Когда недостаточно слов

Любить иных — тяжёлый крест.
Борис Пастернак

Любовь — это потребление. Потребление чувств, времени, эмоций, жизни другого человека. Именно так большинство из нас если не думает, то уж точно воспринимает любовь в своей жизни.

Причин этому несколько. Во-первых, мы привыкли к Евангелию и слушаем его рассеянно. А если и читаем, то поверх строк. Во-вторых, мир, в котором мы сейчас живём, — наступившая эпоха потребительства. И тяга к бесконечному потреблению проникает с полок супермаркетов в наши сердца. Хотим мы этого или не хотим. Ну, а в третьих, мы всё больше и больше инфантилизируемся. То есть умом понимаем, как не нужно любить и что при этом надо делать, но в жизни вести себя так почему-то не можем. Какой-то апогей воплощения первородного греха, определение которому дал мудрый апостол Павел: Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю (Рим. 7, 19).

Так и живём. Высасываем из наших окружающих на работе, дома и в храме все соки.

Наверное, самыми ненавистными словами Христа для современных христиан стали Его слова о служении: «Я пришёл не для того чтобы Мне служили, но чтобы послужить Самому и отдать душу Мою за искупление многих» (см. Мк. 10, 45). А самый непонятный эпизод из Евангелия — когда Христос омывал грязные, потные, натруженные ноги Своих учеников. Кстати, когда каждый год в Великий Четверг совершается служба омовения и епископы и митрополиты омывают ноги священникам, то, поверьте, — и я это знаю точно — ни один священник не придёт на чин омовения со своими настоящими ногами. Он их заранее приведёт в порядок: вымоет, наденет чистые носочки. Это — из той же оперы. Форма осталась, а суть давно утеряна.

А суть в том, чтобы любить другого человека таким, каков он есть. Любить, не исправляя. Просто любить. Без остатка. Потому что перед тобой образ Божий. Любить проститутку, любить бомжа, любить вора, любить убийцу, любить того, кто страдает от алкоголя или наркотиков. Любить так, как Христос полюбил ту женщину, которую горожане вырвали из постели с каким-то мужчиной, накинули на неё какие то одежды и потащили ко Христу. Чтобы Он первый бросил в неё камень. Смачно так бросил. И желательно — прямо в голову. И желательно — пробил череп.

Но Он её не осудил.

— Кто без греха, тот первый пусть бросит в неё камень, — сказал Он. И никого не осталось рядом.

Думаю, сейчас бы в толпе нашёлся не один десяток человек, кто на призыв бросить камень выполнил бы это с большой радостью.

Когда в доме Симона другая проститутка омывала ноги Христа своими слезами и отирала своими волосами, приговор Христа был жёстким. Жёстким в своей любви, милосердии и принятии: Прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит (Лк. 7, 47).

Всё просто. Хочешь получить прощение? Люби других людей много и без остатка. Люби, как эта проститутка: не обращая никакого внимания на то, что про тебя скажут или подумают. Любовью, которая приносит прощение и обновление.

* * *

Принять другого человека в любви — это принять его выбор. Как отец принял выбор блудного сына (Лк. 15) и отпустил его идти своим путём. Хоть и молился за него, хоть и ждал его у окна своего дома много времени.

И когда Христос изгонял торгующих из храма, в этом тоже проявилась Его любовь. Любовь как ответственность за всех этих людей. И принятие их выбора, пусть и неправильного. И эта любовь излилась на людей таким вот юродивым способом.

Когда слова бездействуют, любовь начинает действовать.

А как любим мы? Там, где нужно принятие, мы ломаем наших близких и выпиваем из них все соки. А там, где нужно проявить любовь в действии, у нас на это не хватает ни сил, ни дерзновения.

Общался недавно с одной очень благочестивой матушкой. Её дочь — невероятно талантливая девушка. После 9-го класса встал вопрос, куда ей идти учиться дальше. Девчонка очень хотела в творческую сферу. С разных сторон матери советовали отправить дочку или в гуманитарный 10-й класс, или в театральный колледж. Но матушка была сильной воли и отправила дочь в… математический класс.

Теперь плачет и дочка — не может справиться с нагрузками, потому что это не то, ради чего её создал Господь. И мама рыдает, потому что не может справиться с истериками дочери. Мнение отца-священника по этому вопросу в той семье во внимание не берётся. К концу 11-го класса семья наверняка превратится в клоповник истеричек. И всё почему? Да потому, что мы не умеем любить иных, отличных от нас.

Если мы любим математику (кстати, та матушка по профессии учитель математики), то математику должны полюбить все. Желательно, чтоб и Христос с апостолами окончили какой нибудь математический вуз. И все, кто не любит математику, должны гореть в аду. «Ибо в театральном колледже нет благочестия», — думает матушка.

Понять, что все мы разные, хоть и потомки одного Адама, что нет двух одинаковых людей, хотя все мы едины во Христе — вот тот вызов, который стоит перед каждым из нас.

Когда мой сын встал на путь опасный, я первое время разговаривал с ним и пытался его вернуть к жизни радостной и светлой.

Но он не хотел. И я отступил:

— Если ты хочешь идти вниз, я не смогу тебя удержать. Могу подтолкнуть, чтоб катился быстрее. Думаю, пока не окажешься на дне, ты не остановишься. И только на дне, достигнув ада, ты оттолкнёшься и поползёшь наверх. Правда, не знаю, выберешься ли. Теперь я могу только о тебе молиться.

И он ушёл. Вниз. Одним вечером ввязался в драку, пырнул другого человека ножом, попал в СИЗО. И всё это время разные люди побуждали меня пойти и «порешать». Я не стал. Потому что люблю его. И потому что чаша должна была быть испита до дна. И передачи ему в СИЗО не передавал. И деньги не пересылал, хотя он очень просил. Потому что люблю его. И потому что чаша должна была быть испита до дна.

И я страдал за него. Молился и ждал. Через полгода его освободили и он вышел с условным сроком, но совсем другим человеком: устроился на работу, стал невероятно открытым и честным, начал прислушиваться к нам, всегда в родительский дом приезжает с гостинцами, чем сильно нас балует и утешает.

Недавно общался с одной доброй христианкой. Она мне рассказала о своём 11-летнем сыне, который полностью погрузился в планшет и игры. И мама ничего не может с ним сделать. Если она забирает планшет, он впадает в истерику и превращает жизнь семьи в безысходное страдание. Мама просила меня поговорить с ним. Но я, поговорив с мамой, понял, что проблема в ней. Она избегает колючей любви. Той, которая любит до конца, без остатка. Которая готова всё перенести без боязни. Любви, которая действует. Маме хочется любви комфортной, ничего не делающей. Маме намного удобнее стать вровень со своим сыном и разговаривать с ним на его языке, а не на языке ответственной любви.

Моему младшему сыну 11 лет. Сегодня наша мама была сильно расстроена — за последнее время сын погрузился в планшет, из-за чего снизилась успеваемость. И мама, уезжая из дома, заперла планшет в одном из отделений своего шкафа. Сынок не растерялся: нашёл ключ, открыл ящик, позвонил маме и с любовью отчитал её за нарушение его границ.

Естественно, вечером со всей этой ситуацией пришлось разбираться мне. Мы честно с сыном поговорили. Он признался, что, дескать, да, не может ничего с собою сделать. Я ему рассказал предыдущую историю и спросил, как бы поступил он.

— Забрал бы планшет и разбил.

— Вот и ты в следующий раз поступи так же, — сказал я своей супруге.

А сын засмеялся. Потому что увидел себя со стороны и понял, какое страдание может вызывать такая ситуация. И заодно сам себе придумал упражнение для выведения себя из компьютерной зависимости. А планшета не жалко.

* * *

Расскажу ещё историю.

Была у меня машина. «Запорожец» мерзкого жёлтого цвета. Когда у нас появилась «Славута», «Запорожец» я торжественно, как эпоху, подарил своему сыну Ване.

Ваня любил всё ремонтировать, чинить, исправлять. Но вот беда, Ваня никогда не любил класть всё, что взял, на место. Инструменты после Вани можно было находить в самых непредвиденных местах: в кровати, на огороде, в куче куриного навоза.

Новая «Славута» к тому времени была канонизирована. Без пиетета, духовного восхищения и религиозного экстаза к ней прикасаться не разрешалось. Никогда.

Я был в отъезде, когда мне позвонил Ваня:

— Папа, а можно я со «Славуты» возьму аккумулятор? Мне тут кое что на «Запорожце» проверить надо.

— Нет, сынок, нет и ещё раз нет.

Но, как говорили мудрые римляне, «Quod licet Jovi, non licet bovi», что в переводе с латыни означает: «Что можно Юпитеру, то нельзя быку». А наши дети всегда себя считают Юпитерами. А значит, им всё можно. Однако об этом я узнал намного позже, когда поехал на «Славуте» в Днепр. Машина замерла на одном из проспектов областного центра. Отменённые встречи, сбитый график работы. Зацепили, потянули, СТО. И — деньги, деньги, деньги.

— Она не сама заглохла! — сказали мне в автосервисе. — Кто то снимал аккумулятор и, поставив его обратно, не закрепил. Он разболтал несколько соседних деталей (технических подробностей за давностью не помню), надо сделать то, то и то. С вас столько-то…

Я парализован. Семья парализована. Кружки отменены, из школы детей забрать некому. Домой ехала не «Славута». В родное село неслась грозовая туча. Великая и ужасная, как Гудвин.

Заехав домой и взяв лом, я отправился в бывшие колхозные гаражи, где Ваня с друзьями что то мастачил с «Запорожцем». 60 секунд моего счастья и моей любви к Ване и его «Запорожцу».

Вначале я разбил фары, потом зеркала, потом стёкла дверей, потом заднее и, наконец, лобовое стекло. Всё это происходило в тишине. Хруст стекла и открытые рты ребят. Последние два удара пришлись на крышу многострадальной машины. Когда с «Запорожцем» было покончено, я тихим, очень тихим голосом произнёс:

— Теперь ты знаешь, что я чувствовал.

И уехал домой.

Больше мою машину никто не трогал.

Почему я так сделал? Потому что люблю Ваню и потому что слова в тот момент до Вани не доходили. И моя любовь требовала действия — открытого, объясняющего мои чувства, педагогического по своей сути.

Когда мы не способны к действиям ради любви, а только к словам и каким-то формам, давно лишённым содержания, то это не может не разрушать наши отношения с близкими и родными. Потому что мы любим без огня, без задора, без эмоций.

* * *

Как то очередной осенью прихожане решили меня поздравить с днём рождения. Долго думали и сделали правильный выбор. Сапоги.

Кто-то заметил, что я хожу в совершенно прохудившейся обуви. А денег купить новую насобирать никак не получалось. Честно говоря, сапоги — мой злой рок.

Настала зима. Сапоги были теплы, удобны и прекрасны. Я к ним как-то всей душою прикипел.

Поехал я однажды за младшими дочерьми на репетицию театральной студии. Погода была такая, что хоть святых выноси: слякоть, мряка, холод, ветер. Сидя в машине, я заметил, как по улице ковылял немолодой человек. Он бомжевал. По ходу движения заглядывал во все урны. Когда он был уже недалеко от меня, я увидел, что у него надето на ноги: какие то летние мокасины, рваные и, естественно, холодные. Я бы в такой обуви издох за пару дней, а он, ничего, держался.

Подошёл я к нему, стал разговаривать. Он с опаской так поглядывал. И у меня тогда что то защемило, захотелось его обнять и подарить хоть немного тепла и надежды. Я разулся, отдал ему сапоги, и он их, не веря происходящему, надел. Размер был — как для него куплены.

Этот человек как-то недоверчиво смотрел на стоявшего рядом со своей машиной презентабельного вида бородатого мужчину в одних носках посреди луж и мокрого снега.

— Ничего, мне недалеко тут ехать, — сказал я ему и улыбнулся.

И он ушёл в темноту парка.

Дома на вопрос супруги, где подарок прихожан в виде сапог, я коротко ответил:

— Отдал там одному…

И пошёл доставать свои старые ботинки, в которых потом ещё очень долго ходил.

А прихожане много раз спрашивали:

— Батюшка, что ж вы не носите сапоги, которые мы вам от чистого сердца подарили? Не понравились?

— Понравились, понравились. Берегу их на праздники.

Пожалуй, поступать безумно, когда любишь, — это норма. Если нашу любовь не сопровождают дела любви, подчас безумные и нелогичные, то мы, как говорит апостол Павел, похожи на пустые барабаны.

Не будьте пустыми барабанами! Любите и принимайте. Любите ответственно. Любите в действии.

Любите!

Протоиерей Андрей Пинчук, журнал "Отрок"