-то раз на занятиях по физиологии предстояло провести эксперимент, связанный со снятием кардиограммы. Как мы знаем, для этого надо раздеться до пояса, чтобы к голому телу присоединить электроды. А учился я на педиатрическом факультете, где одни девушки, и нас, ребят, в группе было всего двое. Второй парень как раз отсутствовал, таким образом я оказался единственный мальчик в аудитории.

Преподавательница и вызывает меня:

— Так, Черепанов, выходите к доске, раздевайтесь до пояса. Будем клеить на вас электроды.

Я отвечаю:

— Не буду.

— Как не будете?

— Вот так, не буду.

— Почему?

— Не буду, и всё!..

Этот бесплодный диалог продолжался достаточно долго, поскольку внятно объяснить, почему не буду раздеваться, я так и не смог. В конечном итоге пришлось позвать мальчика из соседней группы и уже на нём ставить научный эксперимент.

«Схвати юнаго подвижника за ногу»

И всё же носил я свои вериги не очень долго — всего несколько месяцев. До одного прекрасного случая...

Как уже было сказано, всё свободное время я проводил в Киево-Печерской лавре, нёс послушание на Ближних пещерах. Пещерами тогда заведовал нынешний наместник Голосеевской пустыни епископ Исаакий (на тот момент иеродиакон), а мы с нынешним наместником Зверинецкого монастыря епископом Кассианом (тогда ещё послушником Александром) ему помогали.

Отец Исаакий — человек жилистый, крепкий — работал очень усердно, и нам, горожанам, угнаться за ним в трудах было тяжеловато. Кроме обязанностей блюстителя пещер, он взял на себя также уход за садом, который располагался над пещерами. Мы и там с ним трудились как могли. В саду стоял небольшой домик для отдыха. И однажды, когда мы втроём там сидели, уже не помню, каким образом, вериги мои были обнаружены. То ли они как-то брякнули, то ли ещё чем-то выдали себя, но дальше за этим последовало нечто для меня ужасное.

Сперва отец Исаакий и мой друг, нынешний владыка Кассиан, предложили, чтобы я снял вериги сам, «по-хорошему». «По-хорошему» я не захотел. Тогда, конечно, пришлось им это делать «по-плохому» — исполняя святоотеческое наставление, что «если увидишь юнаго, по своей воле восходящим прямиком на небо, то схвати его за ногу и низвергни долу, ибо это полезно ему». Потому что падение его в дальнейшем будет страшным.

Естественно, заботясь о моей душе, друзья решили избавить меня от такого опасного, вызывающего гордость предмета. Поэтому в следующий момент я был безжалостно скручен, зафиксирован, и вериги с меня буквально сорвали...

Сейчас смешно вспоминать, а тогда это была ещё та психотравма! Я всерьёз обиделся, да так, что буквально сиганул через открытое окно в сад — даже не через дверь решил бежать.

Таким образом и был я избавлен от предмета, вызывающего у молодого подвижника тщеславие и самолюбование. Уже сам факт, что я обиделся и расстроился — причём обиделся сильно, — доказывает, что этот юношеский подвиг, может быть, в моих горделивых мыслях и совершался ради Христа, но всё же происхождение имел совсем не духовное.

Ведь мы знаем, что если поступок совершается ради Господа, то в первую очередь сопрягается со смирением. И если бы настоящего подвижника лишили вериг, он бы перекрестился, сказал: «Слава Тебе, Боже, и за это! Благо мне, яко смирил мя еси!» (Пс. 118, 71) — и дальше с радостью смиренно шёл своим путём ко Христу...

Интересно, что вериги эти до сих пор лежат у владыки Кассиана — как трофей и память.

Мальчишки в монашестве и дар рассуждения

Впрочем, дулся я не очень долго. Во-первых, потому что хоть и был молод, и сердце горделивое уязвлялось, но голова, слава Богу, работала. И читал я не только о внешних подвигах, но попадались книги и о внутреннем делании. Поэтому я прекрасно понимал, что раз ты обижаешься, значит, ты не прав, значит, твоё поведение не было христианским.

Ну и во-вторых, я с большой любовью относился и отношусь к тем людям, которые таким вот образом обо мне тогда позаботились. Они, повторюсь, поступили чётко по-святоотечески.

Понятно, что опыт монашеский у нас у всех был минимальный, ведь на тот момент Лавра всего лишь два года как открылась. Посмотрите биографии лаврских насельников: такой-то поступил в монастырь в 1990 году, в 1991-м пострижен в иночество, в 1992-м рукоположен. То есть буквально за два года стал иеромонахом! Или пришёл в Лавру в 1988-м — когда она только возродилась, но уже в конце года был пострижен, а в начале следующего стал священником.

По современным меркам это совершенно немыслимо. Сейчас за два года в монастыре человек только, можно сказать, перекреститься научится — тогда же принимали сан. Понятно, что рукополагались не по своей воле: священноначалие считало достойными, и мы видим, что это были дары благодати Божией. И свидетельствует об этом то, что 1992-й — год раскола — Киево-Печерская лавра встретила совершенно зрелым, сложившимся монастырём, на который, как ни странно, смотрела вся Украина.

В Киеве произошёл раскол. Киевский митрополит — законный, возглавлявший кафедру не один десяток лет, перестал поминать Патриарха. У людей — полное непонимание: что случилось, что делать, с кем быть? Интернета нет, всё узнавалось по телефону, передавалось из уст в уста. И в этой полной неразберихе все спрашивали: с кем Киево-Печерская лавра? Не смотрели ни на Почаев, ни на монастыри, которые в советское время не закрывались, — Флоровский, Покровский. Но всех интересовало только одно: с кем Лавра?

И лаврская братия показала полное единодушие в отстаивании Православия и в сохранении единства Православной Церкви. Вчерашние комсомольцы, пионеры — совсем юные по возрасту, а по монашескому постригу вообще мальчишки — и Господь через них явил истину, сохранил чистоту Православия. Такое тогда было в сердцах горение, и Бог даровал рассуждение, правильное понимание.

Вот и моих друзей Он умудрил, как со мной нужно было поступить.

Архиепископ Обуховский Иона