«Не будьте куроподобными», или Школа мужества Геронды Григория

27 листопада 2019

Публикуем воспоминания о почившем год назад игумене этой обители, любимом и дорогом старце Григории (Зумисе).

Уроки современным мужикам

Александр Артамонов, пономарь:

Помню, прихожу как-то раз в Дохиар, Геронда Григорий сидит, как всегда окруженный собачками. Более отдаленным кругом, но тоже близко сидят паломники. Русские, украинцы. Старец ведет беседу. А потом берет свою палку… да как даст по плечам одному из сидевших там — здоровенному мужику! Тот в недоумении: что не так-то?!

— Нельзя ходить в женской одежде! — перевел переводчик.

А этот мужик сидел в такой яркой аляповатой рубахе с пальмами. Это для старца было неприемлемо. Мужчина должен как-то поскромнее одеваться.

У Геронды были жесты и речь юродивого. А палкой бил, наверное, чтобы лучше запоминалось вразумление.

Будь у тебя хотя бы лацкан на рубахе красного цвета, тут же старец шел к тебе со своим воспитующим посохом…

— Коммунист! — и мне досталось от него как-то за такую вольность в одеянии.

Он вообще почему-то русских «коммунистами» часто называл.

А однажды мы, паломники, беседовали с Герондой, один из сидевших с нами священников достал фотоаппарат и сфотографировал отца Григория… Далее произошло непредвиденное. Геронда встал, посмотрел печально, что-то сказал по-гречески и ушел. Все растерялись. «А что случилось?» — спрашиваем у переводчика. «Эх, батюшка-батюшка, — говорил Геронда, когда качал головой, — в рай не попадешь…»

Старец считал, что священнослужение и фотоаппарат — это нечто несовместимое: если ты служитель алтаря, тебе уже должно быть не до внешних эффектов.

Когда я видел Геронду весной этого года, он был в очень плохом состоянии. Мы даже не решились подойти к нему взять благословение, просто было видно, как ему тяжело. Его вели под руки молодые монахи, и каждый шаг давался ему с большим напряжением.

А уже осенью, буквально за несколько дней до его смерти, я вдруг встретил его, когда, уже выйдя из Дохиара, поднимался на паром. Старец, наоборот, съезжал с парома на машине. Он был настолько бодр и весел, что я глазам своим не поверил! Я даже спутникам сказал: «Надо же! Человек почти что умирал, а сейчас вон как здорово себя чувствует!». Мы все, кто был на причале, с радостью у него благословились.

А потом, едва я вернулся в Москву, как гром среди ясного неба! — мне сообщают о смерти Геронды Григория. Видимо, как это часто бывает перед самой кончиной, Господь дал ему этот прилив сил.

Как он жаждал этих сил! Он же прямо перед своей смертью уже буквально в последние годы построил около семи небольших храмов вдоль моря у монастыря.

Помню, как я был удивлен, увидев его во главе огромной процессии, именно в то время, когда он был уже весьма болен. Он куда-то упорно шел, и я поинтересовался: что происходит?! Мне объяснили, что старец ходил освящать новый храм. Он шел, еле передвигая ноги. Но тем не менее он совершил освящение новопостроенного и его молитвами и усилиями храма и сам отслужил в нем первую литургию — это поразительно!

При его игуменстве в монастыре были очень строгие порядки — этим крепким духом он, безусловно, походил на своего близкого родственника старца Иосифа Исихаста. На Афоне даже поговаривали, когда кто-то, бывало, в других монастырях провинится: «Вот отправим тебя в Дохиар на перевоспитание!». Здесь братия очень много работали и при этом, скажем так, весьма скромно питались. Трапеза в Дохиаре, по сравнению с другими обителями, была более чем простой и скудной.

В Дохиар люди стремились не для услаждения некими вещественными благами или комфортом, а ради встречи со старцем — и удивительно: ты его действительно там всегда встречал! Идешь и думаешь, бывало: «Встречу? Не встречу?» А обязательно встречал!

Он либо сидел уже и разговаривал с паломниками, либо шел где-то по территории монастыря в окружении своего собачьего-кошачьего царства, или трудился тут же где-то под открытым небом. Всегда у него можно было взять благословение.

Благословляет — а видно: руки у него такие натруженные были, что от одного их вида ты уже получаешь некий урок, столь нужный современным мужикам. Его руки — проповедь трудолюбия.

Старец Григорий — святой жизни человек.

***

К старцу Григорию, как к заботливой матери, привозили даже юношей-наркоманов на перевоспитание

Иеросхимонах Валентин (Гуревич):

Когда в СССР началась «перестройка», мои знакомые, полагая, что появилась возможность как-то участвовать в изменении к лучшему общественного климата в стране, стали пытаться что-то предпринимать в этом направлении. При этом они советовались не только с отечественными духовными авторитетами, но с той же целью ездили и на Святую Гору для бесед по этим вопросам со знаменитыми святогорцами.

Были случаи, когда и мне доводилось участвовать в этих поездках. Но от случая к случаю, поскольку я оставил тесное сотрудничество с этой группой людей и стал насельником одного из московских монастырей.

Однажды появилась необходимость отправиться на Святую Гору для наставления и укрепления в вере и в жизни по вере только что обращенных неофитов. Это были зрелые мужи, уже испытавшие в жизни много взлетов и падений. Они нуждались в серьезном и глубоком напутствии, которое они могли бы получить именно на Святой Горе.

Для этого путешествия я заручился рекомендациями вот тех самых моих мирских друзей, которые успели наладить систематическое общение со святогорцами. Они снабдили меня списком авторитетных святогорских имен и адресов. И я решил начать наше паломничество с Дохиара, поскольку о его игумене был какой-то особенный отзыв как о необычном, несколько загадочном и заслуживающим какого-то особого внимания лице.

Когда мы только подходили к этому монастырю, то, по свидетельству дохиарского насельника, который исполнял роль греко-русского переводчика при нашем общении с Герондой и даже переводил нам фрагменты его бесед с греческими паломниками, игумен, еще даже не видя нас, уже прокомментировал наше скорое появление в обители:

— Коммунист идет…

Я к тому моменту был уже монахом, но происходил действительно из семьи коммунистов, был воспитан в соответствующем духе и успел в свое время подвергнуться пионерской и комсомольской инициации. Правда, инициации партийной мне удалось избежать, так как к этому моменту я уже успел в какой-то степени прозреть. И эта моя коммунистическая закваска была открыта старцу еще даже до того момента, когда он меня, совершенно незнакомого ему человека, иностранца, впервые увидел.

В архондарике монастыря Геронда регулярно устраивал беседы с паломниками. Помню, когда говорил с нами, стал объяснять, что в монастыре никогда не бывает так, чтобы ты только молился, а физически бездействовал, обязательно надо трудиться еще и руками. Для общей пользы.

— Вот ты чем занят в монастыре? — сразу же обратился Геронда ко мне.

А в моей монастырской жизни был случай, когда меня, звонаря, какие-то журналисты, когда я звонил, сфотографировали и, посмеявшись, опубликовали в газете этот снимок с надписью: «Все на выборы!», так что меня после этой истории «понизили» — перевели в сантехники.

А в глазах Геронды Григория меня это, наоборот, очень возвеличило, и он поставил меня в пример другим паломникам. Дело в том, что до принятия монашества я и трудился в Донском монастыре сантехником, и после того случая с публикацией наместнику просто напомнили, чем я могу, не столь привлекая внимание прессы, заниматься… Старец Григорий, видимо, в свойственном ему строгом духе воспитания своей братии все это одобрил.

Геронда Григорий вообще считал необходимым для духовного здоровья монахов, особенно молодых, для преодоления порочных помыслов, обременять их кроме длительных афонских богослужений еще и достаточно продолжительными трудами, требующими значительных физических усилий.

Этой цели служили довольно большой постоянный фронт строительных и ремонтных работ, а также период уборки всегда обильного урожая маслин и других плодов. Потом маслины вручную отжимались, и из них получалось масло, которое шло не только для подкрепления столь щедро расходуемых там на послушаниях сил, но и для заправки лампад и светильников. Поскольку электрического освещения «лампочками Ильича» в Дохиаре нет.

Кроме того, часть этого монастырского елея в виде благословения шла на нужды тех благочестивых христиан на материке, кто также предпочитал для заправки своих лампад и светильников святой афонский елей вместо всюду распространенных в Греции керосина и электричества.

Поразительно и то, что, несмотря на постоянную телесную немощь, физическую боль, целый букет тяжелых недугов, старец Григорий, сам не имевший нужды для своего душевного здоровья в физическом труде — ему для этого вполне хватало телесных страданий, — постоянно, по возможности, поистине самоотверженно трудился вместе с братией. Чтобы, глядя на его пример, молодые монахи не унывали и не роптали по поводу чрезмерной «трудовой повинности»…

Представляете, один из моих спутников, потрудившись в Дохиаре на строительных послушаниях, в миру совершенно далекий от этих дел (бывший спортсмен и разбойник), вернувшись с Афона, несколько лет в одиночку работал на строительстве двухэтажного каменного дома для нуждавшегося в жилье человека.

Так ему там понравилось у Геронды Григория месить раствор, делать кладку, а главное — все это скреплять Иисусовой молитвой. Это сочетание молитвы с тяжелым физическим трудом его внутренне, как он признавался, сокрушало и отрезвляло.

Мы, паломники, наблюдали, как послушники, молодая дохиарская братия, трудились там с большим энтузиазмом, «ремонтируя» тем самым собственные души.

Старец Григорий, который то и дело юродствовал, наверно, больше всего был похож на самого себя, когда оказывался перед чудотворным образом его обители — иконой Божией Матери «Скоропослушница».

Он вместе со всей братией всегда очень воодушевленно, с большим энтузиазмом и самоотдачей, как дитя, громко пел Ей канон с упоминавшимися в нем именами Архангелов, которые по-гречески произносились с мягким «л» — Михаиль, Гаврииль…

Икона Божией Матери «Скоропослушница»

К нему и самому, как к заботливой матери, несмотря на всю его эксцентрику, привозили даже юношей-наркоманов на перевоспитание. Мы тогда привезли с собой одного такого подростка. Он явно уже был как-то весь разбит и развинчен этой зависимостью, на работу выходил неохотно, от богослужений уклонялся. Но старец, который с иными мог быть очень строг, ему продолжал неизменно оказывать внимание и заботу.

Старец Григорий принадлежал к числу тех, о ком сказано: «Блажен, иже и скотов милует» (Притч. 12: 10). Он приучал монахов заботиться о том, чтобы все псы и коты, населявшие обитель, были вовремя и досыта накормлены. Один пес постоянно с лаем, не отходя ни на шаг, сопровождал его во время передвижения по территории монастыря.

Еще старец Григорий, как и его современник преподобный Паисий Святогорец, покровительствовал женскому монашеству: известно, что и тот, и другой основали женские обители — один в Суроти, а другой вблизи Уранополиса. В этом они уподобились также уделявшим много сил и внимания женскому монашеству и основавшим женские обители нашим преподобным Серафиму Саровскому и Амвросию Оптинскому.

Кстати, недавняя кончина Геронды Григория как бы случайно произошла как раз в момент празднования памяти старца Амвросия, которому он был подобен не только заботами о женском монашестве, но и страданиями от жесточайших болезней.

А женское монашество — очень важная тема для нашего времени, когда, употребляя термины Достоевского, торжествующему «идеалу содомскому» следует противопоставить «идеал Мадонны».

Однако к присутствию женщин в мужских монастырях Геронда относился очень сурово. Помню, как во время нашей с ним беседы в архондарике он вдруг обратился ко мне:

— А у вас в монастыре есть женщины?

— Есть, — подтвердил я.

— А что они у вас там делают?! — возмутился он.

Я ответствовал:

— Убираются в храме, на кухне чистят картошку, еду готовят, посуду моют. На огороде трудятся, выращивают овощи на грядках и в парниках, разводят цветы…

— А можете меня пригласить к вам в обитель? — вдруг спрашивает он.

— Я, конечно, не хозяин, — отвечаю. — Но приезжайте! С радостью вас примем.

И тогда он объявил о цели своего визита:

— Я всех женщин вот этим жезлом выгоню за ворота монастыря!

И, обратившись к сидящим рядом с нами почтенному благообразному седовласому весьма преклонных лет старцу и его юному келейнику, приехавшим на Святую Гору из румынского монастыря, спросил у послушника: а в вашем монастыре есть женщины? И получив отрицательный ответ, торжествующе взглянул на меня и далее стал объяснять, насколько общение с женщинами душевредно для монахов и затрудняет их монашеское делание и путь.

— Я всегда, еще будучи молодым, когда их исповедовал, старался от них отодвигаться подальше, — стал он делиться своим опытом. — Даже епитрахиль накидывал на них несколько отстранившись. Они всегда старались как-то поближе придвинуться ко мне, но я тут же сам дистанцировался.

Потом он нам стал рассказывать про свое детство, годы молодости. Он вырос в очень благочестивой семье. У него был духовный наставник из числа знаменитых старцев. И когда в студенческие годы его посетило желание окунуться в мир, и он решил начать осуществление этого желания с посещения кинотеатра, как тут же ему явился его старец, находящийся в этот момент на далеком от него расстоянии, и грозно запретил ему осуществлять его греховный замысел, не дав ему, таким образом, свернуть с узкого прямого пути. И после этого поразительного события он уже никогда не дерзал даже помыслить что-нибудь подобное…

Старцем, который таким удивительным образом подкорректировал поползновение будущего геронды Григория, был, насколько помню, Геронда Филофей (Зервакос).

Помню, как в ответ на патриотические заявления греческих паломников, скорбевших о турецкой оккупации византийских территорий, на их вопросы: когда же мы отвоюем Малую Азию? — Геронда отвечал:

— Ну, вы, куроподобные, попробуйте это сделать!

И при этом говорил о нравственном падении эллинов, считающих себя православным народом, о широком распространении разврата всякого рода, о предотвращении чадородия в браке, о том, что днем с огнем не сыскать среди греческих юношей годных для священнического служения — некого рукополагать. Поскольку в греческой Церкви рукополагают только девственников или «мужей одной жены», и даже монашеский постриг не дает право на хиротонию в священный сан. Там говорят, что монашество — это не амнистия.

Между прочим, оказывается, Афины занимают первое место в мире по числу свиданий, состоявшихся при помощи сайта знакомств в интернете.

Отсюда — расслабленность, вырождение и вымирание потомков православных. Беседуя с Герондой на эти темы, я обнаружил полную с ним солидарность. Так что, по свидетельству нашего переводчика, даже удостоился весьма лестной для меня чести: в беседах с греческими паломниками Геронда стал цитировать услышанный от меня афоризм о лени, поразившей в наше время православный люд: «Жены не хотят спасаться чадородием, мужи не хотят в поте лица землю пахать, монахи не хотят молиться»…

И одним из следствий этой развращенности и расслабленности можно считать и снижение боеспособности, необходимой в том случае, если бы уж действительно речь зашла о том, чтобы отвоевать Малую Азию.

Однако стоит ли так ставить вопрос? Есть ли необходимость в том, чтобы ценой кровавых ужасов войны восстанавливать попранное могущество «правоверной империи»? Не был ли так называемый «византийский урок» одним из тех случаев, когда Промыслом Божиим попирается гордыня правоверного народа — попирается явлением того же порядка, что и некогда библейский семидесятилетний вавилонский плен и семидесятилетний плен богоборческий в нашей стране в ХХ веке?

Или помните сбывшееся пророчество Богочеловека о том, что от прекрасных зданий Иерусалима не останется камня на камне? — И это ведь было ответом на горделивые чаяния богоизбранного народа, ожидавшего, что Он воссядет на отеческом Престоле Давида именно в Иерусалиме.

Яснее ясного сказано: «Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18: 36). И почему-то каждый раз вопреки этой прописной истине Святого Писания правоверный народ, причем в этой роли выступает то один этнос, то другой, то третий, упорно наступает на те же грабли, стремясь воплотить разоблаченную и отвергнутую Богом порочную мечту о могущественном именно земном правоверном или православном царстве-императорстве, которое сможет навести порядок во всем мире.

***

Все мои спутники очень полюбили Геронду Григория, собранное им братство, монастырь Дохиар. В братии Дохиара собрались очень разные люди: есть и с высшими образованиями, чуть ли не академики, а есть и совсем простые старчики.

Например, там был такой еще очень интересный дедушка, которого звали Харалампий. Он был невысокого росточка, худенький, очень усердно трудился. Отец Григорий над ним то и дело подшучивал. Всем, кто только появлялся во святых вратах Дохиара, этот дедушка бросался объяснять, что и как надо делать. В каком порядке прикладываться к иконам, как брать благословение и т.д. При этом делал все это несколько суетливо и действительно смешно. Забавный старичок. Но было видно, что, несмотря на свой почтенный возраст, он не оставляет ни многих трудов, ни ревностных молитв. Геронда его за это всегда несколько иронично похваливал. Это тоже в те годы, когда я там был, составляло какую-то неповторимую стилистику Дохиара.

В Дохиаре, кстати, всегда очень интересовались духовной жизнью в России, как нам все-таки удалось сохранить преемственность. Помню, как я рассказывал там про наших старцев-исповедников, которые прошли ссылки-лагеря, как они там молились в этих тяжелых обстояниях. Приводил в пример батюшку Иоанна (Крестьянкина). Общение с такими старцами очень много дает людям, говорил я. Братия там, в Дохиаре, очень внимательно слушали.

Помню, как про самого старца Григория один из паломников в его обители рассказывал, что почувствовал во время совершения Евхаристического канона, как точно какая-то мощнейшая волна поднимается и поднимает всех находящихся в храме на недосягаемую ими ранее высоту.

Он признавался, что никогда еще не ощущал такой силы служения Евхаристии, какая была у Геронды Григория.

Дохиар пользовался большой популярностью у паломников из Московской Патриархии. Процент русских монахов среди насельников Дохиара всегда был высок. Из-за этого его игумену не раз доводилось выслушивать упреки и выговоры со стороны патриарха Варфоломея. В ответ глава Константинопольского престола обычно слышал примерно такие слова Геронды:

— Ну что я могу поделать — мне их (русских иноков) Богородица присылает…

Не так давно в интернете был опубликован ролик под названием «Пасхальное слово к украинскому народу», в котором Геронда отвечает на заданный ему вопрос об украинском кризисе. Это перевод его слов (без какой-либо литературной правки):

«Я, смиренный молитвенник горы Афон, одно хотел сказать многострадальному народу Украины и в общем всему роду русскому: это чтобы они прощали друг друга и вместе с любовью двигаться к великому празднику — к Пасхе. Если у нас в сердце имеется что-нибудь против брата нашего, мы не можем Пасху праздновать. Прощение воссияло из гроба Христа. И празднует Пасху только тот, кто прощает и любит брата своего. И так все народы познают, что мы истинные ученики Христа. Согласно учению святого Иоанна Богослова — так, как он пишет в Священном Евангелии: “Так узнают все, что вы ученики Мои, когда возлюбите друг друга”. Христос воскресе!»

Старец Григорий очень скорбел о нездоровом климате и на Украине, и в России. Много молился о нашем народе. Когда у него спрашивали о врагах Православия, он отвечал:

— Да, это действительно враги. Но если мы будем их ненавидеть, то не попадем в рай.

Надо сказать, что в начале этого паломничества на Святую Гору с неофитами у меня был план обойти с ними и другие афонские обители, знакомясь при этом с другими замечательными святогорцами. Но когда в Дохиаре нам предложили альтернативный вариант, мы выбрали его. Он состоял в том, чтобы задержаться в этой обители Архангелов на весь срок пребывания на Святой Горе. В этом случае можно, сосредоточившись на изучении одного примера подлинной святогорской жизни, основательнее и глубже познать ее суть, которая будет более поверхностно воспринята посредством кратковременных встреч со многими аввами.

Думаю, что не стоит жалеть об этом выборе — он принес добрые плоды.

***

Ради чего в эту казарму стремились попасть и простецы, и высокопоставленные люди

Григорий Гороховский, офицер запаса:

В Геронде Григории всегда поражала пронзительная точность его характеристик каждому прибывавшему к нему в монастырь, будь то греческая молодежь или наши русские монахи. Каждого он мог, как рентген, просветить, а иногда и обличить при всех.

После утренней службы старец неизменно устраивал для паломников беседы. Причем знаете, что больше всего нас из раза в раз изумляло? В монастыре были достаточно большие кельи для паломников — человек на 10-15. И вот мы, мужики, соберемся вечером и давай что-то такое на духовные темы обсуждать, что кому непонятно. А наутро собираемся к Геронде, как школьники, а он нам давай все по порядку разъяснять и прямо слово в слово отвечать на все наши высказанные с вечера недоумения.

Мы, потупив головы, всё это изо дня в день выслушивали, а потом как-то раз не выдержали и после очередного такого «разбора полетов» бросились искать в келье за иконами… какие-нибудь подслушивающие устройства! Мы ничего, конечно, не нашли. Какие еще жучки?! Там же даже электричества не было! Да и монастырь большой, и так, чтобы можно было устроить какую-то прослушку другими доморощенными методами, — тоже исключено. Причем он же отвечал не только на наши неразрешенные вопросы, но и на дискуссии в других кельях таким же образом досконально реагировал.

От этого всего тебя как-то пробирало.

Монастырь Дохиар

График работы в Дохиаре был тяжелейшим. Там никто не отдыхал. Причем наравне со всеми плечом к плечу с нами трудились даже самые высокопоставленные чины, покорно приезжающие в монастырь вместо пятизвездочных отелей на доступных им фешенебельных курортах, чтобы именно здесь, а не там провести отпуск. С утра до ночи мы все вкалывали вместе с братией не покладая рук. В чем-то это было похоже на казарму. Тот еще курс молодого бойца — он переплавлял тебя полностью. Иногда пропускалось даже вечернее богослужение. Старец, разумеется, был всегда с нами.

Однажды, помню, мы собирали камни на кладку новой стены. Кто-то собирал их на берегу, кто-то где-то по склонам. Другие таскали камни наверх. Третьи замешивали раствор. Четвертые делали кладку. И вот, помню, тащу такую глыбу, а Геронда на меня вдруг стал кричать. Прямо бежит рядом и орет на меня вовсю. «Ну, — думаю, — попался… Наверно, какой-то мой помысел старец так изобличает». Ругался он по-гречески, а я-то не знаю греческого языка… Тащу я этот камень и тащу. И вдруг надорвал себе спину, у меня буквально вылетел позвонок. А старец так грустно на меня посмотрел… Потом уже мне перевели: он, оказывается, кричал: «Ну что ты тянешь?!! Сейчас спину себе свернешь!»

Геронда — достаточно жесткий человек. Но когда он раскрывал перед тобой свою душу и тебе по великой милости Божией дозволялось хотя бы на миг посозерцать эту неземную чистоту — то были незабываемые моменты.

Геронда оставил в моей душе, как, думаю, и в душах многих, неизгладимый след.

Вечная память! Царство Небесное!

Источник